«Удивляет отдел книг о русской революции, где стоит особняком А.В. Луначарский с "Великим переворотом". На какой круг читателей он рассчитан? На закоснело-эмигрантский разве... ибо рассуждения о революции Виктора Чернова и ему подобных в России абсолютно никому не нужны и могут вызвать одно недоумение. Здесь жаль издательского труда и времени.

Остается непонятным, как к-во с такими широкими заданиями могло впасть в подобное заблуждение» (Накануне, № 469, 25 октября 1923 г., стр. 6).

91 Б.И. Николаевский. Конец Азефа. С предисловием В.И. Невского. Л., Гос. издательство, 1926. Ср. отзыв об этой книге в письме Горького к В.Ф. Ходасевичу от 20 июля 1925 г. (Новый Журнал, 31, 1952, стр. 204), ср. недавно опубликованную заметку его - в кн.: М. Горький. Художественные произведения. Статьи. Заметки. (Архив A . M . Горького. Том XII). М., 1969, стр. 222; ср. также: И. Зильберштейн. «Рукописи Горького: поиски и находки». Литературная Газета, № 16 (4094), 19 апреля 1967, стр. 5.

92 В письме к И.С. Зильберштейну - см. названную статью Зильберштейна.

ПИСЬМА М. ГОРЬКОГО

Зиновий Исаевич 1 .

Я получил от Кочаровского письмо, в котором он извещает о своем отказе сотрудничать в «редактируемой мною "Летописи"» 2 . Письмо - длинное, отказ подробно мотивирован ссылками на мое «народозлобие», на незнание мною русского крестьянства и «объективный, великий вред» наносимый мною народу. В заключении говорится, что я «действую как враг русского народа» 3 .

Уже не первое письмо такого содержания получаю я и надеюсь получить еще не мало - после опубликования моей книги 4 .

Я думаю, - я уверен - что отношение ко мне, вызванное моими взглядами на крестьянство будет усиливаться и, несомненно, повредит делу «Летописи» - делу очень ценному.

Поэтому я еще раз настоятельно предлагаю членам редакции «Летописи» вычеркнуть мое имя из состава редакционной коллегии.

Надо согласиться, что делу это <не> повредит, а лишь поможет его росту - и я прошу удовлетворить просьбу мою.

А. Пешков.

P. S. «Редактируемой мною» - это же не верно!

1 Гржебин.

2 Кочаровский Карл-Август Романович (1870- ?), публицист, экономист, исследователь аграрного строя России. В 90-е годы входил в петербургскую народовольческую группу; позднее регулярно печатался в изданиях социалистов-революционеров. О его участии в революционном движении см.: Марк Вишняк. Дань прошлому. Н.-Й., 1954, стр. 129-138. Автор книги Русская община (1900, 1906; книга посвящена памяти Н.Г. Чернышевского). Жил долгие годы в эмиграции (см. автобиографическую справку в журнале Русская Книга, 1921, №4, стр. 16-17), в 1917-1918 гг. редактировал в Риме газету La Russia , с начала 20-х гг. жил в Праге, где был сотрудником Института изучения России, возглавлял в нем Социальный кабинет (изучавший социальные формы сельской жизни). Отказ Кочаровского от сотрудничества с Горьким объясняется диаметральной противоположностью их трактовок русского крестьянства. Если Горький считал крестьянство регрессивным в истории русского государства фактором (реакционная, разрушительная роль которого в полной мере проявилась в период революции 1917 г.), то Кочаровский, наоборот, видел спасение государства в восстановлении архаических, традиционных форм (по природе своей- социалистических) крестьянской жизни, на протяжении всей русской истории остававшейся независимой от государственной «оболочки» самодержавия. Текущий момент, несмотря на захват власти в стране противокрестьянской партией большевиков, К. Кочаровский расценивал оптимистически: «Теперь народная самодеятельность вырывается на простор в область экономическую и культурную, теперь слагается демократия не только формальная, представительная, но подлинная, прямая и не только политическая, но и демократия экономическая и культурная». (К.Р. Кочаровский. «Строение России», Воля России (Прага), 1922, № 1 (29), 15 сентября, стр. 22- 35.)

3 Письмо К. Кочаровского к Горькому было переслано через Б.И. Николаевского, которому Кочаровский при этом писал следующее:

Многоуважаемый г. Николаевский.

Благодаря за предложенное сотрудничество в "Летописи Революции", должен к сожалению ответить, что не смогу осуществить его. Прошу извинить за опоздание в ответе и очень прошу переслать прилагаемое при сем письмо Алексею Максимовичу Пешкову.

С искренним уважением

К. Кочаровский».

Nicolaevsky Collection, No 128, Box 2.

4 М. Горький. О русском крестьянстве. Берлин, изд. И.П. Ладыжникова, 1922 (книга вышла в начале октября).

По «Летописи»

1. Записки анархиста 2 - скучны, не очень грамотны, по содержанию же мало интересны. Не верится, что уже в самом начале войны мужики - да еще смоленские! - интересовались настроением «фабричных» и выражали готовность «поддержать» их. Многословная эта история требовала бы весьма значительных сокращений.

2. Письма Аксакова - любопытны, и о<чень> требуют, небольшой хотя бы, статьи о их источнике и некоторой характеристики источника 3 .

3. В интересах точности следовало бы исправить в статье В.М. Чернова 4 кое-что о Гапоне 5: совершенно точно знаю, что поп этот не предлагал оружие большевикам, лишь просил помощи их для восстановления утраченных им связей с рабочими своих «организаций» и передачи оружия этим организациям; во главе их тогда стояли: Петров, Черемухин, Карелин, Тонин, Иконников, агент «охранки» Кузин и еще человека два-три, все - рабочие 6 .

Гапон в это время не бывал в Гельсингфорсе, а жил в глухом лесу, среди болот, далеко от городов. Держался нервно и трусливо, желая, во что бы то ни стало и как можно скорее, развязаться с этим делом.

«Виктор» не был членом Ц.К. б<олыиевик>ов 7 . Названные выше «гапоновцы» не знали, что поп в Финляндии и писали ему в Лондон.

4. Корректурные листы присланы мне мокрыми и в перепутан ном виде. Я их высушил на радиаторе и читать все-не имею време ни. И - глаза болят.

2 Речь идет о публикации «В годы войны (Из записок анархиста)» Г.П. Максимова, Летопись Революции, № 1, стр. 243-268. Окончание этой статьи хранится среди материалов второго тома журнала в архиве Николаевского.

3 Письма славянофила И.С. Аксакова к издателю газеты Гражданин В.Ф. Пуцыковичу были подготовлены к печати СО. Якобсоном. Публикация эта не успела появиться в Летописи Революции (она предназначалась во второй номер) и помещена была в сб. На Чужой Стороне (Берлин-Прага) , 1924, № 5, стр. 129-157.

4 См.: Виктор Чернов. «От «Революционной России» к «Сыну Отечества». Летопись Революции, № 1, стр. 79-81.

5 Георгий Аполлонович Гапон (1870-1906) - священник, общественный деятель, организовавший мирную демонстрацию с петицией к царю 9 января 1905 года, агент охранки. См. о нем очерк Горького, впервые опубликованный в кн.: A.M. Горький. Художественные произведения. Планы. Наброски. Заметки о литературе и языке. (Архив A . M . Горького. Том VI). М., 1957, стр. 14-24. Ср.: В.Я. Орлова. «М. Горь кий - участник первой русской революции», М. Горький в эпоху революции 1905 - 1907 годов. Материалы, воспоминания, исследования. М., 1957, стр. 128-130. Письмо Горького к Г.А. Гапону (август 1905 г.) опубликовано в сб.: Революция 1905 -1907 годов и литература. М., 1978, стр. 253-256. Ср. также позднейшее письмо Н.Е. Буре нина к Горькому (9 июня 1927 г.) - в кн.: М. Горький. Неизданная переписка (Архив A . M . Горького. Том XIV). М„ 1976, стр. 287.

6 О гапоновской организации «Собрание русских фабрично-заводских рабочих гор. С.-Петербурга» см. в воспоминаниях В.А. Поссе Мой жизненный путь. Дореволюционный период (1864-1917гг.). Редакция и примечания Б.П. Козьмина. Предисловие В.И. Невского. М.-Л., 1929. Ср. рецензию Б. Н<иколаевского> в журнале Каторга и Ссылка, 1930, кн. 2 (63), стр. 195.

7 «Виктор» - конспиративная кличка Николая Евгеньевича Буренина (1874-1962), организатора Военно-технической группы при ЦК РСДРП, с которым Горький познакомился летом 1905 г. в Финляндии и подружился на всю жизнь. Переписка их опубликована в кн.: М. Горький. Неизданная переписка (Архив М. Горького, том XIV), М., 1976, стр. 198-287. Свидетельство Горького вызвало примечание в статье Чернова в Летописи Революции, стр. 81 (где имя Буренина искажено): «"Виктор" (Баженов) членом Ц.К. большевиков никогда не был. Он входил в состав "технической группы при Ц.К." Прим. ред.». (Искажение может быть психологически объяснено появлением имени «томского семинариста Баженова» в манускрипте статьи о Короленко в первом номере Летописи Революции. )

<ноябрь 1922 г. > 1

1) Сведения г. Лифшица о кружке Федосеева 2 нуждаются в очень тщательной критической проверке; если верить ему, кружок этот возникает в декабре 1888 г.; к марту 89 г. относится выработка программы кружка, следов марксистского влияния на которой совершенно не заметно (стр. 94-96; между прочим, - немножко ниже, на стр. 98, г. Лифшиц сообщает, что арест кружка произведен 13июля 1888г., т<о>е<сть> ранее его возникновения. В какой из этих дат ошибка?). Между тем A.M. Горький, имевший отношение к казанским революционным кружкам того времени сообщает нам по поводу ст<атьи> Лифшица следующее:

«В Августе 87 г. Федосеев на чтении в кружке народников "Наших разногласий" Плеханова, выступал как горячий сторонник взглядов последнего. В ту пору я уже знал, что Ф<едосеев> является членом весьма серьезного кружка студентов. Был знаком с ткачами фабрики Алафузова» 3 .

Не повторяет ли здесь г. Лифшиц довольно частой для того времени ошибки жандармов, часто приписывавших одному кружку программу другого, параллельно действовавшего? 4

1 Датируется предположительно. Эта записка Б.И. Николаевского, в текст которой вклеен автограф Горького, с мелкими коррективами включена, в качестве сноски 1 на стр. 288, в статью Б. Н<иколаевского> «Исторические журналы в Советской России» в первом номере Летописи Революции. Относится она к работе историка С.Е. Лившица «Очерки истории с.-д. организаций Казани, ч. I, 1888-1901 гг.» (в казанском журнале Пути Революции, № 1, март 1922).

2 НЕ. Федосеев (1871-1898) - один из первых марксистов в России, начавший революционную деятельность еще в гимназии и переписывавшийся с Лениным. См.: И.С. Зильберштейн. «Некоторые вопросы биографии молодого Ленина», Каторга и Ссылка, 1930, № 1, стр. 7-23.

3 Ср.: Илья Груздев. Горький и его время. Том I. Изд. 2. М., 1948, стр. 139. Это свидетельство Горького перепечатано в статье советского историка Б.М. Волина «Н.Е. Федосеев» в кн.: Н. Федосеев. Статьи и письма. М., 1958, стр. 7.

4 После выхода Летописи Революции СЕ. Лившиц признал свою ошибку (не ссылаясь на статью Николаевского). В предисловии к публикации мемуаров М.Г. Григорьева «Воспоминания о Федосеевском кружке в Казани (1888-1889 гг.)» он отказался от своего прежнего вывода о немарксистском и террористическом характере федосеевской организации, основанного на жандармских документах, и заявил: «Жандармы, оказывается, "наплели"... И кружок Федосеева - теперь уже не приходится в этом сомневаться, - был определенно марксистским». (Пролетарская Революция, 1923, № 8 (20), стр. 55-56.)

<ноябрь 1922 г.> 1

3. Воспоминания Тейтеля написаны блестяще с литературной стороны и несколько наивно по содержанию 2 . Но в наивности автора есть своя прелесть, искупающая все недостатки книги. Со страниц ее встает живая фигура человека почти святого, это как бы второй доктор Гааз, человек всю жизнь свою бескорыстно и с восторгом служивший людям 3 . К тому же он еврей, что придает книге особое значение 4 . Несомненно, ее будут читать и многих она научит многому хорошему. Решительно высказываюсь за издание. Просите автора о праве сокращений.

1 Машинописная копия. Датируется предположительно.

2 Яков Львович Тейтель (1850-1939) - известный русский общественный деятель, юрист, создатель сети благотворительных и культурно-воспитательных учреждений для беспризорных детей. С 1921 г. - председатель Общества русских евреев в Германии. Написанная им в Киеве в 1918-1920 гг. книга Из моей жизни. За сорок лет, отрывки которой с 1921 г. печатались в русских и еврейских газетах, вышла отдельным изданием на русском языке в парижском издательстве Я. Поволоцкого в 1925 году. В ней, в частности, автор рассказал о знакомстве с Горьким в Самаре и о позднейших контактах с ним. В первом номере Летописи Революции (стр. 134-137) помещена заметка Я.Л. Тейтеля «Суды по аграрным делам в годы реакции (Из записок члена окружн. суда)». О Тейтеле см. кн.: Я.Л. Тейтель. Юбилейный сборник. 1851 - 1931. Париж-Берлин. .

3 Ср.: «Бескорыстный, чуждый партийности, постоянный за всех хлопотун, Я.Л. Тейтель, прозванный "доктором Гаазом", пользовался большой популярностью среди поволжского населения, особенно среди учащейся молодежи и бедноты». - СИ. Левин. «70-летие Я.Л. Тейтеля», Руль, № 320, 5 декабря (22 ноября) 1921 г. Память о Федоре Петровиче Гаазе (1780-1853), тюремном враче, самоотверженном филантропе, прозванном «святым доктором», в 1890-е годы воскресил в ряде своих выступлений А.Ф. Кони. Ср. упоминание об этом в письме Горького от 15 октября 1899 г. - A.M. Горький. Письма к Е.П. Пешковой. 1895-1906. (Архив A . M . Горького. Том V). М., 1955, стр. 70.

4 Я.Л. Тейтель писал о Горьком: «A.M. очень интересовался еврейским вопросом. Интересовался как-то особенно, не слегка, не по обязанности либерального писателя, а старался понять самую суть жизни еврея и, чтобы вернее понять, старался познакомиться с его языком и брал уроки древнееврейского языка» (Я.Л. Тейтель. Из моей жизни. За сорок лет. Париж, 1925, стр. 91).

<15/ХИ 22.> 1 Летопись.

На мой взгляд - «Воспоминания» Гогеля - бессодержательны, нап<и>саны неинтересно 2 .

Все статьи Оберучева и отмеченные Ю.О. Мартовым в том же числе - мелочны, многословны, исторически не значительны 3 .

Печатая такой материал редакция сделает журнал бесцветным, неудобочитаемым.

Не думаю, что этот материал можно сделать более интересным даже и сократив его весьма значительно.

1 Датировано Б.И. Николаевским.

2 Сергей Константинович Гогель (1860-1930-е гг.) - ученый-юрист, до революции приват-доцент Петербургского университета и профессор Психоневрологического института, крупный специалист по детской преступности, один из инициаторов организации особых судов для малолетних правонарушителей. Историк правительственных учреждений России. Служил в прокурорском надзоре, в Министерстве юстиции и в канцелярии Государственного Совета. В 1920 г. читал лекции в Юридическом институте в Севастополе, в 1921 г. переехал в Константинополь (см.: Русская Книга, 1921, № 3, стр. 29), а затем в Берлин, где преподавал в Русском научном институте. Неопубликованные его мемуары о Столыпине, Плеве, Витте и др. под названием «Воспоминания о прошлом русском строе», хранятся в фонде Летописи Революции в коллекции Николаевского. В письме Ю.О. Мартова к Б.И. Николаевскому от 30 ноября 1922 г. о них говорится: «Гогеля надо, конечно, дать (кстати. Вы мне послали ее, по-видимому, без конца), хотя написано серовато».

3 Константин Михайлович Оберучев (1864-1929), с 1880-х гг. участник революционного движения. По образованию - ученый-артиллерист, в чине артиллерийского полковника в 1906 г. был уволен со службы по обвинению в содействии восставшим во время вооруженного восстания в Киеве в 1905 г. В 1913 г. выслан за границу, в начале 1917 г вернулся в Россию и был произведен Временным правительством в генералы и назначен Командующим войсками Киевского военного округа. В сентябре 1917 г. был делегирован за границу и в Советскую Россию не вернулся. (См. о нем Д.И. Дорошенко. «Война и революция на Украине (Из воспоминаний)», Историк и Современник. Историко-литературный сборник. I. Берлин, 1922, стр. 213; ср. также в воспоминаниях Д. Шуба в Новом Журнале, 110, 1973, стр. 283.) Возглавлял в Нью-Йорке Комитет помощи нуждающимся русским литераторам, почетным президентом которого стал Джордж Кеннан (см.: Руль, № 82, 1921, 23 (10) февраля; ср.: Дом Искусств. 1921, № 1, стр. 81-84). О его деятельности в 1919-1920 гг. см.: Русская Книга, 1921, № 2, стр. 28. В 1922 г. Оберучев приехал из Нью-Йорка в Берлин, и о привезенных им мемуарах рассказала, в частности, хроника журнала Новая Русская Книга, 1922, № 4, стр. 36. Мемуары его в журнале и серии Летопись Революции напечатаны не были (вышли отдельным изданием в Нью-Йорке в 1930 г.). С отзывом Горького ср. замечание в письме Мартова к Николаевскому от 6 декабря 1922 г.: «Оберучев, в общем, прескучен и мелочен, но можно выбрать несколько глав, где меньше проявляется обывательской мелочности и есть интересные факты». Ср. обсуждение состава второго номера журнала в письме Мартова от 19 декабря: «У Оберучева я отметил в оглавлении крестами главы, кот<орые> можно взять, но, во-1-х, к<а>к Вы указываете, не будет ли слишком много Киева, а во-2-х очень уж скучно он пишет и ничего нового не дает. В виду неизвестности, как выйдет у Белого, и очевидности, что Сумск<ий> будет малоинтересен, надо бы остальную часть 17 г. сделать живее».

<ХИ. 1922> 1 К письмам Рейнбота 2

Хорошо бы достать отчет сенатора Зайончковского о его ревизии Москвы при Рейнботе. Этот отчет, чрезвычайно интересный в политическом и бытовом отношении, лег в основание обвинительного акта по делу Рейнбота. В нем, между прочим, указывалось, что публичный дом поднес Р<ейнботу> икону. Когда Зайон<чковский> сидел в тюрьме, его бумаги хранились у меня, затем жена его взяла их, сейчас она живет где-то в Германии 3 .

Сенатор Гарин служил в Б.Ч.К. 4 В прошлом году он ревизовал Петроград<ское> отделение Внешторга 5 .

На стр. 11-й «Обзора» фразы Ленина надо бы повторить целиком 6 , т<о> е<сть> «Доверять ни Чхеидзе и Ко, ни Суханову, Стеклову и пр<очим> - нельзя» - так лучше, яснее 7 .

К стр. 39. Гусев именно тот, я знал его в 89 г. в Нижнем, когда он возвращался из ссылки; он рассказывал нам о своем знакомстве с Халтуриным, к<ото>рый был его учителем, - «распропагандировал его» 8 .

О книге Фигнер писать не буду, некогда 9 .

1 Датировано Б.И. Николаевским.

2 Рейнбот (Резвой) Анатолий Анатольевич (1869-1918), генерал-майор, в 1906- 1907 гг. московский градоначальник. В октябре 1907 г. на него было произведено неудавшееся покушение; Рейнбот собственноручно расстрелял покушавшегося на него члена партии социалистов-революционеров Фрумкина (см.: И.В. Гессен. В двух веках. Жизненный отчет. Берлин, 1937, стр. 234). В конце 1907 г. Рейнбот был обвинен в присвоении казенных средств, уволен со службы и предан суду. По свидетельству СЮ. Витте (мемуары которого появились впервые в печати в конце 1920 г. в газете И.В. Гессена Руль и вскоре вышли отдельным изданием), причиной ревизии, вызвавшей судебное разбирательство, была личная интрига Столыпина, увидевшего в Рейнботе своего будущего соперника. В апреле-мае 1911 г. суд приговорил Рейнбота к наказанию, но по повелению царя оно не было приведено в исполнение. См.: СЮ. Витте. Воспоминания. Том 3(17 октября 1905-1911). Царствование Николая II . М., 1960, стр. 487-488.

В записке Горького речь идет о публикации писем Рейнбота к В.Ф. Пуцыковичу, в Летописи Революции не появившихся и позднее напечатанных со вступительной заметкой СО. Якобсона в сб. На Чужой Стороне, VIII, 1924, стр. 203-212.

3 Николай Чеславович Зайончковский (1859-1918) был назначен сенатором осенью 1916 года (см.: Кн. Н.Д. Жевахов. Воспоминания. Том 1. Сентябрь 1915 г. - март 1917 г. Мюнхен, 1923, стр. 184).

4 Приближенный Д.Ф. Трепова, Николай Павлович Гарин (род. 1861) служил в департаменте полиции, а 9 ноября 1905 г. был назначен сенатором (см.: СЮ. Витте. Воспоминания, том 3, стр. 79-80), во время Первой мировой войны и Февральской революции - помощник военного министра. Свидетельство Горького о сотрудничестве Н.П. Гарина в ВЧК представляет исключительный исторический и психологический интерес. Ср. характеристику Н.П. Гарина в мемуарах Витте: «Гарнн - это не что иное как простой чиновник, сделанный сенатором, оставшийся с воззрениями подобострастия к уму и желаниям всякого начальства» (т. 3, стр. 487).

5 Горький был председателем оценочно-антикварной комиссии - см.: A.M. Гак. «Из истории участия A.M. Горького в экспертной комиссии Наркомвнешторга в 1919-1921 гг.» Горьковские чтения. 1961 -1963. Драматургия и театр. М., 1964, стр. 222-233.

6 Это указание Горького, относящееся к статье Б. Н<иколаев>ского «Исторические журналы в Советской России», - Николаевским не выполнено: см.: Летопись Революции, № I, стр. 276.

7 Цитата из письма Ленина к Я.С. Ганецкому от 30 марта 1917 г. (См.: В.И. Ленин. Полное собрание сочинений. Изд. 5. Том 49. Письма. Август 1914 -октябрь 1917. М., 1964, стр. 419-423). Впервые опубликовано в Пролетарской Революции, 1921, №2.

8 Речь идет о статье А.А. Шилова «Последняя страница из истории "Северо- Русского Рабочего Союза"» (в журн. Красная Летопись), отреферированной в названном обзоре Б.И. Николаевского (стр. 283-284). Гусев Василий Семенович (1851- 1893) - народник, в 1884 г. был арестован и сослан, в 1889 г. Горький познакомился с ним, после его возвращения из ссылки, на квартире В.И. Кларка в Нижнем Новгороде - Гусев в это время организовал в Казани съезд народнических организаций. В 1890 г. он был снова арестован и умер в петербургской тюрьме. B.C. Гусев - прототип Якова Самгнна. См.: Илья Груздев. Горький и его время. русского Берлина» от, скажем, «русского Парижа», «русской Праги», «русского Харбина» и других литературных... зарубежной русской литературы - и вместе с тем русской литературы вообще, - порвали с эмиграцией. Русский Берлин ...

В письмах раскрывается облик любящего отца, вдумчивого воспитателя. Почти в каждом письме Горький рекомендует сыну новых авторов, заражает его своей страстью к чтению, книге, знанию. Из книг, о которых М.Горький пишет, .можно было бы составить хороший рекомендательный список и для современного юношества...

Макси́м Алексе́евич Пешко́в (21 июля 1897, село Мануйловка, Полтавская губерния - 11 мая 1934, Москва) - сын писателя Максима Горького (Алексея Максимовича Пешкова) и его первой жены Екатерины Пешковой (урождённая Волжина).

Детские годы (1906-1913) провел за границей (Германия, Швейцария, Италия). Занимался разными видами спорта.

В апреле 1917 года вступил в РСДРП(б). В 1918-1919 гг. служил в ЧК. Занимался продовольственным снабжением столиц.

В 1922 году уехал к отцу в Италию вместе с будущей супругой Надеждой Введенской, дочерью известного московского врача. Поженились они в Берлине. От их брака родились дочери Марфа (1925, Сорренто), в будущем - архитектор, и Дарья (1927, Неаполь), в будущем - актриса Театра имени Вахтангова.

О Максиме Пешкове в Италии есть немало страниц в двух очерках с одинаковым названием «Горький» (1936 и 1939) Владислава Ходасевича, жившего в 1925 году на даче Горького в Сорренто. 28-летний Максим предстаёт в них как симпатичный, но предельно инфантильный молодой человек, имевший большие задатки актёрского дарования, интересовавшийся кино, мотоциклами, фотографией и стремившийся в Москву, поскольку Дзержинский обещал подарить ему автомобиль. По рассказу Максима, записанному Ходасевичем, в юности Максим работал в ВЧК.

В 1932 году вместе с отцом, женой и детьми вернулся в Москву. Не занимался никакой работой, сибаритствовал. Из-за распоряжения деньгами отца конфликтовал с помощником и секретарём Горького П. П. Крючковым, много пил.

Умер 11 мая 1934 года после долгой болезни, причиной которой, по некоторым сведениям, стало то, что Крючков оставил его нетрезвого на морозе. Официальная версия смерти - воспаление легких. Похоронен на Новодевичьем кладбище.

Макси́м Го́рький, также известный как Алексе́й Макси́мович Го́рький (при рождении Алексе́й Макси́мович Пешко́в; 16 (28) марта 1868, Нижний Новгород, Российская империя - 18 июня 1936, Горки, Московская область, СССР) - русский писатель, прозаик, драматург. Один из самых значительных и известных в мире русских писателей и мыслителей. На рубеже XIX и XX веков прославился как автор произведений с революционной тенденцией, лично близкий социал-демократам и находившийся в оппозиции царскому режиму.

Первоначально Горький скептически отнёсся к Октябрьской революции. Однако после нескольких лет культурной работы в Советской России (в Петрограде руководил издательством «Всемирная литература», ходатайствовал перед большевиками за арестованных) и жизни за рубежом в 1920-е годы (Берлин, Мариенбад, Сорренто), вернулся в СССР, где в последние годы жизни получил официальное признание как «буревестник революции» и «великий пролетарский писатель», основатель социалистического реализма.

Поддерживал идеи богостроительства, в 1909 году помогал участникам этого течения содержать фракционную школу на острове Капри (Каприйская школа) для рабочих, которую Ленин называл «литераторским центром богостроительства».

Приводимое ниже письмо - интересный документ во многих отношениях. Прежде всего оно говорит о сердечности и любви писателя Максима Горького к своему семнадцатилетнему сыну Максиму, отношении необычно близком и гармоничном к детям в таком возрасте. При этом близость отца к сыну в письме выражается не в сфере личной и семейной жизни, к которой Горький всегда относился со сдержанностью, а в сфере мировоззрения, в данном случае взгяла на происходящие события. Отца и сына объединяет чувство отвращения, вызванное Первой мировой войной и господствующей в России атмосферой воинствующего патриотизма и антигерманизма. Начало письма является ответом на мысли, которые высказал Максим в письме отцу в начале сентября 1914 года: «Мне очень не нравится русское отношение к войне. Русские как бы хотят показать из себя англичан на суше [...] Очень неприятна травля, которую создает русское правительство, помещая в газетах статьи о зверствах немцев». Скептический взгляд на национализм и вообще на Россию у отца и сына объяснялся и тем обстоятельством, что они только недавно после продолжительного пребывания за границей возвратились на родину. В 1913 г. Максим жил вместе с матерью Е.П. Пешковой, первой женой писателя, в доме Горького на Капри в Италии. В декабре 1913 г. Е.П. Пешкова с сыном приехала оттуда в Москву, в то время как сам Горький в качестве места жительства в России выбрал Петербург, точнее недалекую дачную местность Мустамяки в Финляндии. Таким образом, и жизненная ситуация объединяла отца и сына, оба они с трудом привыкали к родине, заметно изменившейся в прошедшее со времени отъезда время. Оба они в своем окружении испытывали ощущение чуждости на родине и одиночества инакомыслящего.
В целях лучшей читабельности текста отказываемся от отдельных примечаний, вместо этого дается связный комментарий к письму, расширенный материалом из других источников. Нет необходимости отмечать, что при этом нередко напрашиваются сопоставления с событиями наших дней.

Обрадовал ты меня своим письмом, сердечный мой друг, очень приятно знать, что ты относишься к происходящему так разумно и человечно! И не в шутку говорю, я тебя горячо люблю и уважаю, да, уважаю за то, что у тебя есть свое ко всему отношение и что ты умеешь не поступаться им. С этим свойством тебе нелегко будет жить, милый ты мой, но зато ты проживешь честным человеком. Но - оставим философию! Крепко жму тебе руку.
Евгеньича я не видал еще, - я ведь в Питер не езжу, - но слышал от других его рассказы о бюро Пешкова-Буренина и о палке, которую ты ему подарил. Смеялся очень.
Как я живу, когда приеду, - написано в письме матери. Очень хочется скорее в Москву, но, к сожалению, меня задерживает срочная работа. Как всегда! Смешно, как подумаешь, сколько я работаю, и как мало от этого толку! Написал еще два тома «Детства», а первый скоро выйдет отдельным изданием. Теперь «мораториум», временное прекращение платежей по всем обязательствам, и я ожидаю, что скоро буду сидеть без денег. Читаю газеты, но это уже начинает надоедать. Очень беспокоят дела на французском фронте, - что будет, если обозленные до отупения, истощенные немцы - разобьют Францию? Тут страшат не физические потери людями, а утрата духа живого, рост ненависти человека к человеку, а - отсюда - общее понижение европейской культуры. Вот что страшит!
Как у тебя в школе? Не очень трудно тебе? Вероятно, всех товарищей подстрелило патриотизмом? Патриотом быть не худо, вовсе не худо, но - быть тупым и глупым патриотом - это беда! И всегда необходимо помнить, что «чужой дурак - нам веселье, а свой - бесчестье».
До свидания, дорогой мой, извини за скучное письмо! В голове - война. А тут еще являются разные философы и спрашивают: как вы думаете?
В газетах про меня печатают чепуху, приходится опровергать письмами в редакции.
Ну, будь здоров, будь бодр и весел!
Всего, всего хорошего.
Скоро увидимся.
А.

Текст по изданию: М. Горький Полн. собр. соч. Письма в 24 т. Т. 11. Письма июль 1913- 1915. М., 2004, С. 131.

Война - крушение европейской культуры

«В голове - война» - речь идет о Первой мировой войне, столетие начала которой отмечается в наши дни. Она является главной темой в предыдущем письме сына и в ответе отца. И у обоих полностью отсутствует то, что в третьи месяц войны отличает атмосферу общественной жизни в России - воодушевление патриотизмом, ненависть к врагу и радостное предчувствие триумфальной победы над ним. Молодого человека отталкивает шовинистская пропаганда правительства, его отец описывает войну прежде всего как крушение европейской культуры. Беспокоит его возможная победа немцев над любимой им Францией, известия о повреждении знаменитого кафедрального собора в городе Реймс вследствие артиллерийского обстрела и другие преступления германской армии заставили его подписать написанное Иваном Буниным воззвание «От писателей, художников и артистов» с протестом «против зверств немцев». Но писатель вскоре раскаялся в этой поддержке антигерманизма, господствуюшей в среде культурных деятелей. В серии статей «Несвоевременное» Горький с возмушением приводит высказывания писателей-коллег о необходимости «уничтожить» немецкую нацию в целом. «Против нас идут полчища диких, некультурных гуннов, которые будут все жечь и уничтожать на своем пути и которых надо уничтожить до конца», - объявил Александр Куприн, и личный друг Горького Леонид Андреев вторил Куприну, Федору Сологубу и другим писателям: «Мы протестуем и выражаем наше презрение немецкому народу». Подобные расистские и националистические лозунги Горький в указанном цикле статей относил к пропаганде уличной прессы, которая «разносит эти потоки темных чувств, пыль холодной злобы по всей стране». «Мне кажется, что во дни крушения культуры задача писателя не эта, - заявил он. Защитник справедливости, правды, свободы, проповедник уважения к человеку, русский писатель должен бы взять на себя роль силы, сдерживающей бунт унизительных и позорных чувств». Можно с уверенностью сказать, что сам Горький в продолжение войны остался верен этому благородному принципу, в особенности в его деятельности в качестве редактора журнала «Летопись» и организатора издательства «Парус». Публикации обзоров в области истории, экономики, науки, культуры государств Европы и национальных литератур имели обшую цель выявить антигуманистический характер войны и зашитить ту «планетарную» культуру, которая с началом войны, казалось бы, на долгое время была разрушена. Большая часть этих проектов стала жертвой беспощадной военной цензуры.

«Чужой дурак - нам веселье, а свой - бесчестье»

В приводимом письме Горький обеспокоен тем, что товарищей сына в школе, по всей вероятности, «подстрелило патриотизмом». Отношение писателя к сложной проблеме патриотизма свидетельствует о его роли как ответственного воспитателя и друга сына. Осуждается не патриотизм вообще, любовь к своей стране и ее культуре, а шовинзм тупых и глупых людей. В горьковской сказке о «национальном лице», представленной в одной из предыдущих записей на этом блоге, этот тип патриотизма выявляется в обращении высокомерного великорусского националиста с представителями национальных меньшинств. Тема неуважения и просто незнания «братских» наций в российском обшестве продолжала тревожить писателя и в военные годы.
Так, в кругу его корреспондентов находился известный украинский историк и общественный деятель М.С. Грушевский. По своей национально фундированной концепции великорусско-украинских отношений Грушевский в условиях наших дней мог бы оказаться кандидатом на прозвание «фашиста». В свое время автор десятитомной «Истории Украины-Руси» считался опасным революционером, в 1914 г. был сослан в Симбирск, а с 1916 г. жил в Москве под гласным надзором полиции. Горький живо интересовался мыслями Грушевского об украинском вопросе и пригласил его к сотрудничеству в журнале «Летопись». В письме Грушевскому (9 августа 1916 г.) он познакомил своего корреспондента с планом издания книги на тему «Украйна и Москва в их духовной жизни».
Издание не состоялось, но в письмах 1916 года (два письма Горького опубликованы в Собрании писем, т. 12, М. 2006; из восьми хранимых в Архиве Горького писем Грушевского приводятся выдержки в примечаниях того же издания) ведется содержательная дискуссия корреспондентов о своеобразии и самоценности украинской культуры. Грушевский выражает надежду, что запланированному изданию Горького «удастся пробить брешь в `легкомыслии`, как Вы [Горький] его определили, русского общества относительно национального вопроса». Горького и Грушевского объединяло убеждение в том, что Москва всеми средствами стремилась к «порабощению» украинской нации. Центральная власть в национальном самосознании украинцев пододзревала угрозу единству империи. Горький в письмах Крушевскому изложил свою концепцию противопоставления двух культур, великорусской и малорусской, основанной на категориях его статьи «Две души» (1915 г.), т.е. на различиях «национальной психики» украинца и великоросса. В их отношении к основным представлениям о Судьбе, о религии и Боге и об историческом прошлом Горький обнаружил - главным образом на материале фольклора - одно и то же различие: более «азиатской» пассивной душе великоросса, склонному к религиозности и покорности перед государством противостоит более «европейская» активная, склонная к рациональному мышлению и свободному самоопределению ментальность украинца. Независимо от спорного вопроса о научной солидности и убедительности таких категорий взволнованная тональность этой дискусии свидетельствовала о том, что речь шла, по убеждению собеседников, о крайне важном, даже «жутком вопросе» (М. Грушевский). Об указанном выше проекте книги на эту тему Горький писал: «Мне кажется, что для политически безграмотного и социально не развитого московско-русского общества эта книга принесла бы немалую пользу [...]Нам нужно учиться понимать самих себя и других, и хотя, по натуре нашей мы не очень расположены к этому занятию, однако история начинает учить нас довольно сурово».
Следует отметить, что М. Грушевский, приехав в Киев, в 1917 г. стал первым президентом независимой Украины. В 1931 он был арестован по делу «Украинского национального центра», но после допросов освобожден. Русско-украинский конфликт наших дней имеет длительную предысторию.

Призывом «учиться понимать самих себя и других» являлась и борьба Горького с антисемитизмом, который с началом войны возрос до ужасающих размеров. Царское правительство распространяла слухи о том, что евреи, живущие в прифронтовой полосе, занимались шпионажем в пользу врага. Начались массовые военные суды и расстрелы, общество захлестнула волна антисемитизма. По инициативе Горького в конце 1914 г. было основано «Русское общество для изучения жизни евреев». В прессе появилось «Открытое письмо к публике трех русских писателей» с подписями Горького, Леонида Андреева и Федора Сологуба, в котором обвинения в адрес евреев решительно отвергались. (Личные разногласия трех писателей в этом деле не мешали.) Подписчики указали на то, что евреи в тяжкие дни страны «рука об руку с русскими» защищали родину от врага. Антисемитизм осуждался без всякой осторожности, так что существенные части обращения подвергались военной цензуре, как, например, следуюшее место: «Мы со стыдом должны признать, что кошмар мировой бойни, возбуждая в людях звериные чувства, явно способствует вящему развитию антсемитизма в русском народе». За Обращением последовала Анкета с вопросами о положении евреев, ответы на которые должны были служить материалом для запланированных публикаций. Результатом были сборники «Щит» и «Евреи на Руси». Еще до войны, в 1913 г., Горький с большим волнением реагировал на сенсационный процесс против еврея М.Т. Бейлиса в Киеве. Бейлис был обвинен в ритуальном убийстве христианского мальчика. Очевидный антисемитский характер обвинения вызвал бурные протесты со стороны российской интеллигенции и мировой обшественности. Горький в письме Г.В. Плеханову (октябрь 1913 г.) высказал опасение, что «это грязное, лживое `дело` ... утвердит в Европе мнение о нас как об азиатах и дикарях».

«Тяжело жить на Руси...»

Личная настроенность Горького после возвращения на родину отличается мрачным пессимизмом. Россия со времени его отъезда за границу в 1906 г. изменилась до неузнаваемости. Еще до начала войны, в июле 1914 г. Горький пишет Максиму: «Тяжело жить на Руси, дорогой мой сынище, очень тяжело! Все как-то дико, непривычно, многое я забыл и теперь грустно удивляюсь, очень уж нелепо, жестоко». В других письмах того времени он говорит о «судорожном характере», которую приняла жизнь: «всем тяжко..., всем, кроме ослов, торжествуюший рев коих, несомненно, кончится сконфуженным мычанием». То обстоятельство, что собственный сын относится к происходящму «так разумно и человечно», готовит писателю большую радость, но одновременно и новое горе: cыну так же, как отцу, нелегко будет жить. Горький должен предупредить сына, что в газетах печатают «чепуху» об отце и приходится писать опровергательные письма в редакции. Одно из таких опровержений относилось к сфабрикованнному документу, письму Горького, которое было опубликовано в сентябре 1914 г. в газете «Биржевые ведомости». В нем писатель якобы признался своему другу Федору Шаляпину в том, что война его, бывшего страстного противника войны, превратила в горячего патриота после того, как «свою грязную, окровавленную лапу немцы наложили на священнейшие места». Письмо заканчивалось призывом всеми силами помогать «нашим солдатам, нашим седым, могучим богатырям». Позднее было обнаружено, что письмо было сочинено сотрудником газеты. В «Биржевых ведомостях» на протест Горького никакого опровержения напечатано не было.
Подобные события возбуждали в душе писателя ощущение одиночества в море тупости и злобы. В письме писателю В.С. Войтинскому он говорит о том, что формы этой войны «более патологичны», чем формы какой-либо иной из предыдущих войн: «Грандиозность ее действует ужасающе на примитивное мышление, а примитивно мыслят в России из 175 миллионов, вероятно, 173».
Максим рассказывал о таких же удручающих впечатлениях в школе. Товарищи ему предложили в качестве забавного занятия переводить русские ругательства на французский язык.
В связи с этими переживаниями Горький в приводимом письме говорит о бесполезности всех своих устремлений: «Смешно, как подумаешь, сколько я работаю, и как мало от этого толку!» Что касается художественного творчества, то это суждение явно несправедливо. В годы 1913-1916 появляется целый ряд наилучших проиведений Горького: «Детство» и «В людях» (в письме книга называется продолжением «Детства»), рассказы цикла «По Руси», пьеса «Старик» и другие.
Тем не менее писателя тревожат мысли о будущем, которое всегда было его «главным» временем, обещанием возможного и реального «счастья» в личной и общественной жизни. Сын в представлении Горького являлся символическим представителем будущих поколений, которые вынесут приговор о ценности наследия отцов перед судом истории. Таким авторитетом, признанным за собственным сыном, объясняется и «уважение» отца к сыну, которое странно контрастирует с интимным тоном письма.
В связи с этим и нужно отметить, что образ Максима в письмах Горького не соответствовал представлениям общественности о сыне Горького. Он считался скорее легкомысленным молодым человеком, который увлекался более техникой и радостями жизни, чем размышлениями о судьбе страны. Этому пониманию его личности способствовал и его талант к клоунским выступлениям в кругу семейства. Тем не менее можно предположить, что писатель не ошибался в своей оценке сына. В письмах отцу Максим Пешков, несмотря на его молодости, оказался серьезным и задумчивым человеком и проницательным наблюдателем жизни.
Год спустя, в письме Е.П. Пешковой (6 ноября 1915 г.), Горький вновь говорит о «почтительной позиции», которую он занимает перед их сыном. Обьясняется она тем, что ему, как опасается Горький, предстоит не светлое будущее: «Суровые дни встретят нашего сына, суровые годы». К тому же отец сомневается в своей способности быть хорошим «учителем». Годится ли для сына та «правда», в которую сам он так крепко верил? Забота писателя о будущем сына наводит на мысль о трагической смерти Максима в 1934 году, которая, по всей вероятности, была организована руководителем ОГПУ Ягодой. Эта смерть могла бы казаться страшным ответом на вопрос о ценности и силе той веры,
которую исповедовал писатель в годы Первой мировой войны. О содержании этой правды в данном месте не говорится, но из писем писателя 1913-1915 годов с достаточной ясностью выходит, в чем была его вера в этот период его жизненного пути. Выразительное описание этого мировоззрения находится в воспоминаниях Н. Валентинова (Н.В. Вольского), близко знавшего Горького со времен первой русской революции (цитата из его книги «Наследники Ленина», М., 1991, приводится в комментарии к письму Горького Валентинову (21 апреля 1915); Письма Т. 11, С. 423): «Лозунг `Стать Европой`, - вспоминал Валентинов, - я слышал от Горького в течение 1914-1916 гг. множество раз /.../ И когда ему приходилось пояснять, что значит быть Европой, он неизменно отвечал: быть не рабами, а людьми свободными, уметь работать, быть культурными и знать. Слово `знать, просвещать` не сходило с его языка». В дискуссиях, которые проходят в сегодняшнем рунете, подобным высказываниям регулярно приклеивается ярлык «русофобства». Но трудно спорить с тем, что Горький искренно любил не только своего сына, но и свою страну и свой народ.

Однажды в детстве Алеша Пешков заболел страшной болезнью – холерой. День и ночь не отходивший от его постели отец спас мальчику жизнь, но сам не уберегся – умер. Алеша вырос, стал писателем Алексеем Максимовичем Горьким. И когда у него самого родился сын, он назвал мальчика Максимом.

Максим Алексеевич Пешков был простым и душевным человеком. Еще до Великой Октябрьской революции он стал коммунистом, в 1917 году вместе с революционными рабочими Москвы сражался на баррикадах. Он был одаренным юношей, знал четыре иностранных языка, работал корреспондентом «Правды». Не раз выезжал за границу в качестве дипломатического курьера. Максим обладал талантом художника, всерьез увлекался техникой, к его суждениям прислушивались специалисты, изобретатели. «Максим Пешков – коммунист, – писал о нем В. И. Ленин. – В октябре 1917 года два раза белые ставили его к стенке...» Он мог стать художником, литератором, инженером, но не избрал ни одной из этих профессий, потому что имел очень важное поручение от Владимира Ильича Ленина – быть всегда рядом со своим отцом – великим русским писателем Алексеем Максимовичем Горьким.

Сохранились письма Горького к сыну. Они полны любви к родному человеку, проникнуты заботой о том, чтобы Максим вырос хорошим человеком, настоящим гражданином своей Родины. Читая эти письма, нетрудно проследить, как зарождались и крепли узы товарищества между сыном и отцом, как формировались взгляды Максима на мир, общество, труд, как складывалось его мировоззрение.

Максиму шел седьмой год, когда он получил от отца первое письмо.

Спасибо, сын, за подарок. Ты хорошо сделал полку.

Нравится ли тебе книга о птицах? Напиши мне, что привезти тебе. Учись читать, учись работать, – человек, который не умеет работать, – дрянной человек. А ты – должен быть хорошим человеком.

Ты не очень озорничаешь, мамашку слушаешься?

Чуть позже в одном из писем читаем такую фразу:

Из Москвы пришлю глобус, чтоб ты знал, – какая Земля...

1905 год. Максиму семь лет. В день рождения он получил письмо от отца:

Ты – молодец, сынишка, славно написал мне про сестренку Катю. Я читал и смеялся. Но письмо-то ты ведь не сам сочинил? Попробуй-ка сам составить мне письмо, да и пришли, я буду рад и похвалю тебя. Нужно учиться все делать самому, а ты вот даже думать за тебя других заставляешь, хотя уже такой большущий человечина и скоро у тебя борода начнет расти.

В 1906 году Горький находился вдали от родины, в Швейцарии...

Милый ты мой сын!

Я очень хочу видеть тебя, да вот – нельзя все! Ты еще не знаешь, что такое «долг перед родиной» – это, брат, не шутка. Спроси маму, – что я делаю, и ты поймешь, почему я не могу теперь видеть тебя, славный мой!

Потом Горький оказался в Италии, на острове Капри. Туда к нему вместе с матерью Екатериной Павловной приехал и Максим. Но встреча была недолгой...

Ты уехал, а цветы, посаженные тобою, остались и растут. Я смотрю на них, и мне приятно думать, что мой сынишка оставил после себя на Капри нечто хорошее – цветы.

Вот если бы ты всегда и везде, всю твою жизнь оставлял для людей только хорошее – цветы, мысли, славные воспоминания о тебе, – легка и приятна была бы твоя жизнь. Тогда ты чувствовал бы себя всем людям нужным и это чувство сделало бы тебя богатым душой. Знай, что всегда приятнее отдать, чем взять.

Из писем, присланных Горьким с Капри десятилетнему Максиму:

А ты, Максим, в лодке-то струсил и заплакал! Вот так революционер! Милый ты мой, чудачок!

Знаешь что – я тебя сильно люблю и ради любви моей прошу: веди себя спокойнее, не дури так глупо и не будь груб с мамой. Ты славный, чуткий человечек, следи за собой, не глупи, не кривляйся, пожалуйста.

Я думаю, что мы с тобой скоро увидимся. А пока – всего тебе хорошего! Будь весел, спокоен и устрой катанье в лодке по морю, рыбную ловлю. Старайся видеть больше.

До свидания, сын!

Спасибо за письмо!

Пока посылаю тебе карточки дикарей и еще разные открытки, собирай их, это полезно.

Потом, когда будешь учить географию и историю, эти карточки помогут тебе скорее запомнить нужное и гораздо интереснее будет учить.

Мне нравится и приятно, что ты учишься говорить по-французски, это, брат, очень годится.

Когда-нибудь мы с тобой поедем путешествовать вокруг света, язык очень понадобится. И уж тогда мы увидим дикарей живых, в натуре – вот интересно будет!

Но – надо учиться, мой друг, надо больше знать, чтобы понимать то, что видишь, а глядеть, не понимая, и бесполезно и малоприятно.

Получил я твое письмо – вот спасибо! Хорошо ты написал его – толково, ясно, мне было приятно читать и думать, что мой Максим такой неглупый парень. Если ты будешь и впредь так же замечать все, что вокруг тебя творится, если ты научишься изображать это на бумаге – ты, может быть, разовьешь в себе ту способность, которая сделала из меня писателя.

Посылаю тебе, дружище, книгу «Живое слово» – в ней собраны лучшие образцы русского языка, ты должен хорошо знать и понимать его, потому я тебе очень рекомендую изредка почитывать эту книжку.

Маленький ты еще у меня и, живя за границей, можешь разучиться говорить по-русски, а это было бы худо. Родной язык надо любить, как мать, как музыку, и надо уметь хорошо говорить, чтобы, при случае, передать свою мысль другому человеку ясно и просто.

Будешь понимать людей и их мысли – легче будет жить и умнее станешь, да и тебя все сразу будут понимать, а это – хорошо.

И вдали от сына отец внимательно следит за ним, интересуется, что читает Максим, заботится о развитии его творческих способностей.

Милый мой,

ты не беспокойся о моем здоровье, я хотя и поскрипываю, а дело свое делаю. Когда ты вырастешь и сам начнешь строить новую жизнь – поймешь, что я жил на земле недаром, – чего и тебе желаю.

Ты тоже в писатели метишь? Это хорошо, я тоже в твои годы первый раз почувствовал писательский зуд и добросовестно начал портить бумагу. Поколачивал меня за это дед и – довольно крепко, а вспомнить начала мои – приятно мне.

Главное, миляга мой, старайся знать больше, а – по возможности– все: и музыку, и живопись, и науку, все, чем красна жизнь. Чем больше человек знает, повторю тебе, тем интереснее и дороже он для людей. Досадно, что так долго не прислали тебе книжек, я выписал интересные вещи.

Ну, живи, учись, работай, а весной в Алясио увидимся – так?

Всего хорошего, родной мой!

В одном из писем десятилетний Максим плохо отозвался о некоторых учителях... Вот что написал ему по этому поводу отец.

Милый мой сынище и дружище!

За письмо спасибо, ждал я его от тебя лет 600 и очень рад, что, наконец, ты раскачался, на старости лет, потрудился и написал.

И пишешь недурно – толково, ясно. Только вот твое мнение насчет учителей не очень мудро, ну да это не беда! Я верю, что, когда ты будешь старше, заговоришь о людях иначе, получше.

Знаешь, почему некоторые люди плохи? Потому что их злят, право, только поэтому. Если начать над тобой смеяться каждый день, так ты и сам через месяц будешь злющий, как волк, – не правда ли?

И если ты хочешь, чтобы вокруг тебя были хорошие, добрые люди, – попробуй относиться к ним внимательно, ласково, вежливо – увидишь, что все станут лучше. Все в жизни зависит от тебя самого, поверь мне.

Ну, это скучно для тебя, потому я перестану.

Бегаю здесь по музеям каждый день до усталости, – ты, я знаю, этого не любишь, но, – погоди немножко, лет в 16 ты сам почувствуешь, какое великое удовольствие дают картины и статуи.

Собираю для тебя снимки со всех редких картин, со временем ты будешь иметь великолепную коллекцию снимков со всех музеев Европы...

Учись, дружище, это только сначала немножко скучно и трудно, а потом – сам не оторвешься, так хорошо – и легко и приятно – будет узнавать, как люди жили, живут и как думают жить.

Через месяц – новое письмо к сыну. И опять разговор об учителе...

Спасибо, сынище, за мундштуки, очень хороши, особенно длинный! Рад я, что ты любишь своего учителя, а все же советую – больше думай сам! Читай, наблюдай, старайся понять, почему все вокруг тебя так, а не иначе, – нужно ли плохое, возможно ли лучшее и где на земле твое место.

Прошло несколько недель...

Ты бы, в свободное время, попробовал для себя писать, а не для учителя, самому себе рассказывать разные события. Это очень интересно. В твои годы я занимался уже этим, вел дневник, потому, может быть, и сделался писателем.

А писательство – хорошее дело, страшно интересное и полезное людям.

И снова о цветах, об умении видеть прекрасное, о богатстве человеческой души...

Мама пишет, что ты теперь собираешь цветы – чудесно! Это здоровое, приятное и очень умное дело. Тебе следует немножко познакомиться с ботаникой, – напиши сегодня же Пятницкому, чтобы он прислал тебе хорошую ботанику!

Когда ты познакомишься с этой наукой – цветы еще более интересны будут для тебя, ты увидишь, что это живые существа, поймешь, что жизнь – всюду вокруг тебя, и сам ты окружен ее ярким радостным потоком и ты – человек – самое лучшее, интересное и умное в этом бесконечном потоке жизни.

Чем глубже ты погрузишься в него, чем больше поймешь – тем богаче будет твоя душа – твой разум, – тогда ты увидишь себя как бы на вершине горы, с которой пред тобою развертывается прекрасная картина, и все в ней – твое.

А вот письмо к сыну, написанное Горьким в день своего рождения. Юмор переплетается с глубокими размышлениями.

Получил твои портреты, старая ты, ночная, курносая птица, – очень хороши портретики!

Спасибо, что снялся, и за поздравление спасибо.

Вот – стукнуло мне 40 лет – доживи-ка ты, да наделай столько доброго шума, как я, – и будешь молодец-воин! Не очень я собой доволен, а все же, по совести могу сказать, что обременял землю не зря, недаром. Очень хочу, чтоб и ты так же пожил, дорогой мой дружище и сынище! Мы с тобой люди хорошей страны, и надо ее горячо любить, хорошо знать.

Завтра я именинник, с чем тебя и поздравляю, коли хочешь. Усы у меня выросли по полуаршину ус и стали красные, и нос тоже красный, как морковь, – вот увидишь!..

Послал бы тебе солнце, да боюсь взять его руками – обожжешь пальцы. Потом неловко, итальянцы обидятся: вот, скажут, мы его приютили, а он у нас солнце стащил! Экой озорник.

А послать тебе хочется все хорошее, что есть на земле и вообще на свете, – очень я люблю тебя.

В двенадцать лет Максим опять побывал на Капри. Ему было радостно и грустно. Радостно оттого, что вновь встретился с отцом, а грустно оттого, что знал: встреча будет недолгой...

Дорогой мой,

это хорошо, что тебя интересует воздухоплавание, а не воздушных замков построение, но я тебе скажу: воздушные замки тоже хорошая штука, когда их строишь.

Живи, мальчуган, интересуясь всем, все и будет интересно. Жизнь пойдет стремглав, и не увидишь, как станешь сед, хром на обе ноги, плешив и т. д.

К тринадцати годам Максим почувствовал тягу к технике.

Дорогой мой дирижабельщик и планёрщик!

Прочитал я твое воздухоплавательное письмо и подумал: приеду я в Париж, выйдет навстречу мне сын мой, одна нога у него деревянная, рука на перевязи, нос – вывихнут, ухо отсечено пропеллером, вместо ребер – вставлены косточки от мамина корсета – вообще весь человек растерялся в воздухе, а на земле совсем немножко осталось!

Смешно, но – не утешительно, ибо цельный человек всегда лучше изломанного, право же!

Я очень просил бы тебя: изобретай, но не летай или – летай, да не падай.

Вообще говоря – воздухоплавание – чудесная вещь, однако, когда собственноручный сын воздухоплавать собирается – жутко!

Дружище мой, – если тебя дело это увлекает, если ты хочешь заняться им серьезно – прежде всего учись! Надо знать физику, механику, математику, познакомься с премудростями этими, выстрой аппарат своей системы и – летим в Японию...

А пока – будь осторожен и не прыгай с крыш, хотя бы и в сопровождении планера. Береги нос, эту выдающуюся черту лица.

Будь здоров и люби свою мамашку, она превосходный человек, скажу тебе по секрету.

Дорогой мой – пугаешь ты меня! То – нездоров, то на моноплане в Америку лететь собираешься, то тебя привозят в тачке с проколотой от пятки до плеча ногой. Ты хоть голову-то побереги, это очень важная часть тела, и без нее неудобно жить. Рано ты увечиться начал, мне кажется: уверяю тебя, что даже и в 40 лет – это лишнее. Надо беречь руки, ноги и голову – их получаешь один раз на всю жизнь.

Ну, вот – я исполнил свои папские обязанности, дал тебе, сколько нашел, хороших и мудрых советов, будь доволен и не втыкай себе в сапоги таких больших гвоздей, которые доходят до подбородка.

А в день своего рождения Максим получил от отца такое письмо:

Друг мой –

сердечно поздравляю тебя с истекшей тринадцатой годовщиной бытия твоего, шумного и озорниковатого.

Но – в эти годы и я тоже был великий озорник и, хоть порой ты способен вывести из терпения каменную башню, – я тебя понимаю! Что делать? Такова судьба – в юности, в отрочестве – все озорничают, в зрелом же возрасте надоедают друг другу ворчанием и разными осуждениями.

Прочитав следующее письмо, нетрудно представить себе, какие книги читал Максим. Когда это письмо было написано Горьким, сыну шел четырнадцатый год.

Милый мой старикан!

Книги я тебе выписал, но – не все те, на которые ты указал.

Так, например, не выписал ни одного русского исторического романа, указанного тобою, потому что это все книжки бесталанные и лживые. Со временем я подберу тебе все русские исторические повести и романы, которые можно читать без скуки, без риска вывихнуть мозг и засорить память ложью. Таких книжек – очень мало у нас: «Князь Серебряный» Алексея Толстого, «Чайковский» Гребенки, «Курские порубежники» Маркова, «Черная рада» Кулиша и еще книжки две, три, не более. Да и то читать их следует, предварительно познакомившись с русской историей, чтоб самому видеть, где автор сочиняет и обманывает читателя.

Жюль Верна я выписал все 18 томов, т. е. полное собрание сочинений, ибо отдельно книжки, тобою подчеркнутые, не продаются. Теперь у тебя его книги некоторые будут в двух экземплярах, – вторые экземпляры подари кому-нибудь из товарищей, когда получишь новые.

Выписал «Природу и люди» с Буссенаром, а Конан Дойля – не советую читать, это, братишка, литература плохая, по ней сыщики воспитываются. Со временем, когда у тебя разовьется вкус к книге, сам увидишь, что я прав.

Майн Рида и Сальгари – выпишу, когда узнаю, у кого они изданы лучше.

Выпишу и полное собрание сочинений Уэллса; ты прав, он не только не хуже Жюль Верна, но гораздо более художник, т. е. пишет красивее и убедительней. А какой милый человек сам он, если б ты знал! Удивительно славная душа! Я встречался с ним в Нью-Йорке и в Лондоне.

Рядом с этими книгами, т. е. Жюль Верном, Буссенаром и Уэллсом, тебе пора уже читать и серьезную, настоящую литературу, и постепенно я тебе буду ее подбирать.

Ты мог бы прочитать с удовольствием «В дурном обществе» Короленко, «Семейную хронику» и «Детские годы Багрова» Аксакова, «Севастопольские рассказы» Толстого, «Поликушку», «Холстомера», тургеневские «Записки охотника» и т. д.

В этих книгах – правда, а она, друг, всегда интересней и значительнее всех фантазий и сказок, да и нужнее нам с тобою...

Тогда же написаны и эти строки:

Так вот и живу я, сынишко... Хотелось бы, чтоб ты полюбил какую-нибудь науку или искусство, и в любимом деле сидел всю жизнь, как отшельник в лесу. Но – не будет этого с тобою, вернее, что всю жизнь ты будешь метаться, как чужая земле птица, то туда, то сюда, и нигде не найдешь покоя. Это, брат, тоже хорошо, не найти покоя, потому что те люди, которые находят в жизни покой – при жизни и становятся покойниками. Скучнейший народ!

Год 1914-й. Империалисты развязали мировую войну. Максиму уже семнадцать лет. 18 ноября он записал в своем дневнике; «Приехал папа. Как неожиданно и как вовремя. Как приятно, что он смотрит так же, как и я, на войну, и что видит русское самохвальство...»

А чуть раньше Максим поделился этими мыслями в своем письме к отцу. Отвечая сыну, Горький писал:

Обрадовал ты меня своим письмом, сердечный мой друг, очень приятно знать, что ты относишься к происходящему так разумно и человечно! И не в шутку говорю, я тебя горячо люблю и уважаю, да, уважаю за то, что у тебя есть свое ко всему отношение и что ты умеешь не поступаться им. С этим свойством тебе нелегко будет жить, милый ты мой, но зато ты проживешь честным человеком.