СТРАНИЧКА ГАЗЕТЫ "ДАР"

ВЫ СДЕЛАЛИ МЕНЯ РУССКИМ...": ПЕРЕПИСКА ВОЛЬТЕРА С И.И. ШУВАЛОВЫМ

Н.В. Забабурова

ы сделали меня русским", - так писал Вольтер И.И. Шувалову 2 августа 1760 года . Письма Вольтера к И.И. Шувалову составляют важную и интересную страницу в истории русско-французских отношений и, несомненно, заслуживают специального внимания. К сожалению, письма И.И. Шувалова к Вольтеру практически не сохранились.

Основной их сюжет связан с работой Вольтера над историей Петра I. К этой теме Вольтер шел много лет. Он сам создал легенду о давней встрече с русским царем в Париже в 1717 г. и 11 июня 1759 г. писал Тьерио: "Когда я его увидел лет сорок назад, в то время как он бегал по парижским лавкам, ни он, ни я не думали, что я когда-нибудь стану его историком" . Французский исследователь М. Мерво заметил, что в этом факте нет ничего невероятного: Вольтера арестовали и посадили в Бастилию 16 мая, а Петр прибыл в Париж 10 мая 1717 г. Для такого живого и любознательного юноши, как Вольтер, шести дней было бы вполне достаточно .

На фоне современных исследований уже очевидно, что инициатором создания истории Петра стал сам Вольтер и употребил все усилия, чтобы получить такой заказ. Ему способствовал Иван Иванович Шувалов, человек, имеющий особые заслуги перед русской культурой .

И.И. Шувалов (1727-1797) недаром имел репутацию бескорыстного временщика. Его двоюродные братья, Шувалов Александр Иванович (1710-1771) и Шувалов Петр Иванович (1711-1762), способствовавшие восхождению императрицы Елизаветы на престол, рекомендовали своего ученого, талантливого

Забабурова Нина Владимировна - доктор филологических наук, профессор, заведующая кафедрой теории и истории мировой литературы Южного федерального университета, 344010, г. Ростов-на-Дону, ул. Пушкинская, 150, e-mail: [email protected].

Nina Zababourova - doctor of philology, professor, Head of the Theory and History of World Literature Department at the Southern Federal University, 150, Pushkinskaya Street, Rostov-on-Don, 344010, e-mail: [email protected].

Портрет И.И. Шувалова Ф.С. Рокотов (1735-1808) 1760 г, холст, масло, 63,7 х 49,6 см Государственный Эрмитаж, Санкт-Петербург

и обаятельного кузена ко двору, надеясь, что от милостей императрицы польза будет всему семейству. Иван Иванович действительно пришелся ко двору, но употребил все усилия во славу русского просвещения. Когда Шуваловым были пожалованы графские титулы, он от своего отказался и оставался просто Иваном Ивановичем Шуваловым, хотя Вольтер в письмах и именовал его графом. Это, разумеется, не означало, что любимый фаворит императрицы был беден и сир. В 1750-е годы для него в Петербурге был сооружен дворец (ныне ул. Итальянская, 25), неподалеку от летней резиденции Елизаветы. Однако вскоре он решил учредить в России Академию Художеств и для начала распорядился все учебные занятия проводить в собственном особняке. За свой счет он привозил в Академию копии скульптур и живописных полотен из Европы для образования будущих российских художников. Иван Иванович оказывал всяческую поддержку М.В. Ломоносову, и с его подачи возник проект Московского университета, подготовленный и, что называется, расписанный по факультетам и должностям. И ныне в гимне Московского университета имя И.И. Шувалова не забыто. В нем есть такие строки с повтором: "Чтоб Ломоносов и Шувалов / В деяньях жили среди нас, / В деяньях жили среди нас". Рассказывали, что незадолго до смерти императрица Елизавета Петровна передала своему бескорыстному фавориту дар в размере около 1 миллиона рублей. Когда на престол взошел Петр III, И.И. Шувалов передал ему эту сумму как вклад в российскую казну. После прихода к власти Екатерины II, И.И. Шувалова, естественно, монаршии милости не ждали, и он на долгие годы отправился за границу. По возвращении он принимал в своем салоне выдающихся писателей и художников России, пользовался всеобщим уважением и благополучно почил, ничем не запятнав своей репутации в высшей степени достойного человека. Таких примеров немного.

Из письма Ломоносова к И.И. Шувалову об организации Московского университета, 1754 г.

Для чего И.И. Шувалову понадобился Вольтер как автор истории Петра Великого? Вопрос не праздный. Ведь в эти же годы над российской историей начал работать Ломоносов, которому И.И. Шувалов оказывал неизменную поддержку. Более того, в Российской Академии начались конфликты между отечественными учеными и "иноземцами" по ряду принципиальных исторических вопросов (в частности, между Ломоносовым и Г. Миллером). Думается, что Вольтер был нужен И.И. Шувалову как абсолютный гарант международного признания России и ее места в современной европейской истории. Добиться согласия российских влиятельных персон было не просто.

Наконец, в феврале 1757 г. Вольтер ответил на письмо канцлера Российской империи графа А.П. Бестужева-Рюмина. Судьба предстоящего проекта была решена: "Вы мне предлагаете то, чего я желал вот уже тридцать лет" . Склонить Бестужева-Рюмина к такому решению было задачей архисложной: он достаточно настороженно относился к чужеземцам, в особенности к французам, и полагал, что увековечить Петра Великого способны и соотечественники. Ему явно было не по нраву, что Вольтер уже посвятил исторический труд шведскому монарху Карлу XII, возвеличив тем самым противника Петра и России. И.И. Шувалову, вероятно, надо было преодолеть и сопротивление М.В. Ломоносова, которому в итоге было поручено готовить материалы для французского историка, хотя он так и не принял вольтеровскую историю Петра . Ломоносов внимательно читал присылаемые Вольтером наброски и уже в 1757 г. отозвался о первых главах отрицательно: "Просмотрев описание России, вижу, что мои примечания много пространнее быть должны, нежели сочинение само. Для того советую, чтобы г. В[ольтер] описание России совсем оставил или бы обождал здесь сочиненного, которое под моим смотрением скоро быть может готово. Таким образом, как оное есть, не может России быть славным, но больше бесчестным и поносительным. Описывает г. В[ольтер] Лапландию, самоедов, а где многолюдные, плодоносные и наполненные городами княжения и провинции: Ярославская, Тферская, Володимер, Нижней и великое множество городов около Оки и других рек великих" .

Нетрудно понять, что Ломоносов крайне отрицательно отнесся к иностранному заказу на русскую историю, и его аргументы вполне весомы. Здесь речь идет не столько об авторской ревности, сколько об искомой истине.

Вполне очевидно, что в этих условиях все хлопоты по согласованию заказа взял на себя И.И. Шувалов, изначальный вдохновитель проекта, и в дальнейшем Вольтер передавал поручения этому просвещенному посреднику.

Прежде всего, Вольтер должен был определиться с жанром предстоящего исторического сочинения. Своей "Историей Карла XII" он был не вполне доволен, хотя именно эта книга пользовалась в Европе популярностью.

"Героические безумства Карла XII увлекают и дам. Романические приключения, даже такие, которые не каждый осмелится живописать в романе, будоражат воображение", - писал он по этому поводу Лакомбу . История Петра, как он выразился, должна была разворачиваться в стиле Тита Ливия, а не в стиле Светония. Уже в августе этого же года Вольтер отослал Шувалову набросок первых восьми глав (тех самых, о которых отрицательно отозвался Ломоносов) и еще раз уточнил свой замысел, предлагая изменить название будущей книги: не "История Петра I", а "История Российской империи при Петре I". Тем самым Вольтер отказывается от описания частной жизни царя: "Анекдоты из частной жизни заслуживают внимания, как мне кажется, только в том случае, если позволяют представить общий характер нравов" . Это своеобразная реакция писателя на собственное сочинение, незадолго до того изданное .

Русская тема должна была обрести в его творчестве необходимый масштаб. Поэтому Вольтер запрашивал у И. Шувалова материалы, прежде всего отражающие общее развитие российской цивилизации в эпоху Петра. Для него, к примеру, важна численность населения в допетровское и последующее время, его социальный состав (дворяне, духовенство, крестьянство), состояние торговли, ремесел, военный потенциал и т. д. Вольтер подчеркивает, что подобного рода данные, и весьма точные, уже существуют применительно к Франции, Англии, Германии,

Испании, и таких сведений, которыми раньше пренебрегали историки, требует дух просвещения, господствующий ныне среди основных европейских народов. При этом Вольтер подчеркивает, что нашел в И. Шувалове своего единомышленника и союзника в исполнении столь амбициозного проекта. Он часто называл себя лишь его секретарем.

Но объем и качество доставляемых материалов его большей частью не удовлетворяли. Во-первых, их было недостаточно. Работал Вольтер очень быстро и с явным увлечением, а документы приходили медленно (процесс задерживался уже потому, что требовался перевод всех источников на французский язык - задача по тем временам непомерно сложная), курьеры задерживались, пакеты терялись. Вольтер торопил, ссылаясь на свой возраст: «Я заставлю высечь на своей могиле: «Это тот, который хотел написать "Историю Петра Великого"»» . Во-вторых, в них содержались разрозненные и не всегда точные сведения, которые Вольтер вынужден был перепроверять (и не всегда успешно) по иностранным источникам. Так, он бывал постоянно недоволен документами Г. Миллера, особенно тем, что тот всегда писал русские названия на немецкий лад . Кстати, проблема русских имен и названий оказалась почти неразрешимой .

Наконец, проблемой оказалась и трактовка главного персонажа - русского царя, уже хорошо известного Европе по многочисленным мемуарам и анекдотам. К середине века выстроился расхожий образ гениального варвара, во всех деяниях иллюстрировавшего смесь величия и дикости. Поэтому Вольтер сознательно стремился разрушить этот стереотип. В той же степени его раздражал панегирический тон по отношению к царю-реформатору. Этим можно объяснить его резкий, даже подчеркнуто невежливый, отзыв о "Слове похвальном Петру Великому" Ломоносова, перевод которого был ему доставлен. 18 сентября 1759 г. он писал И.И. Шувалову: "Вполне справедливо, что человек из вашей Академии возносит хвалы императору. По тем же самым соображениям люди обязаны возносить хвалы Богу, так как положено славить того, кто нас создал. Красноречия в этом панегирике немало. ... Само название, однако, уже настораживает читателя. ... Самый лучший панегирик Петру Великому, на мой взгляд, - это его журнал, где всегда, посреди войны, он думает о развитии мирных ремесел" .

Образ Петра он намерен был осмыслить в стиле классицистической трагедии. Поэтому, естественно, биография великого человека, как истинно высокого героя, не должна была быть обрамлена бытовыми деталями. Здесь историк должен ощущать себя посторонним, которому не дано права "проникать в тайны спальни и столовой". "Я всегда считал, - писал Вольтер Шувалову, - что история требует того же искусства, что и трагедия - экспозиции, завязки, развязки - что необходимо представить все фигуры на этой картине таким образом, чтобы заставить оценить главного героя, не имея намерения навязать оценку" . В этом смысле изначально проблемным для Вольтера оказался конфликт Петра с царевичем Алексеем. 22 ноября 1759 г., получив документы о судебном процессе над Алексеем, он с полной искренностью писал Шувалову: "Меня немного смущает печальная участь царевича; я не могу говорить против совести. Смертный приговор всегда казался мне излишне жестоким наказанием. Есть множество государств, где не позволено было бы воспользоваться им подобным образом. . Я увидел сына, недостойного своего отца, но сын, на мой взгляд, не заслуживает смерти за то, что путешествовал по своему усмотрению, в то время как его отец тоже разъезжал по собственной воле" . Разрешить эту проблему Вольтер попытался, обратившись к канону классической трагедии. Если Петр воплощает в себе типичный для высокой трагедии конфликт между долгом (государственным) и чувством (семейными и дружескими привязанностями), то в эту парадигму вполне вписывается история его отношений с сыном. 1 ноября 1761 г. он вновь вернулся к этой теме, подчеркнув, что в Европе, в особенности в Англии, оценка деяния Петра однозначна и с юридической, и с гуманитарной точек зрения: "Все видят лишь молодого принца, путешествующего по стране, которую ему не рекомендовал посещать отец, но вернувшегося по первому требованию своего сюзерена, не скрывавшегося, не затевавшего бунта, а лишь сказавшего, что когда-нибудь народ вспомнит о нем" . Но Вольтер ссылается на историю древнего Рима, в частности Брута, чтобы дать оправдание царской жестокости: "Совершенно очевидно, что если бы царевич начал царствовать, он разрушил бы все грандиозные свершения своего отца, и что благо всей нации предпочтительней блага одного человека. Именно это, как

мне кажется, заставляет уважать Петра Великого в его несчастье. И можно, не изменяя истине, заставить читателя уважать монарха, который осуществляет суд, и пожалеть отца, осудившего своего сына" . Эта достаточно спорная мысль соответствовала выстроенной им концепции высокого трагического героя.

Самым поразительным в недавней русской истории Вольтеру представляется необычайная скорость перемен: "Нет на земле примера другой такой нации, которая достигла бы такого значения во всех областях за столь короткий срок" . Россия начинает интересовать его как особый феномен, место которого во всемирной истории еще не определено. В 1760-е годы Вольтер начал работу над "Опытами о нравах и духе народов". Этот труд складывался как грандиозный замысел осмысления философии истории и призван были стать, по замыслу автора, скорее, историей человеческого духа, чем историей войн и политических плутней. По-видимому, и для русской истории должно было быть найдено свое смысловое поле.

Вольтер постоянно подчеркивал в письмах, что после начала работы над историей Петра на него ополчились все враги России. Вероятно, здесь не стоит преувеличивать, потому что "опальный" автор имел в виду, прежде всего, Фридриха Прусского , которого вольтеровский проект оскорбил в лучших чувствах. «Добавлю в конце этого письма, - писал Вольтер И.И. Шувалову 24 мая 1761 г., - что после тех жестоких упреков, которые мне высказал известный человек за то, что я написал "Историю медведей и волков" [так назвал Фридрих вольтеровскую историю России - Н.З.], я больше не имею с ним никаких отношений» .

Вольтера беспокоила реакция европейской публики на его труд. Впрочем, он не обольщался. В 1760 году в одном из писем он заметил: «Я очень сомневаюсь, что во Франции эта "История" будет иметь успех. Я вынужден входить в такие детали, которые неинтересны тем, кто ищет лишь развлечения» . В русском обществе его книга тоже вызвала двойственную реакцию: в ней было немало поверхностных и неточных суждений, несообразностей, включая географические названия, которые выдавали иностранца, не знакомого с реалиями.

Но труд Вольтера явился своеобразным катализатором российских исторических штудий. Вольтер принципиально не интересовался древней русской историей. Но уже Ломоносов начал работать над историей древней Руси. Г. Миллер написал "Историю Сибири", которая до сих пор не утратила своего значения. В конце XVIII века появился многотомный труд Ивана Голикова "Деяния Петра Великого", изданный Н.И. Новиковым в 1788-1789 гг. Когда Пушкин задумал свою "Историю Петра", он получил разрешение работать в вольтеровской библиотеке в Эрмитаже. Он читал письма Вольтера к Шувалову (переписка была издана и вошла в собр. соч. Вольтера, имевшееся и в пушкинской библиотеке), но к самой вольтеровской книге о Петре практически не обращался .

Впрочем, Вольтер вряд ли писал свою книгу, рассчитывая на успех. Может быть, стоит поверить его признаниям, которые постоянно повторяются в его письмах И.И. Шувалову, что он действительно очарован далекой загадочной страной, не открывшей ему всех своих тайн, но неизменно манившей его.

Контакт с И.И. Шуваловым открыл дом Вольтера и для других русских. Это, прежде всего, Б.М. Салтыков, который в 1760 году отправился на учебу в Швейцарию и посещал Вольтера в Ферне. При этом он выполнял поручения И.И. Шувалова по доставке необходимых для работы над историей Петра документов. Там же, в Ферне, Вольтер принимал А.Р. Воронцова, А.П. Шувалова, племянника И.И. Шувалова, Н.Б. Юсупова. Все эти молодые русские дворяне очаровали фернейского патриарха образованностью, светскими манерами, искренним интересам к делам просвещения и еще более убедили в великом будущем неведомой страны, которую он так искренне стремился возвеличить.

ЛИТЕРАТУРА

1. Voltaire. Oeuvres complètes. T. 1-8. P.: Aux Bureaux du Siècle, 1870.

2. Мерво М. "Анекдоты о царе Петре Великом" Вольтера: генезис, источники и жанр // Вольтер и Россия. М.: Наследие, 1999. 128 с. С. 67.

3. Голицин Ф.Н. Жизнь обер-камергера Ивана Ивановича Шувалова, писанная племянником его тайным советником кн. Федором Николаевичем Голициным // Московитянин. 1853. Т. 2. № 6. Март. Кн. 2. Отд. 4. С. 87-98.

4. Павлова Г.Е., Федоров А.С. Михаил Васильевич Ломоносов (1711-1765) / Отв. ред. Е.П. Велихов. М.: Наука, 1986. 464 с.

5. См. об этом подробнее: Прийма Ф.Я. Ломоносов и "История Российской империи при Петре Великом" // XVIII век. Сб. 3 / Отв. ред. П.Н. Берков. М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1958. С. 170-186.

6. Ломоносов М.В. Примечания [на рукопись "Истории Российской империи при Петре Великом] / Полн. собр. соч. АНСССР: В 10 т. Т. 6. М.-Л.: АН СССР, 1952. 690 с. С. 92.

7. Десне Р. Россия, московиты, россияне и русские в текстах Вольтера // Вольтер и Россия. М.: Наследие, 1999. С. 58-66.

8. Лиштенан Ф.Д. Вольтер: Фридрих II или Петр I // Вольтер и Россия. М.: Наследие, 1999. С. 79-89.

9. Фейнберг И. Незавершенные работы Пушкина. М.: Сов. Писатель, 1955. С. 131-178.

Сочинения Екатерины II

Екатерина II, увлеченная идеями французского Просвещения, придя к власти, попыталась соотнести их с реальной российской действительностью. Она осознавала себя той просвещенной монархиней, на которую возлагали свои надежды идеологи Просвещения. При этом она стремилась сохранить в незыблемости принципы своего неограниченного самодержавного правления, полагая, что это будет только способствовать ее усилиям преобразовать Россию в духе Просвещения, как она его понимала. Наиболее активно Екатерина II использовала в своей политике принципы просветительской философии в начале царствования, примерно до начала 70-х годов XVIII в. В этот период это вполне очевидно проявлялось в издаваемых ею указах, распоряжениях, переписке с разными людьми.
Об этом, в частности, свидетельствует ее инструкция генерал-прокурору Сената А.А.Вяземскому, назначенному на этот высокий пост в 1764г.
Екатерина II нуждалась в одобрении и советах зарубежных мыслителей; не в меньшей степени она была заинтересована в том, чтобы ее деятельность стала широко известна в Европе, для этого она использовала разные средства, в том числе переписку с идеологами европейского Просвещения. Наиболее авторитетным из них был Вольтер (Мари-Франсуа Аруз; 1694-1778). Переписка императрицы с ним началась в 1763 г. и продолжалась до 1778 г., почти до смерти французского мыслителя. Очевидно, он надеялся, что Екатерина II и есть тот "философ на троне", под скипетром которого в России восторжествует подлинное просвещение. Но оправдались ли надежды Вольтера? Удалось ли самой Екатерине в полной мере воплотить в жизнь свои мечты и намерения начала царствования?
В поисках ответа на эти вопросы нельзя не обратить внимания на судьбу созванной Екатериной Уложенной комиссии и ее "Наказа". Ее Уложенная комиссия состояла не из чиновников, как это было принято раньше, а из депутатов, которых избирали по всей России почти от всех сословий. Екатерина надеялась, что депутаты создадут законы в духе идей Просвещения, и для разъяснения своего понимания этих идей составила для комиссии специальный "Наказ", более 400 статей которого непосредственно взято из трудов идеологов Просвещения. Руководствуясь "Наказом". Уложенная комиссия работала около полутора лет, но в январе 1769 г., так и не выработав Уложения, она была распущена по указу Екатерины II.

Вопросы:
1. С какими трудностями, по мнению самой императрицы, она столкнулась, оказавшись у власти? Как намеревалась их преодолевать? Какие идеи и принципы она разделяла?
2. Охарактеризуйте отношение Екатерины II к Сенату. Каков был идеал государственного человека и государя у нее в начале правления?
3. Екатерина II писала Вольтеру, что в "Наказе" "нет ни строки, которую бы честный человек не одобрил. Вы согласны с этим?
4. Как императрица обосновывает необходимость и возможность проведения реформ в России?
5. За какую систему политического устройства выступает Екатерина в "Наказе"?
6. Не противоречит ли общим принципам "Наказа" его статья о предупреждении причин "непослушания" крепостных крестьян? Какими соображениями руководствовалась императрица, помещая ее в "Наказе"?
7. К "Наказу" в европейских государствах отнеслись настороженно, во Франции его даже запретили. Какие положения "Наказа" могли вызвать подобную реакцию?
8. В чем историческое значение этого документа, ведь формально он так и остался лишь "памятником юридической мысли"?
9. Какие положения "Наказа" актуальны до сих пор?

1. Вам уже известно, что вы имеете заступить генерал-прокурорское место. Прежнее худое поведение, корыстолюбие, лихоимство и худая вследствие сих свойств репутация, недовольно чистосердечия и искренности против меня нынешнего генерал-прокурора - все сие принуждает меня его сменить и совершенно помрачает и уничтожает его способность и прилежание к делам. Он более к темным, нежели к ясным делам имеет склонность, и часто от меня в его поведениях много было сокровенного, а вреднее для общества ничего быть не может, как генерал прокурор такой, который к своему государю совершенного чистосердечия и откровенности не имеет; понеже он, по должности своей, обязывается сопротивляться наисильнейшим людям, и, следовательно, власть государская одна его подпора.
2. Вам должно знать, с кем вы дело иметь будете. Ежедневные случаи вас будут ко мне предводительствовать; вы во мне найдете, что я иных видов не имею, как благоденствие моих подданных, какого бы они звания ни были. Я весьма люблю правду, и вы можете ее говорить, не боясь ничего, и спорить против меня без всякого опасения, лишь бы только то благо произвело в деле. Я слышу, что вас почитают за честного человека; я ж надеюсь вам опытами показать, что у двора люди с сиими качествами живут благополучно. Еще к тому прибавлю, что я ласкательства от вас не требую, но единственно чистосердечного обхождения и твердости в делах.
3. В Сенате найдете вы две партии , но здравая политика с моей стороны требует оные отнюдь не уважать, дабы им чрез то не подать твердости и они бы скорее тем исчезли. Обе партии стараться будут ныне вас уловить в свою сторону. Вы в одной найдете людей честных нравов, хотя и недальновидных разумом; в другой, думаю, что виды далее простираются, но не ясно, всегда ли оные полезны. Иной думает для того, что он долго был в той или другой земле, то везде по политике той его любимой земли все учреждать должно, несмотря на то, что везде внутренние распоряжения на нравах нации основываются. Вам не должно уважать ни ту, ни другую сторону, обходиться должно учтиво и беспристрастно, выслушать всякого, имея только единственно пользу отечества и справедливость в виду, и твердыми шагами идти кратчайшим путем к истине. И совершенно надейтесь на Бога и на меня, а я, видя такое ваше угодное мне поведение, вас не выдам. Вы же чрез вышеописанные принципии заслужите почтение у тех и у других.
4. Все места и самый Сенат вышли из своих оснований разными случаями, как неприлежанием к делам моих некоторых предков, а более - случайных при них людей пристрастиями. Сенат установлен для исполнения законов, ему предписанных, а он часто выдавал законы, раздавал чины, деньги, деревни и утеснял прочие судебные места. Чрез такие гонения нижних мест они пришли в столь великий упадок, что и регламент вовсе позабыли. Раболепство персон, в сих местах находящихся, неописанное, и добра ожидать не можно, пока сей вред не пресечется. Одна форма лишь канцелярская исполняется, а думать еще иные и ныне прямо не смеют, хотя в том и интерес государственный страждет. Российская империя есть столь обширна, что, кроме самодержавного государя, всякая другая форма правления вредна ей, ибо все прочее медлительнее в исполнениях и многое множество страстей разных в себе имеет.
6. Труднее вам всего будет править канцеляриею сенатскою и не быть подчиненными обмануту. Сию мелкость яснее вам через пример предоставлю: французский кардинал Ришелье, сей премудрый министр, говаривал, что ему меньше труда Европу вводить в свои виды, нежели править королевскою антикаморою, понеже все праздноживущие придворные ему противны были и препятствовали его большим видам своими низкими интригами. Один для вас только остается способ, которого Ришелье не имел,- переменить всех сумнительных и подозрительных без пощады.

Переписка Екатерины II с Вольтером.

1766 г.
Письмо 8.
От г. Вольтера, 22 декабря.
Вы поистине самая блистательная Северная звезда, и толико благотворной у нас еще никогда не бывало. Андромеда, Персей и Калиста перед Вами ничто. Все сии звезды оставили бы Дидерота умирать с голоду. Он был гоним в своем отечестве, а Ваши благодеяния и там его сыскали. Вы щедротою превосходите Людовика XIV. Он награждал достоинства чужестранцев, но только тогда, когда ему их показывали; а Вы, всемилостивейшая государыня! ищите их и находите.
Между тем позвольте мне, Всемилостивейшая государыня! обнародовать все, что Вы ни изволили ко мне писать в рассуждении терпимости вер. Всякая черта Вашей руки есть памятник славы Вашей. Дидерот, д"Аламберт и я созидаем Вам алтари. Вы сделали меня язычником; мне в идолопоклонстве находиться у ног Вашего Величества лучше, нежели быть с глубочайшим почитанием

Вашего храма жрецом.

1767 г.
Письмо 9.
От императрицы. Петербург, 9 января.
Государь мой! Теперь только получила я письмо Ваше от 22 декабря, в котором Вы мне определяете непременное между звездами место. Не знаю, стоят ли сии места труда, чтоб до них добиваться. Но я не желала бы быть помещенною в числе тех, кои чрез толь долгое время от человеческого рода были боготворимы иным кем, как только Вами и достопочтенными Вашими друзьями, о которых Вы мне писали. И подлинно, можно ли мне хотя несколько самолюбия желать, чтоб видеть себя сравненную с чесноком, с кошками, с тельцами, с ослиными кожами, с быками, со змеями, с крокодилами, со всякого рода животными и пр. и пр. Исчислив все сии вещи, какой человек захочет быть боготворимым в храме?
Итак, прошу Вас оставить меня на земле; здесь удобнее могу я получать от Вас и друзей Ваших, д"Аламберта и Дидерота, письма; здесь буду я свидетельницею той чувствительности, с какою Вы соревнуете во всем, что касается до просвещения нашего века, разделяя сие звание с ними столь совершенно. Впрочем, будьте уверены, государь мой, что одобрение Ваше меня очень много ободряет.
Уверяю Вас, государь мой, что какое бы Вы звание на себя ни приняли, оно нимало не уменьшит во мне должного уважения к тому, который все свои изящные дарования употребляет на защищение угнетаемого человечества.

Екатерина.

1768 г.
Письмо 16.
От императрицы. Петербург, 6/17 декабря.
Государь мой! Я просила Вас за год перед сим прислать мне все, что доселе было написано моим любимым автором; а я получила в прошедшем мае месяце вместе и бюст знаменитейшего в нашем веке мужа.
И та и другая посылка принесли мне равное удовольствие. Они целые шесть месяцев составляют лучшее украшение в моей комнате; но до сих пор я Вас не уведомляла, не благодарила. Я рассудила, что лоскут исчерченной бумаги и наполненной худым французским слогом для такого человека, как Вы, есть благодарение бесплодное; ответствовать надобно ему таким поступком, который бы мог ему понравиться. Между тем разные встречались случаи, коих описание было бы очень продолжительно. Наконец, вздумала я, что лучшее дело будет то, когда сама собою подам пример, могущий сделаться полезным для человеческого рода. К счастью, я вспомнила, что на мне еще не бывало оспы.
Я велела выписать из Англии оспенного оператора. На сие приглашение славный доктор Димсдаль решился приехать в Россию. Он привил мне оспу 12 октября; я не лежала в постели ни минуты и каждый день к себе принимала. Я скоро велю привить оспу и сыну, несмотря на то, что он у меня один.
Генерал-фельдцейгмейстер граф Орлов, герой, подобный древним римлянам, существовавшим во время цветущего состояния республики, и имеющий одинаковую с ними храбрость и великодушие, не зная верно, была ли на нем эта болезнь, отдался также в руки нашего англичанина и на другой день после операции поехал на охоту при самой большой вьюге. Некоторые из придворных последовали уже его примеру, и множество других к тому же готовятся. Сверх того, в Петербурге прививают оспу в трех домах, определенных для воспитания и обучения юношества, и в особливой больнице, учрежденной под смотрением г-на Димсдаля.
Вот, государь мой! какие дела у нас, жителей полярных. Я надеюсь, что Вы не будете к ним равнодушны; но тем меньше у нас новых сочинений. Однако ж недавно вышел французский перевод с Наказа, данного депутатам [комиссии] о сочинении проекта нового Уложения. Не было еще времени его напечатать. Я спешу послать к Вам рукопись, дабы Вы могли лучше видеть начало нашего предприятия. Надеюсь, что нет в нем ни строки, которой бы честный человек не одобрил.
Желала бы я послать к Вам несколько стихов, чтоб заплатить за Ваши; но ежели нет у кого столько смыслу, чтоб написать хорошие, тому лучше упражняться в рукоделии. Следствием сего было вот что: я выточила табакерку, которую и прошу Вас принять.
Я забыла было Вам, государь мой! сказать, что я то малое количество лекарства, или которого и совсем не дают во время прививания оспы, умножила тремя или четырьмя самыми свойственными и рекомендую их всякому со здравым рассудком человеку в подобном случае употреблять, а именно: надобно заставить себя прочитать "Шотландку", "Кандида", "Добросердечного", "Человека в сорок талеров" и "Принцессу Вавилонскую". После сего быть не может, чтоб кто почувствовал хотя малейшую боль.
P.S. Все вообще охотятся прививать оспу, в Вене в восемь месяцев так много не привито оспы, сколько здесь в один месяц.
Я не могу Вам, государь мой! довольно изъявить моей признательности за участие, принимаемое Вами во всем, что до меня касается. Будьте уверены, что я чувствую всю цену Вашего уважения и что нет никого, кто б столько имел к Вам почтения, как

Екатерина.

1769 г.
Письмо 19.
От г. Вольтера. Ферней, 26 февраля.
Всемилостивейшая государыня!
Как! в одно и то же время, когда Ваше Императорское Величество готовитесь поражать султана, сочиняется у Вас и собрание христианских законов. Предварительный Наказ, который изволили Вы мне прислать, я читал. Ликург и Солон12, верно, утвердили бы Ваше сочинение своеручным подписанием, но, может быть, сами не в состоянии были бы написать подобного. Ясность, определенность, справедливость, твердость и человечность суть качества оного. Законодатели да имеют первое место в храме славы, завоеватели - второе. Будьте уверены, что в потомстве славнее всех имен будет Ваше.
Всемилостивейшая государыня! Семидесятипятилетний хворый старик, может быть, уже бредит, но по крайней мере говорит то, что думает, что также случается редко, когда говорят с особами Вашего состояния. Когда я пишу к Вам, тогда сан Императорского Величества у меня исчезает пред личными Вашими достоинствами и энтузиазм всегда одерживает верх над глубочайшим моим почтением.

6. Россия есть европейская держава.
7. Доказательство сему следующее: перемены, которые в России предпринял Петр Великий, тем удобнее успех получили, что нравы, бывшие в то время, совсем не сходствовали с климатом и принесены были к нам смешением разных народов и завоеваниями чуждых областей. Петр Первый, вводя нравы и обычаи европейские в европейском народе, нашел тогда такие удобности, каких он и сам не ожидал.
8. Российского государства владения простираются на 32 степени широты, и на 165 степеней долготы по земному шару.
9. Государь есть самодержавный; ибо никакая другая, как только соединенная в его особе, власть не может действовати сходно с пространством толь великаго государства.
10. Пространное государство предполагает самодержавную власть в той особе, которая оным правит. Надлежит, чтобы скорость в решении дел, из дальних стран присылаемых, награждала медление, отдаленностью мест причиняемое.
11. Всякое другое правление не только было бы России вредно, но и вконец разорительно.
12. Другая причина та, что лучше повиноваться законам под одним господином, нежели угождать многим.
13. Какой предлог самодержавного правления? Не тот, чтоб у людей отнять естественную их вольность, но чтобы действия их направить к получению самого большого ото всех добра.
15. Самодержавных правлений намерение и конец есть слава граждан, государства и государя.
16. Но от сея славы происходит в народе единоначалием управляемом разумом вольности, который в державах сих может произвести столько же великих дел, и столько споспешествовати благополучию подданных, как и самая вольность.
19. Государь есть источник всякия государственныя и гражданския власти.
34. Равенство всех граждан состоит в том, чтобы все подвержены были тем же законам.
35. Сие равенство требует хорошего установления, которое воспрещало бы богатым удручать меньшее их стяжание имеющих и обращать себе в собственную пользу чины и звания, порученные им только как правительствующим особам государства.
36. Общественная или государственная вольность не в том состоит, чтоб делать все, что кому угодно.
37. В государстве, то есть в собрании людей, обществом живущих, где есть законы, вольность не может состоять ни в чем ином, как в возможности делать то, что каждому надлежит хотеть, и чтоб не быть принужденну делать то, чего хотеть не должно.
38. Вольность есть право все то делать, что законы дозволяют.
39. Государственная вольность в гражданине есть спокойство духа, происходящее от мнения, что всяк из них собственною наслаждается безопасностию; и чтобы люди имели сию вольность, надлежит быть закону такову, чтоб один гражданин не мог бояться другого, а боялись бы все одних законов.
45. Многие вещи господствуют над человеком: вера, климат, законы, правила, принятые в основание от правительства, примеры дел прошедших, нравы, обычаи.
60. Итак, когда надобно сделать перемену в народе великую к великому оного добру, надлежит законами то исправлять, что учреждено законами, и то переменять обычаями, что обычаями введено. Весьма худая та политика, которая переделывает то законами, что надлежит переменять обычаями.
96. Все наказания, которыми тело человеческое изуродовать можно, должно отменить.
123. Употребление пытки противно здравому естественному рассуждению; само человечество вопиет против оной и требует, чтоб она была вовсе уничтожена.
194. Человека не можно почитать виноватым прежде приговора судейского. Чего ради какое право может кому дать власть налагать наказание на гражданина в то время, когда еще сомнительно, прав ли он или виноват? Обвиняемый, терпящий пытку, не властен над собою в том, чтоб он мог говорить правду. Можно ли больше верить человеку, когда он бредит в горячке, нежели когда он при здравом рассудке и в добром здоровье? Чувствование боли может возрасти до такой степени, что, совсем овладев всею душою, не оставит ей больше никакой свободы, кроме как в то же самое мгновение ока предпринять самый кратчайший путь, коим бы от той боли избавиться. Тогда и невинный закричит, что он виноват, лишь бы только мучить его перестали. Пытка есть надежное средство осудить невинного, имеющего слабое сложение, и оправдать беззаконного, на силы и крепость свою уповающего.
197. Пытают обвиняемого, чтоб объявил своих сообщников. Без сомнения, показующему на самого себя легко показывать на других. Впрочем, справедливо ли мучить человека за преступление других? Как будто не можно открыть сообщников испытанием свидетелей, исследованием приведенных доказательств.
206. Кто не объемлется ужасом, видя в истории столько варварских и бесполезных мучений, произведенных без малейшего совести зазора людьми, давшими себе имя премудрых? Кто может, говорю я, смотреть на растерзание сих людей, с великими приуготовлениями отправляемое людьми же?
208. По мере, как умы живущих в обществе просвещаются, так умножается и чувствительность каждого особо гражданина; а когда в гражданах возрастает чувствительность, то надобно, чтобы строгость наказаний умалялась.
210. В обыкновенном состоянии общества смерть гражданина не полезна, не нужна. Я здесь говорю: в обыкновенном общества состоянии, ибо смерть гражданина может в одном только случае быть потребна: когда он, лишен будучи вольности, имеет еще способ и силу, могущую возмутить народное спокойство. Случай сей не может нигде иметь места, кроме когда народ теряет или возвращает свою вольность или во время безначалия, когда самые беспорядки заступают место законов. А при спокойном царствовании законов и под образом правления, соединенными всего народа желаниями утвержденным, в государстве, противу внешних неприятелей защищенном, где вся власть в руках самодержца, в таком государстве не может быть никакой нужды, чтобы отнимать жизнь у гражданина. Двадцать лет государствования императрицы Елисаветы Петровны подают отцам народов пример к подражанию изящнейший, нежели самые блистательнее завоевания.
254. Надлежит, чтобы законы гражданские, с одной стороны, злоупотребление рабства отвращали, а с другой стороны, предостерегали бы опасности, могущие оттуда произойти.
256. Петр I узаконил в 1722 г., чтобы безумные и подданных своих мучающие были под смотрением опекунов. По первой статье сего указа чинится исполнение; а последняя для чего без действа осталась, неизвестно.
260. Не должно вдруг и чрез узаконение общее делать великого числа освобожденных.
263. Однако весьма же нужно, чтобы предупреждены были те причины, кои столь часто приводят в непослушание рабов против господ своих.
293. О рукоделии и торговле.
294. Не может быть там ни искусное рукоделие, ни твердо основанная торговля, где земледелие в уничтожении, или нерачительно производится.
295. Не может земледельство процветать тут, где никто не имеет ничего собственнаго.
296. Сие основано на правиле весьма простом: "Всякий человек имеет более попечения о о своем собственном, нежели о том, что другому принадлежит.
299. Не худо бы было давать награждение земледельцам, поля свои в лучшее пред прочими приведшим состояние.
300. И рукоделам, употребившим в трудах своих рачение превосходнейшее.
303. Есть народы ленивые: чтоб истребить леность в жителях, от климата раздающуюся; надлежит тамо сделать такие законы, которые отнимали бы все способы к пропитанию у тех, кои не будут трудиться.
313. Земледелие есть первый и главный труд, к которому поощрять людей должно, вторый есть рукоделие из собственнаго произращения.
314. Махины, которые служат к сокращению рукоделия, не всегда полезны. Если что сделанное руками, стоит посредственной цены, которая равным образом сходна и купцу и тому, кто се сделал, то махины, сокращающие рукоделие, то есть уменьшающий число работающих, во многонародном государстве будут вредны.
319. Во многих землях, где все на откупу, правление государственных сборов разоряет торговлю своим неправосудием, притеснениями и чрезмерными налогами; однако оно ее разоряет, еще не приступая к сему затруднениями, оным причиняемыми, и обрядами, от оного требуемыми.
320. В других местах, где таможни на вере, весьма отличная удобность торговать, одно слово, письменное оканчивает превеликия дела. Не надобно купцу терять напрасно времени, и иметь на то особливых приставников, чтобы прекратить все затруднения, затеянныя откупщиками, или чтоб покориться оным.
357. О дворянстве.
358. Земледельцы живут в селах и деревнях и обрабатывают землю, из которой произрастающие плоды питают всякаго состояния людей: и сей есть их жребий.
359. В городах обитают мещане, которые упражняются в ремеслах, в торговле, в художествах и науках.
360. Дворянство есть нарицание в чести различающее от прочих тех, кои оным украшены.
361. Как между людьми одни были добродетельнее других, а при том и за слугами отличались, то принято издревле отличать добродетельнейших и более других служащих людей, дав им сие нарицание в чести; и установлено, чтоб они пользовались разными преимуществами, основанными на сих выше сказанных начальных правилах.
362. Еще и далее в сем поступенно: учреждены законом способы, каким сие достоинство от государя получить можно, и означены те поступки, чрез которые теряется оное.
363. Добродетель с заслугою возводит людей в степень дворянства.
484. Запрещают в самодержавных государствах сочинения очень язвительные, но оные делаются предлогом, подлежащим градскому чиноправлению, а не преступлением; и весьма беречься надобно изыскания о сем далее распространять, представляя себе ту опасность, что умы почувствуют притеснение и угнетение, а сие ничего иного не произведет, как невежество опровергнет дарования разума человеческого и охоту писать отнимет.
505. Когда начальное основание правления повреждается, то принятые в оном положения называются жестокостию или строгостию, установленные правила именуются принуждением; бывшее прежде сего радение нарицается страхом. Имение людей частных составляло прежде народные сокровища; но в то время сокровище народное бывает наследием людей частных и любовь к отечеству исчезает.

Хрестоматия по истории России: в 4 т. Том 2. М., 1995. С. 107-119

Примечания:
Вяземский А.А. - был назначен на этот высокий пост в 1764г. До него этот пост занимал Александр Иванович Глебов (1722-1790). Глебов был одним из самых деятельных администраторов в правительстве Петра III, некоторое время оставался на своем высоком посту и после его свержения, но он не принимал должных мер против злоупотреблений чиновников и сам был замечен во взяточничестве. Выяснилось, что еще при императрице Елизавете А. И. Глебов, будучи причастным к торговле вином в Иркутске, способствовал растрате казенных денег, а часть их "обратил в собственный прибыток". Это и привело к назначению вместо него князя Александра Алексеевича Вяземского (1727-1793), представителя старинной аристократической фамилии, одной из ветвей династии Рюриковичей, восходившей к Владимиру Мономаху через смоленских князей. В 1763 г. Вяземский был направлен на Урал, где происходили волнения крестьян, приписанных к горным заводам. Благодаря принятым им энергичным мерам удалось разрядить обстановку. А. А. Вяземский заслужил одобрение Екатерины II. Должность генерал-прокурора он занимал почти 30 лет (до 1791). Императрица всецело ему доверяла, несмотря на неприязнь к генерал-прокурору многих влиятельных людей из ее окружения. А. А. Вяземский, по свидетельству современников, не обладал способностями крупного государственного деятеля, не проявил себя как самостоятельный политик, но вполне добросовестно и последовательно проводил в жизнь волю императрицы. Именно такой человек и нужен был Екатерине II во главе Сената. За год до назначения Вяземского была проведена существенная реорганизация Сената: ранее он рассматривал дела первостепенной государственной важности, имел законосовещательные функции, руководил деятельностью коллегий; теперь разделенный на шесть департаментов Сенат лишь уточнял законодательство, рассматривал апелляции по судебным приговорам, некоторые вопросы управления. Но с уменьшением значения Сената влияние его генерал-прокурора отнюдь не упало. Напротив, А. А. Вяземский заведовал финансами империи, контролировал работу органов юстиции, возглавлял различные комиссии, руководил общим собранием Сената и через обер-прокуроров наблюдал за деятельностью всех его департаментов.
В Сенате найдете вы две партии - Екатерина не называет лидеров и членов упомянутых партий; возможно, речь идет о группировках, связанных между собой родственными, приятельскими узами, разных по своих личным интересам, а не по политическим принципам.
Все места и самый Сенат вышли из своих оснований - Екатерина II имеет в виду, что органы власти (места) в центре и провинции перестали действовать в соответствии с предписанными им законами, правилами (основаниями).
Андромеда и Персей - созвездия в Северном полушарии. Их названия связаны с древнегреческой мифологией. Андромеду, дочь Кассиопеи и эфиопского царя Цефея, отданную отцом в жертву чудовищу, освободил Персей, сын Зевса и Данап. прославившийся и другими подвигами. Впоследствии боги перенесли Персея и Андромеду, как и Цефея и Кассиопею, на небо и превратили в созвездия.
Калиста - нимфа, превращенная Зевсом в созвездие. Ныне так называется один из спутников Юпитера.
Дидерот - Дани Дидро (1713-1784). Один ИЗ ведущих деятелей Просвещения. Происходил из семьи ремесленника. Всесторонне образованный, известный своими литературными, философскими, педагогическими, искусствоведческими трудами, вдохновил своих друзей и единомышленников на создание знаменитой "Энциклопедии", главного труда французского Просвещения. Екатерина II с самого начала царствования приглашала его, как и других французских мыслителей, в Россию. Дидро побывал в Петербурге лишь в 1773-1774 гг., в разгар восстания Пугачева. Увлечение Екатерины II философией просветителей, ее стремление следовать их указаниям не были в это время столь сильны, как в начале царствования. Тем не менее Дидро не стеснялся задавать императрице острые вопросы о положении крепостных крестьян, претворении в жизнь многих статей ее "Наказа", разрабатывал проекты школьного и университетского образования в России, программы для Смольного института благородных девиц. Все это осталось нереализованным. Дидро вел довольно скромный образ жизни, испытал бедность. Екатерина II знала об этом, пыталась ему помочь, приобрела его библиотеку, которая осталась в пожизненном пользовании Дидро и была перевезена в Петербург после его смерти.
Д"Аламбер - математик и философ, друг и единомышленник Д. Дидро, принял активное участие в создании "Энциклопедии", редактировал многие ее разделы. Как и Дидро, жил скромно. Екатерина II звала его в Россию в качестве воспитателя наследника престола, но д"Аламбер отклонил это приглашение.
Димсдаль - английский врач, происходил из старинного дворянского рода, служил военным врачом. Прибыл в Россию в 1769 г. За успешное проведение прививки оспы получил звание лейб-медика и титул барона.

Философские письма

Философские письма

"Lettres philosophiques". К работе над этим произведением Вольтер приступил в конце 1727 - начале 1728 г., находясь в Англии, но широко развернул ее по возвращении на родину в 1729 г. и в основном завершил к концу 1732 г. В начале 1733 г. Вольтер направил один экземпляр рукописи в Лондон своему другу Тьерио с поручением издать ее в английском переводе. Второй экземпляр был передан французскому книгоиздателю Жору, которому в середине 1733 г. Вольтер отправил также только что написанные "Замечания на "Мысли" Паскаля", которые должны были заключить "Философские письма".

В Лондоне сочинение Вольтера было опубликовано в августе 1733 г. под заглавием "Письма об английской нации". Французское издание писем Вольтер затягивал, опасаясь репрессий со стороны властей, пока Жор по своему усмотрению не опубликовал их в апреле 1734 г. в Руане как "Философские письма". В интересах конспирации на титульном листе книги в качестве места издания был указан Амстердам, названо голландское книгоиздательство, а автор обозначен лишь начальной буквой его фамилии - "В...". Парижская судебная палата ("парламент") незамедлительно осудила "Философские письма" на сожжение как книгу "соблазнительную, противную религии, добрым нравам и почтению к властям". Был отдан приказ об аресте Вольтера, авторство которого установить не стоило труда. Предупрежденный о грозящем аресте, Вольтер успел бежать в Голландию. В том же 1734 г. "Философские письма" трижды издавались в Амстердаме и один раз в Лондоне на французском языке, где они получили название "Письма, написанные из Лондона об англичанах и о других вопросах".

Перевод "Философских писем" сделан по их критическому изданию в 1909 г. известного французского исследователя Гюстава Лансона, который в основу своего труда положил издание Жора 1734 г. с указанием изменений, вносимых Вольтером в ходе 16 последующих прижизненных публикаций этого произведения.

Письмо первое

О КВАКЕРАХ

Я решил, что учение и история столь необычных людей заслуживают любознательного отношения разумного человека. Дабы просветиться в этом вопросе, я собрался встретиться с одним из самых знаменитых квакеров! Англии, который после тридцати лет занятии коммерцией сумел положить предел росту своего состояния и своим вожделениям и удалился в деревню под Лондоном. Мне надлежало разыскать его в его убежище; это был небольшой дом добротной постройки, сверкавший незатейливой чистотой. Сам квакер был бодрым стариком, никогда не страдавшим никакими недугами, ибо он не ведал страстей и ему была чужда невоздержанность. В жизни своей я не лицезрел более благородного и привлекательного облика. Одет он был, как все люди его религии, в платье без боковых складок и пуговиц на карманах и на манжетах и носил большую шляпу с загнутыми полями, как наши священники. Принял он меня в той же шляпе, и, когда ступил мне навстречу, в его осанке нельзя было заметить даже намека на поклон; однако в его открытом и исполненном человеческого достоинства лице было гораздо больше предупредительности, чем у тех, кто привык шаркать ногой или держать в руках предмет, предназначенный для покрытия головы.

Друг, - сказал он мне, - я вижу, ты иностранец: если я могу быть тебе чем-то полезен, только скажи.

Месье, - отвечал я, согнувшись и поклоне и скользя по направлению к нему ногой по нашему обычаю, - я льщу себя надеждой, что мое справедливое любопытство не будет вам неприятно и вы снизойдете ко мне и окажете мне честь просветить меня в вашей религии.

Люди твоей земли, - возразил он мне, - слишком склонны к любезностям и реверансам, однако я не встречал еще ни одного, кто был бы столь любознателен, как ты. Входи, и сначала давай пообедаем вместе.

Я произнес еще несколько нелепых приветствий - трудно ведь сразу отрешиться от своих привычек; после здоровой и скромной еды. начавшейся и закончившейся молитвой, я стал расспрашивать моего нового Друга. Я начал с вопроса, который добрые католики не раз задавали гугенотам.

Дорогой сэр, - спросил я его, - вы крещены?

Нет, - отвечал мне квакер, - точно так же как и мои собратья.

Значит, черт побери, - воскликнул я, - вы не христианин?

Сын мой,. -- с живостью возразил он мягко, - но надо браниться: мы христиане и стараемся быть добрыми христианами, но мы не считаем, будто суть христианской меры состоит в поливании головы чуть посоленной холодной водой.

Проклятье - вскричал я, пораженный таким несчастьем. Вы, верно. забыли, что Иисус Христос был крещен Иоанном"."

Друг, еще раз прошу, обойдемся же без проклятий", молвил добродушный квакер. - Христос принял крещение Иоанна, по сам не крестил никого; мы же ученики Христа, а не Иоанна.

Увы! - скачал я, - в стране, где есть инквизиция, вы были бы попросту сожжены, бедняга... Во имя любви к Богу давайте я нас окрещу и сделаю христианином!

Если бы требовалось лишь это для снисхождения к твоей слабости. -возразил он серьезно, - мы охотно бы это сделали; мы никого не осуждаем за выполнение обряда крещения, но мы верим, что те, кто исповедует абсолютно священную и духовную религию, должны, елико возможно, воздерживаться от иудейских обрядов.

Так что же, крещение, - вскричал я, - это один из иудейских обрядов?!

Да, мой сын. - продолжал он, - он настолько иудейский, что многие евреи еще и поныне пользуются иногда крещением Иоанна. Обратись к античности, и ты узнаешь, что Иоанн просто воскресил эту практику, действовавшую задолго до него у евреев, подобно тому как паломничество в Мекку было принято у исмаилитов. Иисус пожелал принять крещение Иоанна, точно так же, как он подверг себя и обрезанию, но то и другое - и обрезание и омовение водой - было упразднено крещением Христа - этим крещением духа, омовением души, спасающим людей; так, предтеча Иоанн сказал: "Я крещу вас водою истине, но другой придет после меня, более могущественный, чем я. которому я недостоин даже подать сандалии; он окрестит вас огнем и Св. Духом". Точно так же великий апостол язычников Павел писал коринфянам: "Христос послал меня не крестить, но проповедовать Евангелие". Таким образом, этот самый Павел никогда никого не крестил водой, кроме двух человек, да и то против своей воли. Oн сделал обрезание своему ученику Тимофею, другие апостолы также делали обрезание всем, кто этого желал. А ты обрезан?

Обратил он ко мне вопрос.

Я ответил ему. что не имел этой чести.

Прекрасно, друг. - сказал он, - ты христианин без обрезания, а я -без крещения.

Вот таким образом мой снятой человек тенденциозно злоупотребил

Тремя-четырьмя местами Священного писания, которые, казалось бы. оправдывали его секту, но он самым искренним образом забыл добрую сотню мест, кои ее уничтожают. Я поостерегся вступать с ним в какой бы то ни было спор - когда имеешь дело с одержимым, это ничего не дает: никогда не следует говорить человеку о недостатках его возлюбленной, как ни в коей мере не следует объяснить, истцу слабые стороны его дела или приводить доводы рассудка ясновидцу; итак, я перешел к другим вопросам.

9 августа 1779 г., в Петербурге с русского купеческого судна на берег выгрузили 12 заколоченных деревянных ящиков невероятно большого размера.

Согласно сопровождающим документам, стоимость груза составляла 135 тыс. французских ливров, четыре су и шесть денье. Но его получатель, русская императрица Екатерина Великая , справедливо считала содержимое этих ящиков бесценным: чёрные доски скрывали 6902 тома - личную библиотеку Мари Франсуа Аруэ , которого больше знают под именем Вольтер .

Казалось бы, велико ли дело? Русская царица захотела купить библиотеку своего любимого автора. Вполне логичное желание, особенно если учесть, что Екатерина долгое время переписывалась с Вольтером. Но этот на первый взгляд безобидный поступок едва не поставил Россию на грань войны с Францией. А вокруг самих книг закрутилась настоящая детективная история.

Эпистолярный детектив

Впрочем, скандал во Франции полыхнул раньше. А именно - 30 мая 1778 г., когда умер «патриарх человечества», как называли Вольтера. Маразм властей дошёл до того, что «безбожника» преследовали даже после смерти. С молчаливого согласия «христианнейшего короля» Людовика XVI парижские священники отказались хоронить Вольтера, заявив, что тот достоин разве что быть выброшенным на пустырь. Друзьям пришлось посадить покойника в карету, сесть с боков и вывезти тело из Парижа в Труа под видом обычного, правда, неразговорчивого путешественника.

Едва получив известие о смерти и посмертных приключениях Вольтера, Екатерина пишет своему постоянному европейскому корреспонденту барону Гримму любопытное послание, причём с таким расчётом, что его содержание станет известно всей Европе: «После всенародного чествования через несколько недель лишать человека погребения, и какого человека! Первого в народе, его несомненную славу. Зачем вы не завладели его телом, и притом от моего имени? Вам бы следовало переслать его ко мне... Но если у меня нет его тела, то непременно будет ему памятник. Если возможно, купите его библиотеку и всё, что осталось из его бумаг, в том числе мои письма. Я охотно и щедро заплачу его наследникам, которые, вероятно, не знают этому цены...»

Конечно, такое заявление Екатерины, особенно в той части, где она сожалеет о том, что тело «безбожника» не удалось похитить, привело французский двор в бешенство. Но ещё больше их взбесил факт, что «русские варвары» намерены наложить лапу на наследие Вольтера. Французский посол в Петербурге заявил официальный протест, настаивая на том, что библиотека - законное достояние Франции и не может покинуть её пределов. Екатерина же весьма ядовито ему заметила: «Нет никакой необходимости сохранять книги великого человека в стране, которая ему самому отказала в могиле».

Так или иначе, но племянница Вольтера госпожа Дени , уступая просьбам русской царицы, согласилась отдать библиотеку своего дяди в дар, милостиво согласившись принять от Екатерины ответный подарок. При этом лицемерка заломила вовсе неподобную цену, так что барону Гримму и графу Шувалову пришлось поторговаться. Кроме денег Дени получила русских соболей, бриллианты и шкатулку с портретом императрицы.

Наконец секретарь писателя Ваньер довёз книги до Петербурга. За эти полгода он так извёлся, что, едва успев передать груз личному библиотекарю Екатерины надворному советнику Александру Лужкову , заболел и отправился домой. Лужков же, оправдывая фамилию, показал себя крепким хозяйственником и быстро обнаружил, что в библиотеке не хватает важных единиц хранения - личных писем самой Екатерины Вольтеру.

То ли госпожа Дени оказалась нечиста на руку, то ли воры сработали отменно, но письма, публикации которых императрица боялась как огня, исчезли. Но не бесследно. Как скоро выяснилось, похищение переписки возглавлял не кто иной, как господин Пьер Бомарше . Екатерина пишет, просит, заклинает не печатать её откровений, но автор «Женитьбы Фигаро» цинично и с удовольствием публикует всю переписку.

Минерва или Минотавр?

Обычно, когда всплывает тема «Екатерина Великая и европейские просветители», матушку-императрицу изображают как двуличную стерву.

Дружба императрицы с Вольтером делала ей значительный политический пиар - Европа говорила о «Северной Минерве» и «просвещённом монархе». Клеветники же не уставали твердить о том, что Екатерина от идей просвещения далека, а на деле является жестоким правителем, который алчно глядит на соседей в надежде урвать кусок полакомее. Обычно на свет Божий в таких случаях извлекают Греческий проект Екатерины, согласно которому Россия должна была изгнать Турцию с Балкан и перенести столицу в освобождённый Константинополь. Такой проект действительно существовал. Для «нововизантийского» престола Екатерина готовила внука Константина - даже имя было подобрано специально. Но вот в чём фокус. Есть мнение, что эту идею подсказал Екатерине не кто иной, как Вольтер. Он забрасывал императрицу письмами подобного характера: «Ежели они начнут с Вами войну, их постигнет участь, которую предначертал им Пётр Великий , имевший в виду сделать Константинополь столицей российской империи. Клянусь Вам, они будут разбиты. Я прошу у Вашего Величества дозволения приехать, чтоб припасть к Вашим стопам и провести несколько дней при Вашем дворе, когда он будет находиться в Константинополе, так как я глубоко убеждён, что конкретно русским предначертано прогнать турок из Европы».

К сожалению, до сих пор находятся люди, которые бездумно повторяют слова французского историка Жюля Мишле , который заметил портрет Екатерины в замке Вольтера: «Я видел в дикой природе монстров, огромных тропических пауков, чёрных, с длинными волосатыми лапами. Я видел ужасных осьминогов... видел их хоботцы и щупальца, что тянутся к вам, трепеща. Но я не видел ничего подобного гнусному русскому минотавру, чей образ находится в Ферне». Возможно, сама Екатерина, будучи женщиной мудрой, никак не отреагировала бы на подобный выпад. Но, думается, Вольтер поступил бы иначе - одна из книг его библиотеки имеет на полях тёмное пятно. Сам просветитель оставил около него пометку: «Это след плевка, который я посылаю любезному автору».

Культ Вольтера достиг своего апогея во Франции в эпоху Великой революции, и в 1792 году, во время представления его трагедии «Смерть Цезаря», якобинцы украсили голову его бюста красным фригийским колпаком. Если в XIX веке в общем этот культ пошёл на убыль, то имя и слава Вольтера возрождались всегда в эпохи революций: на рубеже XIX века - в Италии, куда войска генерала Бонапарта принесли принцип декларации прав человека и гражданина, отчасти в Англии, где борец против Священного союза, Байрон, прославил Вольтера в октавах «Чайльд-Гарольда», потом - накануне мартовской революции в Германии, где Гейне воскрешал его образ. На рубеже XX века вольтеровская традиция в своеобразном преломлении ещё раз вспыхнула в «философских» романах Анатоля Франса.

Библиотека Вольтера

После смерти Вольтера (1778 год) русская императрица Екатерина II выразила желание приобрести библиотеку писателя и поручила своему агенту в Париже обсудить это предложение с наследниками Вольтера. Особо оговаривалось, что письма Екатерины к Вольтеру также должны быть включены в предмет сделки. Наследница (племянница Вольтера, вдова Дени) охотно согласилась, сумма сделки составила крупную по тем временам сумму в 50000 экю, или 30000 рублей золотом. Доставка библиотеки в Петербург была осуществлена на специальном корабле осенью 1779 года, она состояла из 6 тысяч 814 книг и 37 томов с рукописями. Своих писем императрица обратно не получила, они были куплены и вскоре опубликованы Бомарше, однако Екатерина заранее договорилась с ним, что перед публикацией ей предоставят возможность убрать отдельные фрагменты писем.

Первоначально библиотека Вольтера была размещена в Эрмитаже. При Николае I доступ к ней был закрыт; только А. С. Пушкин, по особому распоряжению царя, был туда допущен в ходе его работы над «Историей Петра». В 1861 году по распоряжению Александра II библиотека Вольтера была переведена в Императорскую публичную библиотеку (ныне Российская национальная библиотека в Санкт-Петербурге).

В книгах много пометок Вольтера, что составляет отдельный объект исследования. Работники Российской национальной библиотеки подготовили к изданию семитомный «Корпус читательских помет Вольтера», из которого опубликованы первые 5 томов.

Библиография

• Собрание сочинений в 50 тт. - Р. 1877-1882.
• Переписка Вольтера, там же, тт. 33-50.
• Языков Д. Вольтер в русской литературе. 1879.
• Романы и повести, перевод Н. Дмитриева. - СПб., 1870.
• Вольтер. Эстетика. М., 1974
• Вольтер М.-Ф. Кандид. - Пантеон, 1908 (сокращённо переиздан - «Огонёк», 1926).
• Вольтер М.-Ф. Принцесса Вавилонская. Издательство «Всемирная литература», 1919.
• Вольтер М.-Ф. Орлеанская дева, в 2 тт., с примечаниями и статьями, 1927.
• Вольтер. Эстетика. Статьи. Письма. - М.: Искусство, 1974.
• Иванов И. И. Политическая роль французского театра в XVIII веке. - М., 1895. на сайте Руниверс
• Вольтер. Философия. М., 1988
• Вольтер. Бог и люди. 2 тома, М., 1961
• Хал Хеллман. Великие противостояния в науке. Десяь самых захватывающих диспутов - Глава 4. Вольтер против Нидхема: Спор о зарождении = Great Feuds in Science: Ten of the Liveliest Disputes Ever. - М.: «Диалектика», 2007. - С. 320. - ISBN 0-471-35066-4.
• Desnoiresterres G. Voltaire et la socit du XVIII sicle, 8 vv. - P., 1867-1877.
• Morley J. Voltaire. - London, 1878 (русский перевод. - M., 1889).
• Bengesco G. Voltaire. Bibliographie de ses uvres. 4 vv. - P., 1889-1891.
• Champion G. Voltaire. - P., 1892.
• Strauss D. F. Voltaire. - Lpz., 1895 (русский перевод. - M., 1900).
• Crousle L. La vie et les uvres de Voltaire. 2 vv. - P., 1899.
• Lanson G. Voltaire. - P., 1906.
• Brandes. Voltaire. 2 vv. - P., 1923.
• Maugras G. Querelles des philosophes Voltaire et Rousseau. - P., 1886.
• Brunetire F. Les poques du thtre franais. - P., 1892.
• Lion H. Les tragdies et les thories dramatiques de Voltaire. - P., 1896.
• Griswald. Voltaire als Historiker. - 1898.
• Ducros L. Les encyclopdistes. - P., 1900 (есть русский перевод).
• Robert L. Voltaire et l’intolrance rligieuse. - P., 1904.
• Pellissier G. Voltaire philosophe. - P., 1908.