Я стояла на мосту, перегнувшись через перила, и смотрела на серую воду. Так странно. Небо голубое, почти прозрачное, а вода - серая. Ее сковал первый тонкий лед, в некоторых местах виднелись трещины, сквозь которые просачивалась вода. Она, наверное, очень холодная. Хотя мне-то откуда знать?.. Может, эта река даже осенью, даже подо льдом теплая.
В животе, чуть ниже ребер, появилась неприятная боль, дышать стало труднее. Я отошла от перил, поправила куртку, нащупав в кармане клочок бумаги. Развернув его, я дотронулась до груди. Несмотря на то, что сердце было под ней защищено твердыми костями, я почувствовала острый укол. Будто действительно его коснулась. Перед глазами замаячил витиеватый почерк, черный на белом фоне. Прощальная записка, отзывающаяся болью в сердце каждым словом. Я глубоко вдохнула, попыталась порвать листок, но... не смогла. Каждый кусочек памяти дорог...
Я сцепила руки в замок и стала согревать их дыханием. Стало слишком холодно, хоть сейчас только сентябрь, но без перчаток уже не обойтись. Я в раздумьях застыла посередине моста, благо машин не было, и стала обдумывать то, что случилось.

А, собственно, что случилось? Меня выкинули за борт жизни? Не похоже. Но по буре внутри кажется нечто близкое к этому. И почему он сказал, что мы разные?.. Мы и не должны быть одинаковыми! Так и со скуки умереть можно...

Мы с Марком познакомились в сабвее полгода назад. Как-то стихийно разговорились, а потом встретились. Со второго раза. На первую встречу, назначенную около фонтана в шесть, Марк не пришел. Не знаю, что он этим хотел показать, но я боролась с гордостью и желанием его увидеть. После этого мы встретились через пару недель, когда мне стало относительно все равно. Марк подошел ко мне, спросил, что да как, приходила ли я тогда к фонтану. Ответив, что он издевается, я развернулась и хотела уйти, но он мягко меня остановил, схватив за руку. После непродолжительного разговора снова была назначена встреча. И, о чудо!- Марк на нее пришел...

Закончилась она в постели, под жаркий диспут об устройстве Российского государства (абсолютно далекой для меня темы) и о темных сторонах людей. Эмоции зашкаливали, мы спорили до хрипоты. Когда Марк замолчал, вытирая ладонью влажные губы, я нависла над ним и поцеловала в ямочку между ключиц, ощущая сильное тепло его тела. Если кто-нибудь следил за нами за прозрачной занавеской, то этот "кто-нибудь"наверняка скрылся куда-нибудь, иначе бы сгорел... От стыда как минимум.

Нам было хорошо вместе, да и порознь мы не особо страдали. У Марка своя жизнь. Он мне ничего не обещал. У меня своя жизнь. Я ему ничего не обещала... Мы виделись пару раз в неделю, спорили обо всем, смеялись, дарили друг другу бесчисленные оргазмы. И это могло продолжаться до бесконечности, но Марк остановил безумную карусель.

Я скидывая с себя наваждения. Забываю пухлые и нежные губы Марка, его дыхание и руки... Его... О, Боже. Этого не может быть. От мыслей о нем становится теплей. И даже осенняя промозглая погода как бы смягчается. Может, не все потеряно?.. И Марку просто нужен отдых? Цепляюсь за надежду, как кошка за мебель. Подул ветер. Я смяла бумажку и убрала ее снова в карман. А будь, что будет. Опыт в любом виде хорош. Хотя... это самое странное, что со мной происходило. Полгода провела будто под наркозом, в дикой эйфории...

Так не бывает

Почти фантастические рассказы

Виктор Мельников

© Виктор Мельников, 2015

© Александр Жданов, фотографии, 2015

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero.ru

Другие женщины

Больше всего я боюсь – и это не выдумка, – что мне придётся каяться, а людям, которые заметят во мне что-то неладное, осуждать, ибо они, как зрители, могут видеть больше, как не скрывайся и не прячься. А делать именно так приходится, да. И это сводит с ума. Особенно та мысль, что зрителем может стать жена. Но, как не удивительно, наблюдателем оказываюсь я. Осознание этого факта наступает не сразу, постепенно. И трудно передать, до какой степени ноет то ли душа, или её остатки, одним словом, признаюсь, как человек спрашивающий, я не всегда получаю ответы. А значит – гори всё синим пламенем, говорю я себе каждый раз, потому что страсть, как и любовь, осознаю, в период весеннего обострения изгоняет разум. Не до конца, конечно. Что-то остаётся, чтобы как-то балансировать на канате над пропастью, и вот так идёшь прямо, осторожно ступая, вниз не смотришь. Может быть, потому, изо дня в день, в таком напряжённом состоянии человек в силах сделать с самим собой то, что иначе невозможно. То есть происходят чудеса: вместо того, чтобы свалиться вниз, ты продолжаешь двигаться вперёд. При этом человеческая воля просто выкидывается невидимой, мистической силой – и препятствовать ей напрасно, как молнии во время грозы. И зачем, вообще? Ведь ты идёшь, а не летишь вниз.

Мысли – ох уж эти мысли-образы! Возникающая дилемма между двумя женщинами, когда невозможно определиться, загоняет в тупик, однако.

Я выглядываю в окно: снег идёт всю ночь и утро. В обед кто-то слепил снежную бабу. Она становится достопримечательностью двора, детвора водит хороводы вокруг неё, а вечером идёт дождь. Настоящий ливень! Вокруг снежной бабы образовывается огромная лужа – не подойти. Но она стоит, не растаяла, стоит совсем одинокая, омытая слезами, и никого вокруг. Для неё, я думаю, наступает тот самый критический момент, за которым последует, разумеется, настоящий «конец света». Она может исчезнуть – видимо, и у человека свой «конец света» наступает в то или иное время, а не у всех в один миг, как заставляют верить. И когда я её вижу, остановившись покурить в подъезде дома, возвращаясь из магазина с вином и конфетами обратно к Еве, мне кажется, что она продолжает бороться с водной стихией, являясь сама частью этой самой стихии (человек тоже часто борется с самим собой и себе подобными), – и она напоминает мне о жене, Ирине. Я выпускаю сигаретный дым вверх огромным кольцом, вдыхаю полной грудью свежего воздуха – выдыхаю, как бы сожалея участи снежной бабы. Если дождь продлится до следующего утра, а это вполне возможно, она не сможет выстоять, растает вся – погибнет, без всякого на то сомнения, как любой человек, оставшийся один на один со своей бедой. Сожалея, я улавливаю в воздухе странный запах. Кажется, пахнет порохом. Его сгоревшими остатками. Странно, но я принюхиваюсь – моему обонянию знакомо это вещество, которое, сгорая, обязательно оставляет след. Так и есть, я, кажется, не ошибаюсь. И утром, покинув Еву, я уже не вижу снежной бабы, она растаяла, превратившись в талую воду, а запах пороха во влажном воздухе усиливается – по правде говоря, я не в полной мере верю своему нюху, ссылаясь на хронический насморк. Так ли всё на самом деле? Скорей всего этот запах ассоциируется у меня с вечерней встречей, после работы, с женой. Вот в чём дело, оказывается. Так оно и есть, без сомнений. И когда я прихожу с работы, специально задержавшись на три лишних часа, Ирина меня не замечает, она спит. Не замечаю её и я. Кажется, обходится.

Открываю глаза. Утренний рассвет. Суббота. Супружеское ложе. Меня не прогоняют и в этот раз. Я поворачиваюсь к жене. Ирина не спит, смотрит на меня. Как долго она это делает? Гипнотизирует? Или что-то другое в этом взгляде – просто ненавидит?

– Мне кажется, что во всём виновата я, – говорит она, избирая странную тактику ведения разговора, – виновата в том, что старею. И становлюсь тебе не нужной, Игорь. Как поломанная вещь. Правда, я пока работаю: стираю бельё, готовлю обеды и ужины, мою полы, глажу тебе рубашки. Этакая универсальная машина-автомат. И я удивляюсь, что мне удаётся оставаться женщиной, на которую, в отличие от тебя, заглядывают молодые мужчины.

Я, конечно, ждал этих слов, или подобных этим, я, можно сказать, привык к ним.

И я молчу, не объясняю, почему меня не было дома несколько дней, а телефон сотовый выключен. Ирина, предполагаю, прекрасно понимает, что это означает, потому что ложь не может спасти ни меня, ни её. Она продолжает говорить, я слушаю – так надо для неё самой, чтобы выговориться, облегчить таким образом душу. Да, я отмалчиваюсь, глядя на эту женщину, которая почти двадцать лет терпит меня, ухаживает за мной, при этом не оставляет попыток цепляться за остатки былой красоты. В свои сорок лет (мы с ней ровесники, если не считать разницы в полгода, что я старше) она, надо сказать честно, пытается выглядеть «хорошо». Очевидно, мне-то известно, что для этого она прилагает большие усилия: косметические салоны, маски, кремы… Она даже год назад сделала пластическую операцию: врачи подтянули ей кожу лица… Мысли иногда, конечно, бывают чрезвычайно ничтожны, но, буду откровенным, у женщин в этом возрасте происходит некое «осознание каждой части тела». И, если говорить об Ирине, она всерьёз считает, что сможет остановить процесс старения. Тем самым сумеет снова привлечь меня к себе, а может, рассчитывает и на большее…

По её мнению, если судить, я убегаю от неё. Это не так. Я ухожу на время, да. Но не убегаю совсем.

Пока она говорит, я пытаюсь сравнить Иру с Евой. Ничего не выходит. И дело не в том, что у них существует огромная разница в возрасте – пятнадцать лет. Это два разных типа женщин и по внешности, и по характеру. Если жена, к примеру, может терпеть, то Ева капризна. Но не в этом, наверное, дело. Между Евой и мной находится некая пелена, которая искажает пространство, а вместе с ним искажается действительность – кто-то из нас носит розовые очки, а если быть более точным, мы поочерёдно цепляем их себе на нос. А между Ирой и мной такой пелены не существует, она является частью меня самого, а самому себе, по крайней мере, лгать не станешь – скорей промолчишь. А раз так – она тоже, в этом не может быть сомнений, способна изменить.

– Ты разлюбил меня, Игорь, – продолжает Ирина.

– Я привык, – говорю, но она как будто не хочет слышать.

– У тебя есть любовница. Не отрицай. И что она может тебе дать? Скажи?

– Успокойся, – говорю я, пытаясь прекратить этот разговор. – Тебе не идёт такой тон.

– Нет, ты скажи, Игорь. Честно скажи!

Я молчу, глядя в потолок.

– Что тебе от меня нужно, тогда скажи?

На этот вопрос я не могу точно ответить. И говорю первое, что приходит на ум.

– Я знаю, Ира, кто ты, но не знаю, кто она, та самая, о которой ты говоришь. Ты у меня одна, поверь, остальные подделки.

Очень мало людей умеет разговаривать между собой, даже в семье. Ещё меньше тех, подчёркиваю, кто умеет понимать. Полагаю, я и Ирина понимаем друг друга так, как никто другой, ибо умеем подбирать слова.

И вот жена позволяет мне себя обнять и поцеловать. В это мгновение я вижу другую женщину. Она становится моложе лет на пять, и я чувствую некий восторг, в уме всё мелькает, как вихрь, а сердце вылетает из груди, словно первый раз: страсть возникает из пустоты, ниоткуда, как будто не было тех двух ночей с Евой.

Я собираю вещи, чтобы уйти с работы. Ева звонит на сотовый телефон. Мы с ней разговариваем о всяких мелочах. Сотрудники думают, наверное, что я держу разговор с женой – пусть так думают. Излишняя откровенность позволяет, видимо, им делать такие выводы: всякого влечёт чужая страсть.

Итак, стало быть, уточню здесь, Ева знает об Ирине. И знает, что у меня есть сын, который учится в другом городе. Она видит, что сын для меня многое означает, здесь не возникают споры, но не понимает, почему я возвращаюсь к жене. В свою очередь я догадываюсь о тех чувствах Евы, которые определяют её поведение и отношение ко мне: занимаясь со мной любовью, она избавляется от забот о хлебе насущном, намазанным шоколадным маслом. Она не находится у меня на содержании. Но я даю ей денег столько, сколько она просит, хотя предполагаю, рассуждая из своего болота, что спрашивать денег – гадкая история, если чувствуешь, что их не совсем заслужил. Правда, я могу позволить себе такую «роскошь».

Именно – «роскошь»! Это слово меня забавляет. Я часто прокручиваю его на языке. Однажды в порыве страсти сказал Еве: «Ты моя роскошь!», хотя в голове крутились слова «моя дорогая». И то, и другое слово означают одно для меня – трату денег. Не ошибусь, право, то же самое означают эти слова и для неё. Но в обратном смысле.

«Боже, как хорошо! Наконец-то я одна – ни мужа, ни детей. Двадцать дней полной свободы, после двадцати лет заточения». Мысли Леры вяло перетекали по извилинам серого вещества, а тело, распластавшись на песке, нежилось в мягких лучах заходящего солнца. Она приехала в санаторий уже к вечеру и, быстро оформившись и надев купальник и легкий сарафан, сразу отправилась на пляж. Народу было немного. Начало сентября выгнало большинство отдыхающих в свои города и веси, и только те, которые не были обременены заботой о детях, сейчас находились здесь. В основном это были одинокие, уже немолодые люди и Лера, в своем ярком купальнике на стройном, еще не загорелом теле, широкополой шляпе на белокурых волосах, и больших розовых очках сильно выделялась из этой массы. Она пробыла на пляже больше двух часов, и явно, подошло уже время покинуть это дивное место. Но была такая лень, что она не могла сдвинуться с места. Взгляд ее прикрытых глаз был устремлен вдаль, где кончалась кромка берега, и начиналось голубое, как небо море. «Никогда не устану смотреть на бесконечную воду, как же оно величаво это море: огромно, прекрасно, но и опасно. Надо же уже и стихами заговорила. А это кто там? О! Какой мужчина! Длинноногий, высокий, загорелый, прямо фотомодель. И, что это? Он идет ко мне?»
- Простите, с вами все в порядке? Уже никого нет на пляже, а вы лежите не шелохнувшись.
Лера подняла на лоб очки и игриво посмотрела на мужчину, который вблизи оказался несколько старше, чем ей показалось, и к тому же с очень знакомым лицом. Спросить «Не встречались ли раньше – это так банально».
-А, вы что спасатель или доктор, нет – вы смотритель пляжа, блюститель порядка.
-Ну, зачем вы так? Я, правда, забеспокоился, уже поздний вечер, загорать уже поздно, а вы лежите без движения.
-Спасибо, что побеспокоились, но напрасно. Я приехала сюда именно отдохнуть от людей, от знакомых, от семьи. И заводить новые знакомства не входило в мои планы.
-Простите еще раз, я и не собирался с вами знакомиться, - сказал обиженно мужчина и повернулся, что бы уйти.
«Неужели сейчас уйдет, как глупо. По-моему я переборщила». Лера встала, свернула бамбуковую подстилку, накинула сарафан и пошла в сторону санатория. Мужчина тоже взял свои вещи и шел следом. Она остановилась, подождала его и сказала.
-Одно из двух: или вы преследуете меня, или мы отдыхаем в одном санатории.
Почувствовав, что эта красивая женщина, все-таки, не прочь с ним познакомиться, мужчина поспешил догнать ее.
- Вы правы, я отдыхаю в санатории «Надежда» уже целую неделю, поэтому вас преследую, вернее, следую за вами.
Они пошли рядом, разговаривая о море, санатории и погоде. Подойдя к санаторию, они совершенно подружились и договорились встретиться завтра на пляже. Мужчину звали Кирилл Полянский. Он работал в порту Новороссийска, и сюда приехал подлечить сердце, как и Лера. Имя Лере ни о чем не говорило, а вот фамилия была знакома. Она взяла ключ, поднялась в двухместный номер, который занимала одна, и все время про себя повторяла «Полянский, Полянский, где же я встречала эту фамилию? И лицо ведь знакомо". Но, так и не вспомнив, она приняла душ и легла спать.
Утро было солнечным и сулило замечательный день. Лера сходила на завтрак, потом к врачу, потом на процедуры, потом на обед и на пляж выбралась только после обеда. То место, где она вчера расположилась, было занято. Еще издалека Лера поняла, что это Кирилл. Увидев Леру, он поднялся и пошел ей навстречу.
-Я заждался! Лера, почему так поздно?
- А, вы, что меня с утра здесь дожидаетесь?
-Ну, не с утра, конечно, хотя…
-Пойдемте лучше купаться, - сказала Лера и, взяв его за руку, потянула к воде.
Кирилл побежал с ней, они с разбегу плюхнулись в воду, подняв тучу серебристых брызг, и поплыли на песчаную косу, находившуюся метрах в пятидесяти от берега. Лера неплохо плавала, но ее спутник держался все время рядом, готовый прийти ей на помощь в любую минуту. Когда же они доплыли до косы, где воды было по пояс, и она была настолько прозрачна, что просматривалась каждая песчинка, Кирилл оставил Леру и поплыл дальше в море. Лера залюбовалась им, он плыл брасом и загорелый торс мелькал над водой, дразня Леру своей мощью и сексуальностью. У нее затрепетало сердечко, она почувствовала, как заломило в самом низу живота и желание обладать этим мужчиной завопило в ее теле. Наконец он вернулся, немного уставший, посмотрел Лере в глаза и уловил то желание, которое бушевало в ней. Он обхватил ее за талию и притянул к себе. Лера не сопротивлялась. Они были по плечи в воде, тела были легкими, как пена от волн, набегавших на берег. Кирилл, положив свои огромные руки на круглую упругую попку Леры, прижал ее к своим бедрам. Губы их встретились. Поцелуй был упоительно долгим и сладким.
-Я хочу тебя, - прошептал Кирилл.
-Я тоже. Но ведь кругом люди.
-Да черт с ними. Мы их не знаем, они нас тоже, да и далеко мы от берега.
Кирилл развязал завязку от купальника на шее Леры и обнажил ее полную напряженную грудь. Волны мгновенно обласкали ее своим прикосновением, возбуждая еще сильнее. Кирилл взял грудь рукой и поднес к губам, облизнув затвердевший сосок. Лера застонала, откинув голову назад. Напрягшаяся плоть Кирилла разрывала ее бикини. Он опустил руку в воду и опустил плавки. Лера, помогла ему войти в себя, и акт любви и похоти слился воедино. Мир не существовал вокруг. Лера была замужем двадцать лет и никогда не изменяла мужу. А здесь, она даже не поняла, как все быстро случилось. Она не могла об этом думать. Она вообще ни о чем не думала. Ее тело взорвалось волной небывалого наслаждения, испытанного впервые в жизни. Кирилл выпустил ее из рук, и подняв за подбородок, заглянул в глаза.
-Ты чудо! Я не испытывал такого ни с одной женщиной, - он нежно поцеловал ее в губы.
Лера промолчала, только провела пальчиком по его волосатой груди и поплыла к берегу.
На берегу, она взяла свои вещи и пошла в санаторий. Она не могла определиться, как поступать дальше. «Ведь повела себя, как дешевая проститутка. Второй раз вижу мужика, и уже отдалась ему, да где? На виду у всего пляжа. Правда, людей там было не много, да и занят каждый собой. Но это не важно. А что важно? Боже, как же было хорошо. Еще хочу. Плевать на условности. Пусть будет, как будет». Она остановилась. Посмотрела назад, ушла еще не далеко и вернулась. Расстелила на песке подстилку и легла загорать.
Кирилл увидел, что она вернулась, подошел и сказал:
-Лера, я приглашаю тебя вечером в ресторан, пойдешь? В девять встретимся в холле.
-Пойду, - просто сказала Лера.
-Тогда до вечера, - и Кирилл ушел с пляжа.
Вечер был теплым и Лера надела короткое облегающее платье, она в свои сорок лет выглядела очень молодо и одевалась смело и экстравагантно. Кирилл сначала, даже, не узнал ее. А когда, наконец понял, что это она, стал осыпать комплиментами, восхищаясь ее красотой и элегантностью. В ресторане они пили шампанское и закусывали фруктами. Лера быстро захмелела, и дневной эпизод на море не казался ей таким уж безобразным. Кирилл же всячески угождал ей, и в его поведении не было даже намека на продолжение близких отношений. Они разговаривали о жизни, о работе. Лера знала уже, что он всю жизнь служил на флоте, сначала во Владивостоке, потом в Новороссийске. А теперь на пенсии, работает в порту. Обещал Лере свозить ее в Новороссийск и показать порт и корабли. Лера сказала, что она уже видела корабли в молодости, когда была во Владивостоке на путине, но те корабли были не военными. В общем, у них нашлись общие интересы и они, покинув ресторан, пошли гулять и проговорили почти до рассвета. Не заметили, как оказались у моря.
-Давай искупаемся, Лера, ведь ты никогда не купалась в ночном море.
-Без купальника?
-Подумаешь! Мы ведь вдвоем и еще довольно темно.
Он подошел к Лере, на которой было надето платье без бретелек. Опустил его на талию, освободив прекрасную грудь молодой женщины. Снял с себя легкую рубашку и прижался к этой восхитительной груди.

Окончание следует, если читатели будут не против.

О том, что согласилась помочь Катьке и привезти с дачи коробку с карнавальным костюмом, я пожалела ещё не доехав до Сосновки. Лёгкий пушистый снежок, пролетавший с утра редкими снежинками за окном, к обеду превратился в настоящую метель. Дорогу заметало на глазах. Видимость упала, наверное, вдвое. Дворники уже с трудом справлялись с налипавшим на лобовое стекло снегом.

Я тащилась со скоростью 40 км/ч и с ужасом думала о том, как доберусь обратно, если снег продолжит валить такими же темпами. Моя БМВ была совсем не приспособлена для езды в экстремальных условиях. Низкая посадка и задний привод оставляли мне мало шансов выбраться из сугроба, если меня угораздит угодить в занос.

100 км, отделявших Сосновку от Киева, теперь казались мне в пять раз длиннее. И если обычно я пролетала это расстояние максимум за час, то сейчас тащилась уже почти два. А до Сосновки было ещё по крайней мере 20 километров. С того момента, как я свернула с шоссе, на просёлочной дороге мне не встретилось ни одной машины. Конечно! Какому ещё идиоту кроме меня вздумается тащиться в дачный посёлок зимой, да ещё в такую погодку!

Ветер продолжал неистово швырять в стекло пригоршни снега. По обе стороны от дороги тянулись бесконечные поля, края которых тонули сейчас в снежном тумане. Мне вдруг показалось, что я одна, совсем-совсем одна, среди этого белого безмолвия. Стало неуютно. А что если я застряну на этой чёртовой дороге? Я поежилась и включила радио погромче. Лезет же в голову всякая ерунда!

Однако, Катька не отделается одним мартини за эту поездочку! Сидит сейчас небось в тёплом офисе, пьет кофе со сливками и болтает со своим Лёшкой по аське.

Карнавальный костюм, который понадобился Кате на новогодний корпоратив, валялся на её даче уже третий год. Ещё с того времени, как мы шумной студенческой компанией отметили в её домишке Новый Год. Весело же мы тогда погуляли… Я улыбнулась, вспоминая то празднование. Все нарядились в костюмы и устроили что-то вроде карнавальной ночи. Гулянка продолжалась три дня. А потом, когда постепенно все стали разъезжаться, сил на уборку конечно не осталось. Мы с Катькой просто сгребли свои костюмы и весь антураж, оставшийся с новогодней ночи, в большую коробку и отнесли на чердак с твёрдым намерением забрать вещи в свой следующий приезд. Но там всё это благополучно пылилось вот уже два года. И конечно пылилось бы дальше, если бы у Кати на работе не решили организовать костюмированную вечеринку в качестве предновогоднего корпоратива.

Предупредили сотрудников заблаговременно, но моя безалаберная подружка как всегда дотянула до последнего, так и не купив наряд. И вот сегодня утром я услышала её жалобный голосок в трубке мобильного. Катюха буквально умоляла меня съездить к ней на дачу и привезти давно забытый костюм. Ну да… Я ведь всё равно в отпуске. Немного посопротивлявшись для приличия я конечно согласилась. Тем более что заняться мне всё равно было нечем. До вечера все на работе, а сидеть дома тоже как-то не хотелось. Если бы я только знала, что погода так испортиться!

Наконец у обочины показался покосившийся и наполовину заметенный снегом указатель – «Сосновка». А вскоре я увидела и первые дачные домики у дороги. Утопавшая летом в зелени Сосновка, теперь казалась какой-то безликой. Я медленно ехала по дороге, стараясь не попасть колесами в яму, и думала о том, что хочу поскорее вернуться в город. По радио объявили штормовое предупреждение и попросили водителей не выезжать без крайней необходимости на личном автотранспорте в связи со сложными погодными условиями. На вечер синоптики обещали похолодание, усиление ветра и сильный снег. Ну вот! Отлично! В досаде я хлопнула рукой по рулю.

Катькина дача располагалась на отшибе в самом конце посёлка, можно сказать даже за его пределами. Одноэтажный домик прилепился на самой опушке. Сразу за забором начинался лес, который цельным массивом тянулся аж до границы с Белоруссией. Некоторые дачники говорили, что видели в этом лесу волков. Мне почему то вспомнились рассказы Джека Лондона об Аляске и о том, как светятся ночью волчьи глаза в заснеженном лесу.

С такими мыслями я подъехала к даче. Машину решила оставить перед воротами. Во дворе наверняка намело больше снега и я рискую увязнуть. Заглушив мотор, я взяла из сумочки ключи от домика и вышла из авто. Первое, что меня поразило это … тишина. Абсолютная тишина. Её нарушал лишь скрип снега под моими сапожками. Я на секунду остановилась и прислушалась. Звуки всё же были. Ветер раскачивал сосны в лесу и они скрипели, шуршали ветками. Стало как-то не по себе и я скорее припустила к дому.

Зайдя внутрь, я почувствовала себя немного лучше. Сейчас быстренько заберу костюм и еду обратно. Главное добраться до шоссе. А там всё будет проще. По крайней мере там хоть есть люди…

Я быстро прошла через прихожую в кухню, заглянула в комнату. Похоже незваные гости, дачные воры, не навещали Катьку этой осенью. Все вещи были на местах и в домике царил относительный порядок. Убедившись в этом, я взяла лестницу, стоявшую в прихожей и приставила её к стене. Прямо в деревянном потолке был небольшой люк, ведущий на чердак. Я стала осторожно подниматься по лестнице, сжимая в руке ключ от большого навесного замка. Когда до цели оставалось всего ничего, я почувствовала как прогнулась под моей ногой ступенька, тут же раздался сухой треск, нога провалилась в пустоту и я, моментально потеряв равновесие, полетела вниз.

Когда я открыла глаза, то не сразу поняла где я и что происходит. Вокруг было темно и пахло сыростью. Чуть приподняв голову я тут же почувствовала тупую ноющую боль в затылке. Осторожно поднявшись, я оценила обстановку – валяюсь на полу, в прихожей, на Катькиной даче. Прямо передо мной стояла злополучная лестница с одной проломленной ступенькой. Я повернулась назад. Очевидно, падая, я ударилась головой о большой деревянный сундук, стоявший у стены, и потеряла сознание. Осторожно коснулась затылка, крови нет, но шишка будет точно.

Я поднялась, чуть кружилась голова. Сколько же я пробыла в отключке? Часики на руке показывали шесть часов вечера. Ого… Почти 3 часа я была без сознания! А вдруг у меня сотрясение мозга? Хотя чему там сотрясаться, если я согласилась на эту дурацкую затею с поездкой на дачу… Медленно, стараясь не делать резких движений головой, я дошла до двери и потянула её на себя. В лицо тут же ударил морозный ветер и налепил на ресницы и волосы тысячи снежинок. Я нагнула голову и спустилась с крылечка. Ноги тут же провалились в снег выше щиколоток. Путь до машины я преодолела почти вслепую. Снег залепляющий глаза, набивался за шиворот, норовил попасть в рот.

Оказавшись в машине, я первым делом потянулась к мобилке. Меня, наверное, уже обыскались! Но телефон грустно смотрел на меня серым экраном. Разрядился! Ну надо же! Я повернула ключ зажигания. Включила дворники и фары. В двух полосках света перед машиной простиралось девственно белое снежное покрывало. Снег был повсюду. Видимость была метров 100, не больше. Ветер в причудливом хороводе кружил миллионы снежинок поблескивавших в свете фар. Да уж… Ехать в такую погоду – это безумие. Дорогу занесло так, что я застряну, даже не выехав из посёлка.

Перспектива остаться на ночь в безлюдной Сосновке мне совсем не нравилась. Но застрять где-нибудь на середине просёлочной дороги, в поле – вариант ещё хуже. Вздохнув, я заглушила мотор и вышла из машины. Вокруг была непроглядная тьма. Скрип снега под ногами казался слишком громким. А пустота за спиной казалась осязаемой и будто бы смыкалась в узкое кольцо каждый раз когда я делала шаг. Стало жутко, хотя боятся здесь было абсолютно некого. Но перевести дух я смогла лишь закрыв дверь на все замки и привалившись к ней спиной.

Два раза щёлкнув выключателем, я поняла, что света конечно же нет. Ничего! На кухне есть свечи. У Катьки всегда был стратегический запас на случай отключения электричества. А случается это в Сосновке очень часто. В кармане куртки я обнаружила зажигалку и осветив себе путь двинулась на кухню. Свечи обнаружились на привычном месте и уже через пять минут я сидела в комнатке, освещаемой мягким жёлтым светом. Снимать куртку совсем не хотелось. В домике было холодно. Можно конечно разжечь буржуйку, но возиться с этим совсем не хотелось. Я поджала под себя ноги и накрыла их пледом, лежавшим на диване. Болела голова, а в животе сердито урчало. Мне до слёз стало жалко себя и тут же захотелось разреветься. Но я снова вспомнила героев Джека Лондона, мужественно переносивших тяготы суровой зимы и даже ночевавших в лесу у костра. Моё же положение намного лучше. Я в доме. Здесь есть печка. Можно вскипятить себе чай и открыть баночку варенья. Так что нечего вешать нос! В конце концов это приключение, а я их так люблю. Это вносит разнообразие в серость городских будней.

Я заставила себя подняться и протопать на кухню. В шкафчике, как я и ожидала, обнаружился чай и несколько банок варенья. На полу у буржуйки аккуратной стопкой лежали дрова и старые газеты. Я конечно не спец в разжигании печек, но после получаса моих трудов, в железном окошке буржуйки ярко разгорелся огонь. Я взяла чайник и огляделась по сторонам. А воды то нет! Зато на улице полно снега – чем не вода? Я неожиданно развеселилась, представив себя героиней какого-то фильма про полярников и направилась с чайником на улицу.

Спустившись с крыльца, я присела на корточки и стала кружкой набирать снег в чайник. За спиной скрипнула дверь от чего я чуть не подскочила на месте. Набрав, достаточное как мне показалось количество снега, я поднялась и пошла к дому. Скрип сосен и шум ветра в лесу странно завораживал. Я остановилась и замерла, глядя на чёрную полосу леса, начинавшуюся прямо за домом. Забор у Катьки был из металлической сетки и не мешал обзору. На какую-то долю секунды мне показалось, что в ночной тьме между деревьями ярко горят две пары хищных глаз. Обругав себя за не в меру разыгравшееся воображение, я буквально взлетела на крыльцо и захлопнула за собой дверь.

Чай из талого снега оказался отменным, а абрикосовое варенье показалось мне с голоду изысканным лакомством. Желудок перестал сердито урчать и мне стало уютнее. Дрова весело потрескивали в буржуйке, в домике стало значительно теплее. Я сняла куртку и укрылась пледом. Сейчас бы ещё хорошую книжку и вечер можно было бы не считать потерянным. Но книжки у меня не было. Таращиться на свечу, стоявшую на столе, мне тоже быстро надоело. В голову стали лезть всякие разные мысли. Например, о Юрке… Мы вместе вот уже почти год, но откровенно говоря, смысла в этих отношениях я не вижу. Почему? Наверное, потому что не люблю Юру. Да, я уже давно поняла это. Есть только привычка и немножко жалости. А ещё нежелание рушить эту хрупкую иллюзию под названием – «У меня есть парень». Юрка хороший, с ним спокойно и надёжно. Но нет того, что я понимала под словом «любовь». Ну или по крайней мере представляла. А может и нет её вовсе? Любви… И все эти сцены из фильмов и книжек лишь игра актёров и фантазия автора, не имеющая ничего общего с жизнью. В это верить не хотелось… Хотелось такой же сумасшедшей страсти, такого же накала чувств и даже таких же душевных страданий. Хотелось ЧУВСТВОВАТЬ… А с Юрой ничего такого не было. Как впрочем и ни с кем другим до этого.

Я зевнула. Хотя время было ещё раннее, но меня стало клонить в сон. Голова всё ещё продолжала болеть. Можно конечно сходить в машину за анальгином, но мысль о том, чтобы выбраться из-под пледа и выйти на улицу, не вызывала у меня энтузиазма. Поэтому я просто устроилась поудобнее и закрыла глаза.

Проснулась я от ощущения, что на меня кто-то смотрит. Открыла глаза и увидела, что в углу комнаты, прямо напротив дивана, сидит... огромный белый волк и смотрит прямо на меня. Его глаза горели голубовато-зелёным огнём. Страх парализовал меня, я не могла пошевелиться.

Продолжение следует...