Книга «Последний поклон» советского писателя Виктора Астафьева представляет собой повесть в рассказах, которая носит народный характер, складывающийся из сострадания, совести, долга и красоты. В повести задействовано много героев, но главные - бабушка и ее внук. Мальчик-сирота Витя живет вместе с бабушкой Катериной Петровной, ставшей обобщенным образом всех русских бабушек, воплощением любви, доброты, заботы, нравственности и душевного тепла. И в то же время она была строгой и иногда даже суровой женщиной. Иногда могла подтрунить над внуком, но однако сильно любила его и заботилась о нем безгранично.

Ценности, привитые детством

Настоящая дружба - это самая драгоценная и очень редкая награда для человека, считал Астафьев. "Фотография, на которой меня нет" - рассказ, в котором писатель хотел показать, как герой относится к своим друзьям. Для автора это было немаловажно. Ведь дружба иногда сильнее, чем родственные связи.

Рассказ «Фотография, на которой меня нет» представлен отдельной частью в повести «Последний поклон». В нем автор изобразил все волнующие моменты своего детства.
Чтобы сделать анализ рассказа, необходимо прочитать краткое содержание.

"Фотография, на которой меня нет": сюжет

Сюжет рассказывает о том, что однажды специально приехал фотограф, чтобы сфотографировать учеников школы. Дети сразу стали думать, как и где им встать. Они решили, что прилежные хорошисты должны сидеть на переднем фоне, те, кто учится удовлетворительно - в середине, а плохих надо поставить сзади.

Витька и его Санька, по идее, должны были стоять сзади, так как не отличались прилежной учебой и тем более поведением. Чтобы доказать всем, что они совсем ненормальные люди, мальчишки в снег пошли кататься с такого обрыва, с какого ни один нормальный человек никогда бы не стал. В итоге, извалявшись в снегу, они разбрелись по домам. Расплата за такую горячность не заставила себя ждать, и вечером у Витьки разболелись ноги.

Бабушка самостоятельно поставила ему диагноз «рематизни». Мальчик не мог встать на ноги, выл и стонал от боли. Катерина Петровна очень сильно сердилась на внука и причитала: «Говорила тебе, не студися!» Однако она тут же отправилась за лекарствами.

Хоть и ворчит бабушка на внука, и передразнивает его, но относится к нему с огромной нежностью и сильной привязанностью. Дав ему затрещину, она принимается долго натирать внуку ноги нашатырным спиртом. Катерина Петровна глубоко сострадает ему, так как он сирота: его мама по роковой случайности утонула в речке, а у отца уже образовалась другая семья в городе.

Дружба

Так начиналось краткое содержание. «Фотография на которой меня нет» как литературное произведение рассказывает о том, что из-за своей болезни мальчик Витя все-таки пропускает одно из важнейших событий - фотографирование с классом. Он очень сожалеет об этом, бабушка тем временем утешает внука и говорит, что как только он выздоровеет, то они сами поедут в город к «самолучшему» фотографу Волкову, и он сделает любые снимки, хоть на портрет, хоть на «пачпорт», хоть на «ероплане», хоть на коне, хоть на чем.

И вот тут к самому важному моменту подходит сюжет. Краткое содержание («Фотография на которой меня нет») описывает, что друг Витьки Санька на утро приходит за другом и видит, что тот не может стоять на ногах, и тогда он моментально решает тоже не идти фотографироваться. Санька поступает как истинный друг, который не хочет расстраивать Витьку еще больше и поэтому тоже пропускает это событие. Даже несмотря на то что Санька готовился и надел новую телогрейку, он начинает успокаивать Витьку, что не в последний раз приезжает к ним фотограф, и в следующий раз они попадут в кадр.

«Фотография, на которой меня нет»: отзыв и анализ

Хоть и рассматривается здесь дружба деревенских мальчишек на совсем детском уровне, но этот эпизод скажется на развитии личности героя. В дальнейшем он будет очень важным: не только бабушкино воспитание и забота повлияли на его отношение к окружающему миру, но и добропорядочные отношения с друзьями.

Произведение «Фотография, на которой меня нет» раскрывает образ истинных русских бабушек, как они жили в своих деревнях, вели свое хозяйство, украшали и утепляли свои окна мхом, потому что он "сырость засасывает", ставили уголек, чтобы не обмерзало стекло, и рябину вешали от угара. По окну судили, какая хозяйка живет в доме.

Учитель

В школу Витя не ходил больше недели. Однажды к ним пришел учитель и принес фотографию. Катерина Петровна с огромным радушием и гостеприимством встретила его, мило беседовала, угостила чаем и поставила на стол угощения, какие только могут быть в деревне: «брусницу», «лампасейки» (леденцы в жестяной баночке), городские пряники и сушки.

Учитель у них в деревне был самым уважаемым человеком, ведь он учил детей грамоте, а также помогал местным жителям писать нужные письма и документы. За такую доброжелательность люди помогали ему дровами, молоком, за дитем присмотреть, а бабушка Екатерина Петровна его малышу заговорила пупок.

Заключение

Вот на этом, пожалуй, можно закончить краткое содержание. «Фотография, на которой меня нет» - это небольшой по размеру рассказ, который помогает читателю как можно лучше понять образы главных героев, увидеть их нравственные души, приоритеты и жизненные ценности.

Кроме этого, мы понимаем, насколько важна для этих людей фотография, потому что она составляет своеобразную летопись и настенную историю русского народа. И какими бы смешными, иногда нелепыми и напыщенными ни были эти старинные фотографии, все равно отсутствует желание над ними смеяться, хочется просто улыбнуться, потому что понимаешь, что многие из позировавших полегли в войну, защищая свою землю.

Астафьев пишет, что дом, в котором была размещена его школа и на фоне которого была сделана фотография, был построен еще его прадедом, раскулаченным большевиками. Семьи раскулаченных в то время выгоняли прямо на улицу, но родня не давала им погибнуть, и они расселялись по чужим домам.

Вот обо всем этом и старался писать в своем творчестве Астафьев. «Фотография, на которой меня нет» - это маленький эпизод из жизни писателя и всего простого, но поистине великого народа.

1. спасибо
2. vlfff
3. Сюжет рассказывает о том, что однажды в деревню из города специально приехал фотограф, чтобы сфотографировать учеников школы. Дети сразу стали думать, как и где им встать. Они решили, что прилежные хорошисты должны сидеть на переднем фоне, те, кто учится удовлетворительно - в середине, а плохих надо поставить сзади.
   Витька и его закадычный друг Санька, по идее, должны были стоять сзади, так как не отличались прилежной учебой и тем более поведением. Чтобы доказать всем, что они совсем ненормальные люди, мальчишки в снег пошли кататься с такого обрыва, с какого ни один нормальный человек никогда бы не стал. В итоге, извалявшись в снегу, они разбрелись по домам. Расплата за такую горячность не заставила себя ждать, и вечером у Витьки разболелись ноги. Бабушка самостоятельно поставила ему диагноз рематизни. Мальчик не мог встать на ноги, выл и стонал от боли. Катерина Петровна очень сильно сердилась на внука и причитала: Говорила тебе, не студися! Однако она тут же отправилась за лекарствами. Хоть и ворчит бабушка на внука, и передразнивает его, но относится к нему с огромной нежностью и сильной привязанностью. Дав ему затрещину, она принимается долго натирать внуку ноги нашатырным спиртом. Катерина Петровна глубоко сострадает ему, так как он сирота: его мама по роковой случайности утонула в речке, а у отца уже образовалась другая семья в городе.
4. В рассказе Виктора Петровича Астафьева "Фотография, на которой меня нет" отображена жизнь людей в тридцатые годы. Каждый живет, чем может. Быт жителей деревни очень прост. В школе нет ни парт, ни скамеек, ни тетрадей, ни учебников, ни карандашей.
   Витя главный герой рассказа - живт без родителей. Огромную роль в его жизни играет, пожалуй, самый дорогой человек бабушка. Она отругает мальчика за простуженные ноги, поворчит немного, но потом будет всю ночь выхаживать, поить молоком, растирать, укутывать и останется до утра возле кровати любимого внука.
   В повествовании автор вводит изображение окон. В одних была просто вата и три четыре розетки рябины с листиками. В других даже сткла были не везде. В третьих было навалено всего: и ваты, и моху, и рябины, и калины, и даже разноцветных бумажных цветочков, служивших самым лучшим украшением. "По окну, ещ не заходя в дом можно определить, какая здесь живт хозяйка, что у не за характер и каков обиход в избе".
   В рассказе есть образ цветка, который является "двойником" мальчика. Порою, он угасает, гибнет, но вс же к весне вновь возрождается, появляются бледно-зелные побеги и торопливо тянутся вверх, чтобы однажды раскрыться прекрасным цветком.
   Во фрагменте рассказа, где главного героя не отпускают фотографироваться, автор использует очень много глаголов. Таким образом, Астафьев пытается описать психологическое состояние мальчика, передать его мысли, чувства и эмоции читателю. Витя очень хочет пойти и сфотографироваться вместе со всеми. Но, в то же время, понимает, что ходить он совсем не может.
   Бабушка главного героя добрая и заботливая деревенская жительница. В е речь автор включил огромное количество диалектных и просторечных слов и выражений. Так Астафьев показал всю простоту и незатейливость русского человека.
   Конечно, в деревне есть и пьяницы, и "ненаджные люди". Но не они определяют атмосферу жизни. Особым уважением пользуется учитель не только за свои знания, но и за то, что он сам всех уважает, со всеми здоровается и никогда не отказывает в просьбе. Люди в этом рассказе, хоть и не идеальны, но ценят внутреннюю, душевную красоту людей.
   В этом рассказе мне понравилось то, что деревня живт, как одна большая семья, дружная и крепкая. Иногда в ней случаются ссоры, но силой добра, помогая и прощая, можно победить все беды
5. Из города на подводе приехал фотограф!
   Фотограф прибыл за полдень, и по этому случаю занятия в школе были прерваны.
   Учитель и учительница - муж с женою - стали думать, где поместить фотографа на ночевку.
   Решили поместить его в заезжий дом, но вмешалась тетка Авдотья.
   Фотограф был пристроен на ночь у десятника сплавконторы. Жил в нашем селе грамотный, деловой, всеми уважаемый человек Илья Иванович Чехов. Происходил он из ссыльных.
   Всем хотелось угодить фотографу, чтобы оценил он заботу о нем и снимал бы ребят как полагается, хорошо снимал.
   Весь длинный зимний вечер школьники гужом ходили по селу, гадали, кто где сядет, кто во что оденется и какие будут распорядки. Решение вопроса о распорядках выходило не в нашу с Санькой пользу. Прилежные ученики сядут впереди, средние - в середине, плохие - назад - так было порешено. Ни в ту зиму, ни во все последующие мы с Санькой не удивляли мир прилежанием и поведением, нам и на середину рассчитывать было трудно. Быть нам сзади, где и не разберешь, кто заснят? Ты или не ты? Мы полезли в драку, чтоб боем доказать, что мы - люди пропащие.. . Но ребята прогнали нас из своей компании, даже драться с нами не связались. Тогда пошли мы с Санькой на увал и стали кататься с такого обрыва, с какого ни один разумный человек никогда не катался. Ухарски гикая, ругаясь, мчались мы не просто так, в погибель мчались, поразбивали о каменья головки санок, коленки посносили, вывалялись, начерпали полные катанки снегу.
   Ночью наступила расплата за отчаянный разгул - у меня заболели ноги.
   бабушка и, нашарив меня в темноте, перво-наперво дала затрещину. Потом долго натирала мои ноги нашатырным спиртом. Спирт она втирала основательно, досуха.
   Не уснул я в ту ночь. Ни молитва бабушкина, ни нашатырный спирт, ни привычная шаль, особенно ласковая и целебная оттого, что мамина, не принесли облегчения. Я бился и кричал на весь дом.
   Утром бабушка унесла меня в баню - сам я идти уже не мог. Долго растирала бабушка мои ноги запаренным березовым веником, грела их над паром от каленых камней, парила сквозь тряпку всего меня, макая веник в хлебный квас, и в заключение опять же натерла нашатырным спиртом.
   В школу я не ходил больше недели. Бабушка меня лечила и баловала, давала варенья, брусницы, настряпала отварных сушек, которые я очень любил.
   Потом учитель пришл навестить. Принс показать фотографию.
   Далее идт речь об учителях и школе.
6. Сюжет рассказывает о том, что однажды в деревню из города специально приехал фотограф, чтобы сфотографировать учеников школы. Дети сразу стали думать, как и где им встать. Они решили, что прилежные хорошисты должны сидеть на переднем фоне, те, кто учится удовлетворительно - в середине, а плохих надо поставить сзади. Витька и его закадычный друг Санька, по идее, должны были стоять сзади, так как не отличались прилежной учебой и тем более поведением. Чтобы доказать всем, что они совсем ненормальные люди, мальчишки в снег пошли кататься с такого обрыва, с какого ни один нормальный человек никогда бы не стал. В итоге, извалявшись в снегу, они разбрелись по домам. Расплата за такую горячность не заставила себя ждать, и вечером у Витьки разболелись ноги. Бабушка самостоятельно поставила ему диагноз рематизни. Мальчик не мог встать на ноги, выл и стонал от боли. Катерина Петровна очень сильно сердилась на внука и причитала: Говорила тебе, не студися! Однако она тут же отправилась за лекарствами. Хоть и ворчит бабушка на внука, и передразнивает его, но относится к нему с огромной нежностью и сильной привязанностью. Дав ему затрещину, она принимается долго натирать внуку ноги нашатырным спиртом. Катерина Петровна глубоко сострадает ему, так как он сирота: его мама по роковой случайности утонула в речке, а у отца уже образовалась другая семья в городе. Дружба Так начиналось краткое содержание. Фотография на которой меня нет как литературное произведение рассказывает о том, что из-за своей болезни мальчик Витя все-таки пропускает одно из важнейших событий фотографирование с классом. Он очень сожалеет об этом, бабушка тем временем утешает внука и говорит, что как только он выздоровеет, то они сами поедут в город к самолучшему фотографу Волкову, и он сделает любые снимки, хоть на портрет, хоть на пачпорт, хоть на ероплане, хоть на коне, хоть на чем. И вот тут к самому важному моменту подходит сюжет. Краткое содержание (Фотография на которой меня нет) описывает, что друг Витьки Санька на утро приходит за другом и видит, что тот не может стоять на ногах, и тогда он моментально решает тоже не идти фотографироваться. Санька поступает как истинный друг, который не хочет расстраивать Витьку еще больше и поэтому тоже пропускает это событие. Даже несмотря на то что Санька готовился и надел новую телогрейку, он начинает успокаивать Витьку, что не в последний раз приезжает к ним фотограф, и в следующий раз они попадут в кадр. Фотография, на которой меня нет: отзыв и анализ Хоть и рассматривается здесь дружба деревенских мальчишек на совсем детском уровне, но этот эпизод скажется на развитии личности героя. В дальнейшем он будет очень важным: не только бабушкино воспитание и забота повлияли на его отношение к окружающему миру, но и добропорядочные отношения с друзьями. Произведение Фотография, на которой меня нет раскрывает образ истинных русских бабушек, как они жили в своих деревнях, вели свое хозяйство, украшали и утепляли свои окна мхом, потому что он "сырость засасывает", ставили уголек, чтобы не обмерзало стекло, и рябину вешали от угара. По окну судили, какая хозяйка живет в доме. Учитель В школу Витя не ходил больше недели. Однажды к ним пришел учитель и принес фотографию. Катерина Петровна с огромным радушием и гостеприимством встретила его, мило беседовала, угостила чаем и поставила на стол угощения, какие только могут быть в деревне: брусницу, лампасейки (леденцы в жестяной баночке), городские пряники и сушки. Учитель у них в деревне был самым уважаемым человеком, ведь он учил детей грамоте, а также помогал местным жителям писать нужные письма и документы. За такую доброжелательность люди помогали ему дровами, молоком, за дитем присмотреть, а бабушка Екатерина Петровна его малышу заговорила пупок. Заключение Вот на этом

«Глухой зимою, во времена тихие, сонные нашу школу взбудоражило неслыханно важное событие».

Из города на подводе приехал фотограф!

Он приехал фотографировать учащихся!

Где поместить его на ночлег? В семье учителя — маленький ребенок, который болен и все время кричит.

Во второй половине дома, где живет учитель, размещалась контора. Там все время звонил телефон и люди громко кричали в трубку.

В «заезжем доме» — ямщики напьются и «вшей напустют» .

Фотограф был пристроен на ночь у десятника сплавконторы Ильи Ивановича Чехова. Там его могут угостить и умным разговором, и городской водочкой, и книжкой из шкафа.

Школьники готовились к съемке, обсуждая, что надеть, как причесаться. Было решено, что в первых рядах будут отличники, а хулиганы и двоечники — в последних.

Рассказчик и его друг Санька ни примерным поведением, ни оценками не могли похвастаться. Поэтому с горя, что окажутся в последнем ряду, где их никто и не разглядит, мальчишки накатались с горки на санках. Вернулись домой мокрые и разгоряченные.

Рассказчик страдал ревматизмом — и ночью у него разболелись ноги. Да так, что он завыл — сначала тихонько, по-щенячьи, затем и в полный голос.

Бабушка растерла ноги нашатырным спиртом, нашлепала его, закутала в пуховую шаль:

— Спи, пташка малая, Господь с тобой и анделы во изголовье.

Но растирка не помогла. Мальчик бился и кричал.

Бабушка велела деду растопить баню и унесла туда мальчонку — сам он идти уже не мог.

Санька из солидарности тоже сказал, что фотографироваться не пойдет. Тем более, что ему было совестно, ведь это он сманил приятеля кататься.

Учитель приходит справиться о здоровье мальчика и приносит ему фотографию класса. «Уважение к нашему учителю и учительнице всеобщее, молчаливое. Учителей уважают за вежливость, за то, что они здороваются со всеми кряду, не разбирая ни бедных, ни богатых, ни ссыльных, ни самоходов. Еще уважают за то, что в любое время дня и ночи к учителю можно прийти и попросить написать нужную бумагу...»

Вот и благодарят учителей: то кринку сметаны «забудут» в учительских сенях, то дрова подвезут и у дома сгрузят.

Описываемые события происходили во времена раскулачивания.

«Раскулаченных и подкулачников выкинули вон глухой осенью, стало быть, в самую подходящую для гибели пору. И будь тогдашние времена похожими на нынешние, все семьи тут же и примерли бы. Но родство и землячество тогда большой силой были, родственники дальние, близкие, соседи, кумовья и сватовья, страшась угроз и наветов, все же подобрали детей, в первую голову грудных, затем из бань, стаек, амбаров и чердаков собрали матерей, беременных женщин, стариков, больных людей, за ними и всех остальных разобрали по домам».

Выселенные женщины ночью ходили в свои погреба за картошкой, соленьями, припасами. Они молили Бога о спасении одних и наказании других. «Но в те годы Бог был занят чем-то другим, более важным, и от русской деревни отвернулся».

Активисты-ликвидаторы разоряли крепкое хозяйство кулаков. «Катька Болтухина металась по селу, меняла отнятую вещь на выпивку, никого не боясь, ничего не стесняясь. Случалось, тут же предлагала отнятое самой хозяйке. Бабушка моя, Катерина Петровна, все деньжонки, скопленные на черный день, убухала, не одну вещь «выкупила» у Болтухиных и вернула в описанные семьи».

Выселяют и по второму разу, из тех избенок, где только угнездились. Баба Платошиха цепляется за косяк, срывая ногти в кровь. Ее швыряют на крыльцо, бьют сапогом по лицу. Тут родственник ее, немой Кирилл, что скрывался в лесу, подскочил и разнес ржавым колуном голову уполномоченному.

Бедно жило село, но учитель оказался очень деятельным: он послал школьников собирать утиль: старые самовары, тряпки, кости. Все это отвез в город и привез тетради, переводные картинки. «Мы попробовали сладких петушков на палочках, женщины разжились иголками, нитками, пуговицами.

Учитель еще и еще ездил в город на сельсоветской кляче, выхлопотал и привез учебники, один учебник на пятерых. Потом еще полегчение было — один учебник на двоих. Деревенские семьи большие, стало быть, в каждом доме появился учебник. Столы и скамейки сделали деревенские мужики и плату за них не взяли, обошлись магарычом, который, как я теперь догадываюсь, выставил им учитель на свою зарплату».

Так поднялась школа.

Учитель в теплое время ходит с учениками гулять в лес и поле и много рассказывает им, а дети делятся с ним своими знаниями о местной природе. Однажды компания увидела ядовитую змею и учитель, испугавшись за детей, убил ее палкой.

Фамилии учительской в деревне теперь никто не помнит, но главное, что осталось слово — Учитель.

Многие считают деревенские фотографии смешными, но это не так.

«Деревенская фотография — своеобычная летопись нашего народа, настенная его история, а еще не смешно и оттого, что фото сделано на фоне родового, разоренного гнезда».

Глухой зимой нашу школу взбудоражило невероятное событие: к нам едет фотограф из города. Фотографировать он будет «не деревенский люд, а нас, учащихся овсянской школы». Возник вопрос - где селить такого важного человека? Молодые учителя нашей школы занимали половину ветхого домишки, и у них был вечно орущий малыш. «Такую персону, как фотограф, неподходяще было учителям оставить у себя». Наконец фотографа пристроили у десятника сплавной конторы, самого культурного и уважаемого человека в селе.

Весь оставшийся день школьники решали, «кто где сядет, кто во что оденется и какие будут распорядки». По всему выходило, что меня и левонтьевского Саньку посадят в самый последний, задний ряд, поскольку мы «не удивляли мир прилежанием и поведением». Даже подраться не получилось - ребята просто прогнали нас. Тогда мы начали кататься с самого высокого обрыва, и я начерпал полные катанки снега.

Ночью у меня начали отчаянно ныть ноги. Я застудился, и начался приступ болезни, которую бабушка Катерина называла «рематизня» и утверждала, что я унаследовал её от покойной мамы. Бабушка лечила меня всю ночь, и уснул я только под утро. Утром за мной пришёл Санька, но пойти фотографироваться я не смог, «подломились худые ноги, будто не мои они были». Тогда Санька заявил, что тоже не пойдёт, а сфотографироваться успеет и потом - жизнь-то долгая. Бабушка нас поддержала, пообещав свезти меня к самому лучшему фотографу в городе. Только меня это не устраивало, ведь на фото не будет нашей школы.

В школу я не ходил больше недели. Через несколько дней к нам зашёл учитель и принёс готовую фотографию. Бабушка, как и остальные жители нашего села, относилась к учителям очень уважительно. Они ко всем были одинаково вежливы, даже к ссыльным, и всегда готовы были помочь. Даже Левонтия, «лиходея из лиходеев», наш учитель смог утихомирить. Помогали им деревенские, как могли: кто за дитём посмотрит, кто горшок молока в избе оставит, кто воз дров привезёт. На деревенских свадьбах учителя были самыми почётными гостями.

Работать они начинали в «доме с угарными печами». В школе не было даже парт, не говоря уже о книжках с тетрадками. Дом, в котором разместилась школа, срубил ещё мой прадед. Я там родился и смутно помню и прадеда, и домашнюю обстановку. Вскоре после моего рождения родители отселились в зимовье с протекающей крышей, а ещё через некоторое время прадеда раскулачили.

Раскулаченных тогда выгоняли прямо на улицу, но родня не давала им погибнуть. «Незаметно» бездомные семьи распределялись по чужим домам. Нижний конец нашего села был полон пустых домов, оставшихся от раскулаченных и высланных семей. Их-то и занимали люди, выброшенные из родных жилищ накануне зимы. В этих временных пристанищах семьи не обживались - сидели на узлах и ждали повторного выселения. Остальные кулацкие дома занимали «новожители» - сельские тунеядцы. За какой-нибудь год они доводили справный дом до состояния хибары и переселялись в новый.

Из своих домов люди выселялись безропотно. Только один раз за моего прадеда заступился глухонемой Кирила. «Знавший только угрюмую рабскую покорность, к сопротивлению не готовый, уполномоченный не успел даже и о кобуре вспомнить. Кирила всмятку разнёс его голову» ржавым колуном. Кирилу выдали властям, а прадеда с семьёй выслали в Игарку, где он и умер в первую же зиму.

В моей родной избе сперва было правление колхоза, потом жили «новожители». То, что от них осталось, отдали под школу. Учителя организовали сбор вторсырья, и на вырученные деньги купили учебники, тетради, краски и карандаши, а сельские мужики бесплатно смастерили нам парты и лавки. Весной, когда тетради кончались, учителя вели нас в лес и рассказывали «про деревья, про цветки, про травы, про речки и про небо».

Уже много лет прошло, а я всё ещё помню лица моих учителей. Фамилию их я забыл, но осталось главное - слово «учитель». Фотография та тоже сохранилась. Я смотрю на неё с улыбкой, но никогда не насмехаюсь. «Деревенская фотография - своеобычная летопись нашего народа, настенная его история, а ещё не смешно и оттого, что фото сделано на фоне родового, разорённого гнезда».

Глухой зимою, во времена тихие, сонные нашу школу взбудоражило неслыханно важное событие.

Из города на подводе приехал фотограф!

И не просто так приехал, по делу - приехал фотографировать.

И фотографировать не стариков и старух, не деревенский люд, алчущий быть увековеченным, а нас, учащихся овсянской школы.

Фотограф прибыл за полдень, и по этому случаю занятия в школе были прерваны.

Учитель и учительница - муж с женою - стали думать, где поместить фотографа на ночевку.

Сами они жили в одной половине дряхленького домишка, оставшегося от выселенцев, и был у них маленький парнишка-ревун. Бабушка моя, тайком от родителей, по слезной просьбе тетки Авдотьи, домовничавшей у наших учителей, три раза заговаривала пупок дитенку, но он все равно орал ночи напролет и, как утверждали сведущие люди, наревел пуп в луковицу величиной.

Во второй половине дома размещалась контора сплавного участка, где висел пузатый телефон, и днем в него было не докричаться, а ночью он звонил так, что труба на крыше рассыпалась, и по телефону этому можно было разговаривать. Сплавное начальство и всякий народ, спьяну или просто так забредающий в контору, кричал и выражался в трубку телефона.

Такую персону, как фотограф, неподходяще было учителям оставить у себя. Решили поместить его в заезжий дом, но вмешалась тетка Авдотья. Она отозвала учителя в куть и с напором, правда, конфузливым, взялась его убеждать:

Им тама нельзя. Ямщиков набьется полна изба. Пить начнут, луку, капусты да картошек напрутся и ночью себя некультурно вести станут. - Тетка Авдотья посчитала все эти доводы неубедительными и прибавила: - Вшей напустют…

Что же делать?

Я чичас! Я мигом! - Тетка Авдотья накинула полушалок и выкатилась на улицу.

Фотограф был пристроен на ночь у десятника сплавконторы. Жил в нашем селе грамотный, деловой, всеми уважаемый человек Илья Иванович Чехов. Происходил он из ссыльных. Ссыльными были не то его дед, не то отец. Сам он давно женился на нашей деревенской молодице, был всем кумом, другом и советчиком по части подрядов на сплаве, лесозаготовках и выжиге извести. Фотографу, конечно же, в доме Чехова - самое подходящее место. Там его и разговором умным займут, и водочкой городской, если потребуется, угостят, и книжку почитать из шкафа достанут.

Вздохнул облегченно учитель. Ученики вздохнули. Село вздохнуло - все переживали.

Всем хотелось угодить фотографу, чтобы оценил он заботу о нем и снимал бы ребят как полагается, хорошо снимал.

Весь длинный зимний вечер школьники гужом ходили по селу, гадали, кто где сядет, кто во что оденется и какие будут распорядки. Решение вопроса о распорядках выходило не в нашу с Санькой пользу. Прилежные ученики сядут впереди, средние - в середине, плохие - назад - так было порешено. Ни в ту зиму, ни во все последующие мы с Санькой не удивляли мир прилежанием и поведением, нам и на середину рассчитывать было трудно. Быть нам сзади, где и не разберешь, кто заснят? Ты или не ты? Мы полезли в драку, чтоб боем доказать, что мы - люди пропащие… Но ребята прогнали нас из своей компании, даже драться с нами не связались. Тогда пошли мы с Санькой на увал и стали кататься с такого обрыва, с какого ни один разумный человек никогда не катался. Ухарски гикая, ругаясь, мчались мы не просто так, в погибель мчались, поразбивали о каменья головки санок, коленки посносили, вывалялись, начерпали полные катанки снегу.

Бабушка уж затемно сыскала нас с Санькой на увале, обоих настегала прутом. Ночью наступила расплата за отчаянный разгул у меня заболели ноги. Они всегда ныли от «рематизни», как называла бабушка болезнь, якобы доставшуюся мне по наследству от покойной мамы. Но стоило мне застудить ноги, начерпать в катанки снегу - тотчас нудь в ногах переходила в невыносимую боль.

Я долго терпел, чтобы не завыть, очень долго. Раскидал одежонку, прижал ноги, ровно бы вывернутые в суставах, к горячим кирпичам русской печи, потом растирал ладонями сухо, как лучина, хрустящие суставы, засовывал ноги в теплый рукав полушубка ничего не помогало.

И я завыл. Сначала тихонько, по-щенячьи, затем и в полный голос.

Так я и знала! Так я и знала! - проснулась и заворчала бабушка. - Я ли тебе, язвило бы тебя в душу и в печенки, не говорила: «Не студися, не студися!» - повысила она голос. - Так он ведь умнее всех! Он бабушку послушат? Он добрым словам воньмет? Загибат теперь! Загибат, худа немочь! Мольчи лучше! Мольчи! - Бабушка поднялась с кровати, присела, схватившись за поясницу. Собственная боль действует на нее усмиряюще. - И меня загибат…

Она зажгла лампу, унесла ее с собой в куть и там зазвенела посудою, флакончиками, баночками, скляночками - ищет подходящее лекарство. Припугнутый ее голосом и отвлеченный ожиданиями, я впал в усталую дрему.

Где ты тутока?

Зде-е-е-ся. - по возможности жалобно откликнулся я и перестал шевелиться.

Зде-е-еся! - передразнила бабушка и, нашарив меня в темноте, перво-наперво дала затрещину. Потом долго натирала мои ноги нашатырным спиртом. Спирт она втирала основательно, досуха, и все шумела: - Я ли тебе не говорила? Я ли тебя не упреждала? И одной рукой натирала, а другой мне поддавала да поддавала: - Эк его умучило! Эк его крюком скрючило? Посинел, будто на леде, а не на пече сидел…

Я уж ни гугу, не огрызался, не перечил бабушке - лечит она меня.

Выдохлась, умолкла докторша, заткнула граненый длинный флакон, прислонила его к печной трубе, укутала мои ноги старой пуховой шалью, будто теплой опарой облепила, да еще сверху полушубок накинула и вытерла слезы с моего лица шипучей от спирта ладонью.

Спи, пташка малая, Господь с тобой и анделы во изголовье.

Заодно бабушка свою поясницу и свои руки-ноги натерла вонючим спиртом, опустилась на скрипучую деревянную кровать, забормотала молитву Пресвятой Богородице, охраняющей сон, покой и благоденствие в дому. На половине молитвы она прервалась, вслушивается, как я засыпаю, и где-то уже сквозь склеивающийся слух слышно:

И чего к робенку привязалася? Обутки у него починеты, догляд людской…