Роман, состоящий из трёх новелл, относится ко времени экономической депрессии 1930-х гг.

Флоридский рыбак Гарри Морган из Ки-Уэста зарабатывает на жизнь тем, что сдаёт свою моторку разным богатеям, приехавшим сюда половить рыбку. Лодку они нанимают вместе с хозяином - тот хорошо знает, где лучше клёв и какая для какой рыбы нужна приманка. Гарри предпочитает быть в хороших отношениях с законом и взял за правило не связываться с контрабандистами и вообще не заниматься незаконным промыслом. Но однажды все меняется.

Зафрахтовавший лодку на три недели американец, с которым Гарри ловил рыбу у побережья Кубы, обманывает рыбака и, испортив тому в придачу снасти, преспокойно улетает, не расплатившись и не возместив убытки.

Морган рассчитывал получить около шестисот долларов, ему надо закупить бензин, чтобы вернуться в Штаты, нужны и деньги на жизнь: у него семья - жена и три дочери-школьницы.

Гарри вынужден идти на противозаконную сделку: за тысячу долларов он соглашается нелегально вывезти с Кубы нескольких китайцев. Посредник даёт понять, что китайцев вовсе не надо доставлять на материк, а просто шлёпнуть по дороге. Морган предпочитает убить самого негодяя-посредника, а китайцев высаживает на кубинском же побережье, недалеко от того места, где взял их на борт. Китайцы, не понимая, что спаслись от верной смерти, недовольны, что их надули, но открыто не ропщут.

Лиха беда - начало. Гарри, которому надо кормить семью, становится контрабандистом - перевозит виски с Кубы в Ки-Уэст. Однажды, когда Гарри вместе с подручным-негром совершает рядовой рейс с грузом виски, их нагоняет катер морской полиции. Им приказано остановиться. Когда стражи порядка видят, что на моторке и не думают подчиняться приказу, они открывают стрельбу и ранят Гарри и негра. Тем, однако, удаётся уйти от преследования, но негр совсем раскис, да и Гарри с трудом бросает якорь в водах рядом с Ки-Уэстом. Штормит. Гарри боится, что посредники не придут за опасным грузом.

С проходящего мимо катера, владелец которого Уилли - приятель Гарри, замечают, что на лодке Моргана что-то не в порядке. Пассажиры катера - представители закона, они догадываются, что раненый человек на лодке - бутлеггер, и требуют, чтобы Уилли подошёл к судёнышку поближе, но тот наотрез отказывается. Мало того, он кричит Гарри, чтобы тот, если у него есть чего лишнее на борту, поскорее бы от этого отделался и пусть знает: Уилли его в глаза не видел и покажет это даже перед судом. Своим пассажирам он говорит, что в свидетели к ним не пойдёт и вообще, если дойдёт до разбирательства, присягнёт, что ничего не знает и лодки этой в глаза не видел.

Превозмогая боль в руке, Гарри выбрасывает груз за борт и направляет моторку в сторону гавани - ему и негру нужен врач. Может, руку все же вылечат - ему бы она очень пригодилась...

Руку, однако, спасти не удаётся, теперь у Гарри правый рукав подколот к самому плечу. Лодка его после последнего случая арестована: законники из Вашингтона, оказавшиеся в тот день на катере Уилли, добились-таки своего. Но, как Гарри говорит Другу, он не может допустить, чтобы у его детей с голоду подводило животы, а рыть за гроши канавы для правительства он тоже не намерен. Гарри по-прежнему не отказывается от незаконных вояжей - на этот раз ему предлагают доставить на Кубу четырёх нелегалов. Его друг Элберт соглашается помочь Гарри, тем более что за эту работёнку хорошо платят. Они дружно решают, что нет такого закона, чтобы человек голодал. Богачи скупают здесь земельные участки, и скоро беднякам придётся отправляться голодать в другое место. Гарри не «красный», но, по его словам, его давно зло берет от такой жизни. Для выполнения задания Гарри берет напрокат катер у своего друга-бармена.

Мария, жена Гарри, с тех пор как муж согласился на последнее опасное предложение, места себе не находит. Этих двух немолодых людей связывает трогательное чувство, каждого до сих пор волнует простое прикосновение другого, и понимают они Друг друга с полуслова.

Зимой в Ки-Уэст съезжается много известных и просто богатых людей. Их проблемы не похожи на проблемы Гарри, им не надо ежедневно с риском для жизни добывать деньги на пропитание. Они пьют и затевают дешёвые интрижки - как миссис Брэдли с писателем Ричардом Гордоном; та коллекционирует писателей точно так же, как и их книги. Пассажиры оказываются опаснее, чем ожидал Гарри. Они ограбил банк, а при посадке в катер без всяких причин прихлопнули Элберта. Под дулом автомата Гарри отчаливает от берега, понимая, что кубинцы после завершения всех дел и его тоже пустят в расход. Кубинцы не скрывают, что они революционеры, они грабят и убивают людей, но это все только ради революции и будущего торжества справедливости, ради рабочих людей.

Господи, думает Гарри, чтобы помочь людям, они грабят и при этом убивают таких же простых людей. Все сошли с ума. Гарри понимает, что ему надо опередить кубинцев и, чтобы не обречь себя на заклание, напасть первым. В удобный момент он выхватывает спрятанный заранее автомат и сражает кубинцев несколькими очередями. Однако один кубинец находит в себе силы сделать ответный выстрел и ранит Гарри в живот.

Лёжа на дне лодки, Гарри мучительно думает, что же теперь будет делать Мария. Как вырастит девочек? Ничего, как-нибудь проживёт, она женщина с головой, А вот я откусил больше, чем смог прожевать. На лодке куча денег, а я ни цента не могу передать семье.

Дрейфующую в открытом море лодку замечает катер береговой охраны. Много чего повидавшие на своём веку полицейские, подойдя поближе, не могут скрыть замешательства при виде залитой кровью палубы. Гарри ещё жив, хотя и без сознания. Он что-то бормочет. «Человек один не может ни черта», - слышат ступившие на борт охранники. Ясно, что здесь разыгралась страшная драма - в мертвецах полицейские узнают преступников, ограбивших банк. Но какова во всем этом роль Гарри? Лодку медленно тянут на буксире к пристани мимо стоящих у причала яхт богачей.

А на этих яхтах идёт своя жизнь. На одной - выпускник Гарварда миллионер Уоллэйс кутит с неким Карпентером, вконец разорившимся типом, о котором говорят, что если его сбросить с высоты пятисот футов, то он благополучно приземлится за столом какого-нибудь богача.

На других яхтах - другие люди и другие заботы. На самой большой и роскошной - шестидесятилетний хлебный маклер ворочается на постели, встревоженный последним бухгалтерским счётом. Деньги - его единственная страсть: ухода жены, с которой прожил двадцать лет, он даже не заметил. На яхте рядом известный плейбой спит со своей любовницей - женой знаменитого голливудского режиссёра. Та лежит подле него без сна, размышляя, пить ли снотворное и почему мужчины такие негодяи.

Марии сообщают о случившемся. Вместе с дочерьми она сидит в больнице, все четверо истово молятся, чтобы муж и отец остался жив. Но Гарри умирает, так и не придя в сознание, и Мария чувствует, что с ним что-то умерло у неё внутри, она вспоминает, какой он был задорный, сильный, похожий на какое-то редкое животное. Лучше его не было мужчины на свете. Теперь ей придётся тоже стать мёртвой - как большинству людей.

Часть первая

ГАРРИ МОРГАН
(Весна)

Глава первая

Представляете вы себе Гавану рано утром, когда под стенами домов еще спят бродяги и даже фургонов со льдом еще не видно у баров? Так вот,

мы шли с пристани в “Жемчужину Сан-Франциско” выпить кофе, и на площади не спал только один нищий, он пил воду из фонтана. Но когда мы вошли в

кафе и сели, там нас уже ожидали те трое.
Мы сели, и один из них подошел к нам.
- Ну? - сказал он.
- Не могу, - ответил я ему. - Рад бы помочь вам. Но я уже вчера сказал, что не могу.
- Назовите свою цену.
- Не в этом дело. Я не могу. Вот и все.
Двое других тоже подошли и смотрели на нас с огорчением. Они были славные молодые люди, и я был бы рад оказать им эту услугу.
- По тысяче с головы, - сказал тот, который хорошо говорил по-английски.
- Мне самому неприятно, - ответил я ему. - Но я вам по совести говорю: не могу.
- Потом, когда все здесь изменится, это вам сослужит службу.
- Знаю. Рад бы душой. Но не могу.
- Почему?
- Лодка меня кормит. Если я потеряю ее, я останусь без куска хлеба.
- За деньги можно купить другую лодку.
- Но не в тюрьме.
Они, должно быть, решили, что меня только нужно уговорить, потому что первый продолжал:
- Вы получите три тысячи долларов, и впоследствии это может сослужить вам службу. То, что тут сейчас, знаете, долго не продержится.
- Слушайте, - сказал я. - Мне совершенно все равно, кто у вас будет президентом. Но у меня правило: не перевозить в Штаты ничего такого,

что может болтать.
- Вы хотите сказать, что мы будем болтать? - сказал один из тех, которые до сих пор молчали. Он сердился.
- Я сказал: ничего такого, что может болтать.
- Вы считаете нас lenguas largas?
- Нет.
- Вы знаете, что такое lengua larga?
- Да. Тот, у кого длинный язык.
- Вы знаете, как мы поступаем с такими?
- Не петушитесь, - сказал я. - Вы ко мне обратились. Я вам ничего не предлагал.
- Замолчи, Панчо, - сказал сердитому тот, что говорил первым.
- Он сказал, что мы будем болтать, - сказал Панчо.
- Слушайте, - сказал я. - Я вам говорил, что не берусь перевозить ничего такого, что может болтать. Ящики с вином не могут болтать.

Четвертные бутыли не могут болтать. Есть еще многое, что не может болтать. Люди могут болтать.
- А китайцы не могут болтать? - сказал Панчо со злостью.
- Они могут болтать, но я их не понимаю, - ответил я ему.
- Значит, вы не хотите?
- Я вам уже вчера сказал. Я не могу.
- Но вы не станете болтать? - сказал Панчо. Он меня не понимал и оттого злился. Да, пожалуй, и оттого, что дело не выходило. Я ему даже не

ответил.
- Вы-то сами не из lenguas largas? - спросил он все еще злобно.
- Кажется, нет.
- Это что такое? Угроза?
- Слушайте, - ответил я ему.

Есть! - донеслось со второй лодки.

Этот умник у меня половит рыбку, пока не стемнеет, - кричал капитан Уилли.

Он любит ловить рыбку, - надсаживаясь, орал капитан Уилли. - Да только, сукин сын, говорит, что она не годится в пищу.

Этот человек ваш брат? - спросил Фредерик Гаррисон, весь красный, но по-прежнему снедаемый неуемной любознательностью.

Нет, сэр, - сказал капитан Уилли. - Моряки все называют друг друга братишками.

Мы сейчас же едем в Ки-Уэст, - сказал Фредерик Гаррисон; но он сказал это без особой уверенности.

Нет, сэр, - сказал капитан Уилли. - Вы, господа, наняли мою лодку на день. Мое дело постараться, чтоб ваши деньги не пропали даром. Вы меня обозвали полоумным, но я постараюсь, чтобы вы и в самом деле катались полный день.

Везите нас в Ки-Уэст, - сказал Гаррисон.

Слушаю, сэр, - сказал капитан Уилли. - Немного погодя. Но знаете, что я вам скажу, меч-рыба для еды не хуже мерлана. Когда мы продавали ее на рынок в Гавану, нам платили по десяти центов за фунт, все равно как за мерлана.

Да замолчите вы, - сказал Фредерик Гаррисон.

Я думал, может, вам как правительственному чиновнику это будет интересно. Разве это не вы ведаете ценами на продукты или как там? Разве нет? Чтобы они стоили подороже или как там? Чтобы хлеб был подороже, а рыба подешевле?

Да замолчите вы, - сказал Гаррисон.

Глава восьмая

Гарри на своей лодке перебросил за борт последний мешок.

Дай сюда большой нож, - сказал он негру.

Он упал в воду.

Гарри нажал стартеры и запустил оба мотора. Второй мотор он поставил, когда снова занялся контрабандой, после того как кризис вывел из моды рыболовный спорт. Он достал топор и левой рукой перерубил якорный канат. Якорь затонет, и когда станут поднимать груз, зацепят и его, подумал он. Я пойду прямо в Гаррисон-Байт, и если они захотят забрать лодку, пусть забирают. Мне нужен врач. Я не хочу лишиться и руки и лодки. Груз стоит не меньше, чем лодка. Не так уж много пролилось. Да капля прольется, и то запах здорово слышен.

Он повернул левый рычаг, и лодка, покачиваясь в начавшемся приливе, вышла из зарослей. Моторы работали бесперебойно. Лодка капитана Уилли была уже мили за две, на пути к Бока-Гранде. Пожалуй, прилив такой, что можно уже пройти в озера, подумал Гарри.

Он повернул правый рычаг, открыл регулирующий клапан, и моторы заревели. Он почувствовал, как нос лодки приподнялся, и зеленые манглии быстро заскользили мимо, когда винт стал засасывать воду из-под корней. Может быть, все-таки не заберут лодку, подумал он. Может быть, все-таки мне вылечат руку. Кто мог знать, что они там вдруг поднимут стрельбу, после того как мы полгода свободно ездили туда и обратно. Вот вам кубинцы. Кто-то кому-то не заплатил, а в вас стреляют. Вот такие они, кубинцы.

Эй, Уэсли, - сказал он, оглядываясь на негра, который лежал на том же месте, укрытый одеялом. - Как ты себя чувствуешь?

Господи, - сказал Уэсли. - Хуже быть не может.

Будет еще хуже, когда доктор станет зондировать рану, - ответил ему Гарри.

Вы не человек, - сказал негр. - В вас ничего человеческого нет.

Старик Уилли не подкачает, думал Гарри. Никогда не подкачает старик Уилли. Это правильно, что мы поехали, вместо того чтобы ждать. Глупо было ждать. Меня так мутило и так кружилась голова, что я совсем сбился с толку.

Впереди уже видны были белые стены отеля "Ла-Конча", радиомачты и городские дома. Виден был паром у дока Трумбо, который ему придется обойти, чтобы попасть в Гаррисон-Байт. Старый Уилли не подкачает, думал он. Задаст им перцу. Что это за птицы у него на лодке? Черт возьми, мне и сейчас здорово скверно. У меня здорово голова кружится. Это хорошо, что мы поехали. Это хорошо, что мы не ждали.

Мистер Гарри, - сказал негр. - Вы уж простите, что я не мог помочь вам спустить товар на дно.

Ладно, чего там, - сказал Гарри. - Что спрашивать с негра, когда он ранен. Ты все-таки славный негр, Уэсли.

Сквозь рев моторов и громкий хлюпающий плеск воды за кормой он слышал странный звонкий гул в своем сердце. Так бывало всегда, когда он возвращался из рейса домой. Может быть, все-таки вылечат руку, думал он. Мне бы она еще очень пригодилась, эта рука.

Часть третья
ГАРРИ МОРГАН
(Зима)

Глава девятая

РАССКАЗЫВАЕТ ЭЛБЕРТ

Мы все сидели у Фредди в баре, и тут входит этот длинный худой адвокат и спрашивает:

Где Хуан?

Еще не вернулся, - сказал кто-то.

Я знаю, что он вернулся, и мне нужно повидать его.

Ну конечно, вы сами выдали его и подвели под суд, а теперь вы его будете защищать, - сказал Гарри. - Нечего вам ходить сюда, спрашивать, где он. Он, наверно, у вас в кармане.

А ну вас, - сказал адвокат. - У меня для него работа есть.

Говорят вам, у меня для него работа есть, - сказал адвокат.

Ни для кого у вас нет работы. Зараза вы, и больше ничего.

Что случилось с вашей рукой? - спросил адвокат Гарри.

У Гарри рукав подколот к самому плечу.

Она мне не нравилась, вот я ее и отрезал, - ответил ему Гарри.

Вы ее отрезали или кто-нибудь другой?

Мы с доктором вдвоем ее отрезали, - сказал Гарри. Он много выпил, и у него уже начинало шуметь в голове. - Я сидел смирно, а он резал. Если б людям отрезали руки, когда они забираются в чужие карманы, у вас бы давно не было ни рук, ни ног.

А что случилось с ней, что ее понадобилось отрезать? - спросил его адвокат.

Не ваше дело, - ответил ему Гарри.

Да нет, я просто спрашиваю. Что случилось и где вы были?

Больше вам не к кому приставать? - спросил его Гарри. - Вы знаете, где я был, и вы знаете, что случилось. Попридержите язык и не приставайте ко мне.

Я хочу с вами поговорить, - сказал ему адвокат.

Ну, говорите.

Нет, не при всех.

Я не хочу говорить с вами. От вас ничего хорошего не дождешься. Зараза вы.

У меня кое-что есть для вас. Кое-что хорошее.

Ну ладно. Один раз послушаю, - ответил ему Гарри. - а о чем речь? О Хуане?

Нет. Не о Хуане.

Они обогнули стойку и вошли в помещение за баром, которое было разгорожено на кабинеты, и пробыли там довольно долго. Пока они были там, пришла дочка Толстухи Люси с той девушкой из их заведения, с которой она всегда вместе ходит, и они сели у стойки и спросили кока-колы.

Говорят, вышло запрещение девушкам гулять по улицам после шести часов вечера и в барах показываться тоже, - сказал Фредди дочке Толстухи Люси.

Да, говорят.

Собачья жизнь стала в этом городе, - сказал Фредди.

Еще бы не собачья. Выйдешь купить себе сандвич или стакан кока-колы - арест и штраф пятнадцать долларов.

Теперь только к таким и привязываются, - сказала дочка Толстухи Люси. - Кто любит повеселиться. У кого не совсем постная физиономия.

Если порядки в этом городе не изменятся - дело кончится плохо.

Значит, вы туда придете?

А почему вам не привести их сюда?

С каждым, наверное, происходит совпадение, которое в последствии кажется знаковым. Я завершил работу над своей «Маленькой трилогией», состоящей из трёх повестей, и начал готовить этот текст по заданию, полученному на семинаре (Семинар при Союзе Писателей России). И мне для критики, совершенно закономерно достался роман «Иметь и не иметь»!
И что делать? Приходится держать «такой удар со стороны классика!».

1. Предыстория
Роман Эрнеста Хемингуэя «Иметь и не иметь» («To Have and Have Not») вышел в 1937 году. Структурно состоит из трёх частей. Фактически это - три новеллы, которые объединены единым героем Гарри Морганом (первая - «Один из рейсов» опубликован в 1933 году, вторая «Возвращение контрабандиста» - в 1935 году, а третья часть написана специально для романа). Части имеют подзаголовки: «Весна», «Осень» и «Зима».
Роман трижды экранизировался в Голливуде - в 1944, 1950 и 1958.
Некоторые критики считали роман неудачным, но за эти годы, что прошли со дня выхода «Иметь и не иметь», «почему-то» написана масса вольных переложений «неудачного» романа. Например, перу Ирвина Шоу, у которого Эрнест увёл свою будущую (четвертую) жену Мэри Уэлш, принадлежит экранизированный в СССР роман, совпадающий даже по названию - «Богач, бедняк». Такой вот «обмен».

2. Содержание
Книга рассказывает об американском рыбаке Гарри Моргане, который в силу обстоятельств становится контрабандистом. Повествование относится к 30-м годам XX в., действие происходит на Кубе и в США.
В первой части («Весна») герой пытается «жить по закону». Его нанимают для рыбалки богачи, чем он и зарабатывает на жизнь. Последний клиент фактически обворовывает рыбака. Гарри вынужден принять предложение на перевозку китайцев с Кубы в США. Спасая китайцев, Гарри убивает организатора перевозки.
Во второй части («Осень») Гарри перевозит контрабандное спиртное в США. Последний рейс оказался неудачным: герой теряет руку, лодку конфисковывают.
В третьей части («Зима») Гарри нанят для бегства «революционеров», которые грабят банк и везут деньги на Кубу. Опасаясь за свою жизнь, Гарри убивает террористов, но и сам получает ранение. В больнице он умирает.

3. Размышления
Название романа... «Иметь и не иметь» - а что именно? Что иметь и что не иметь? Здесь Хемингуэй «включает нам мозги». И читатель найдёт в романе массу обоснований такого названия: от социального неравенства до счастья.
Почему Хемингуэй убил Гарри Моргана? Автор ведь мог спокойно прилепить к роману «хэппи енд»: засыпающий от усталости хирург вручает пулю жене: «Пусть носит пулю на груди на цепочке...», радость, лобзания, кругленький счёт в банке, новенький дом, новая лодка, уверенное будущее, бесплатная выпивка в баре пожизненно...
А ведь такой сюжетный ход в романе был намечен (об этом думает и сам Гарри, и его вдова...).
Но герой умирает. И банально подчёркивает одну из ключевых идей Хемингуэя: «Жизнь - тяжела, мучительна и беспросветна, но её надо пройти от начала и до конца. А в конце нет ничего, кроме смерти.»
Таков герой Хемингуэя.
И разве такой роман может считаться «удачным»?! И в XX веке, и в современном обществе потребления подобные финалы и подобные идеи не приветствуются. Сейчас (в силу естественных обстоятельств) истории принято раскрашивать весёленьким и лакировать, а жизнь перестаёт казаться «беспросветной»; романы должны нести только положительные эмоции, особенно после ужасных событий.
Ещё любопытно. В романе с читателем происходит странная метаморфоза. Герой Хемингуэя - по поступкам, взглядам - не должен внушать симпатий, но я, как читатель, почему-то сопереживаю Моргану, дико сопротивляясь этому чувству.

4. О романе
Роман странный. Неровный, дёрганый, неловко слепленный из трёх разных кусков, плюс нелепые «лирические отступления» в третьей части, не имеющие прямого отношения к повествованию (Например, вставки с длиннющими диалогами третьестепенных персонажей).
Однако, не уверен, что структура романа должна быть гладкой полированной доской или мачтовой сосной без сучка и задоринки. Я здесь представил себе кривую сосну на крутом песчаном берегу моря. Она невообразимым образом впилась в дюну, но держится назло ураганам. Она кривая? Но разве она не естественна?
Три эти части романа неравноценны по качеству: первые две части «вылизаны», а третья написана как бы наспех, в её сюжет попали рассуждения пьяной американки, рассказы о «жителях» богатых яхт, мимо которых ведут лодку с трупами и умирающим героем... Именно в третью часть попали неожиданные удивительно сочные описательные пёстрые куски (гл. 20, 22, 26...), хотя на краски автор в романе очень скуп. И эти вставки как бы подчёркивают: мир не обрушивается с гибелью героя, мир живёт сам по себе.
Ну и рваная стилистика. Повествование от первого лица, от третьего, потом вновь от первого, но уже с точки зрения другого фокального персонажа... С одной стороны это понятно, если вспомнить историю создания романа. Но с другой стороны это - триптих, что совсем не предполагает однообразия стиля и писательского решения той или иной части. Главное, что всё это сделано грамотно, пестрота кажется оправданной. Она органична.

5. Герой
Роман о неудачнике? Скорее, да, чем нет. Красавец, сильный человек, любим женой и тремя дочерьми, уважаем, но - неудачник. Против него играет сама Судьба.
Читал, что в этом романе Хемингуэй со всей наглядностью показывает моральную деградацию своего героя.
Посудите сами.
В начале повествования Гарри Морган прорисован как честный, прямодушный, «нормальный» рыбак, у которого правильные и твёрдые взгляды на жизнь. Но потом он пал так низко, что ради жажды наживы стал совершать преступления...
Логично?
Парадокс в том, что «падение» совершается не ради наживы, а ради выживания. Могран как зарабатывал себе на жизнь, так и зарабатывает! И только в двух случаях в романе он цинично «преступен»: когда сталкивается с преступниками. И, умирая, сожалеет, что уже не сможет распорядиться случаем, не сможет помочь семье, хотя судьба ему дала, наконец, столько денег...
Но выходит, что герой от начала до конца остаётся цельным, мораль его такова, как это диктуется социальными условиями. И сложно требовать от него, чтоб он прыгнул выше головы.

Предсмертный шёпот Гарри Моргана: «Нельзя теперь, чтобы человек один...». Когда это «теперь»? Актуален ли этот вопрос сейчас? Сколько догадок о смысле монолога!
Вот он:
– Человек не имеет не может никак нельзя некуда.
– Человек. Как все идёт теперь как все стало теперь что бы ни было нет.
– Не надо себя морочить. Все равно что на машине переваливать через горы. По дороге там, на Кубе. По всякой дороге. Везде. Так и тут. Как все идёт теперь. Как все стало теперь. Ненадолго да конечно. Может быть. Если повезёт. Человек.
– Человек один не может. Нельзя теперь, чтобы человек один. Все равно человек один не может ни черта.
Рассматривать этот монолог как протест против системы? Как осознание, что нужно не имущим действовать сообща?
Чепуха! Гарри остаётся самим собой до конца. Ответ в другом монологе Гарри, мысленном:
«Ему хотелось рассказать Фредди, чтобы хоть кто-нибудь знал, что он собирается сделать. Но он не мог ему рассказать, потому что он знал, что Фредди не пойдёт на это. Он теперь наживает большие деньги... Его нужда за горло не берёт. Гарри знал, что он не пойдёт на это. Я должен сделать это один, думал он, да ещё с этим злосчастным Элбертом. Господи, до чего голодный был у него вид, когда он стоял там, на пристани. Есть кончи (собиратели ракушек - М.), которые умрут с голоду, прежде чем решатся украсть... Но никто из них пальцем не шевельнёт. Будут умирать с голоду понемножку, день за днем. Они с рождения только этим и занимаются; не все, но многие.»
– Я поеду один.
– Разве можно в такой рейс пускаться одному? - сказал Элберт.

Вот эти слова убитого террористами Элберта вспомнились Гарри перед смертью. Он не обобщает возникшую ситуацию, не думает о каких-то высоких материях. Он не «красный». Он знает только, что он один не справился, и не мог справиться, хотя и должен был действовать один.

6. Лето
Заметили? В романе нет подзаголовка «Лето»! Но лето всё-таки есть в романе! Это монолог жены Гарри после его смерти.
«Я пошла по Прадо в кафе, где меня ждал Гарри, и я так волновалась, что внутри у меня все стянуло, – вот-вот упаду, и когда он увидел меня в дверях, он встал и не мог отвести от меня глаз, и у него был такой смешной, сдавленный голос, когда он сказал:
– Черт подери, Мария, ты прямо красавица!
А я сказала:
– Я тебе нравлюсь блондинкой?
– Не спрашивай ничего, – сказал он. – Идём домой, в отель. – А я сказала:
– Что ж. Идём, если так. – Мне тогда было двадцать шесть.
И такой он был со мной всегда, и я всегда была с ним такая. Он говорил, что у него никогда не было такой женщины, как я, а я знаю, что лучше его нет мужчины на свете. Я слишком хорошо знаю это, а теперь он умер...»

Что тут комментировать? Но лето было слишком быстротечно. Что ждёт Марию дальше?

«Как прожить ночь, если не можешь уснуть? Наверно, в конце концов узнаешь и это, узнаёшь ведь, как бывает, когда теряешь мужа. Наверно, узнаёшь в конце концов. В этой проклятой жизни все узнаёшь. Кажется, я уже начинаю узнавать. Просто внутри все умирает, и тогда всё очень легко. Живёшь, не живя, как очень многие люди почти всю жизнь. Наверно, так оно и бывает. Наверно, так оно и должно быть. Что ж, у меня хорошее начало. У меня хорошее начало, если это так, если это нужно. Я думаю, так оно и есть. Я думаю, этим кончится. Ну, что ж. У меня хорошее начало. Я ушла дальше всех.»

Жизнь этой женщины была наполнена смыслом только с мужем. Настаёт бабье лето, пустое и чуть тёплое.

6. Язык
Удастся ли найти прозу, которая была бы суше и резче, чем у Хемингуэя? Проза жёсткая, шершавая, бездушная, мужская, не слова, не фразы а короткие автоматные очереди. Скупость языка, короткие формулы в сплошных диалогах. Повествование исключительно сюжетное, всё подчинено главному: действию. Это сценарий? Если бы не изнуряющие на первый взгляд диалоги (при экранизации практически все они были кастрированы).
Но диалоги содержат сюжетные подсказки, автор не собирался описывать текст как летописец. Ну и очевидно, что в основном через диалоги и монологи становится понятным то или иное действие героя и его мотивы.
И, знаете, этот скупой язык отчего-то и не нуждается в авторской раскраске! И читатель обязательно найдёт радужные оттенки на этой чёрно-белой гравюре.
Как, например:
Описание смертей, нагромождение трупов, кровь... И «вдруг» - монолог жены Моргана. И тут сухой текст превращается в Роман о Любви. Где автор взял для этого такие естественные и нужные слова? О Любви, описанной так пронзительно, что хочется «врезать» героине по-хемингуэевски: «Да заткнись ты! Ты хочешь, чтоб я сдох от твоей боли?!»

Октябрь 2015

Использован чат сайта www.livelib.ru

Эрнест Хемингуэй

ИМЕТЬ И НЕ ИМЕТЬ

Часть первая

ГАРРИ МОРГАН

Глава первая

Представляете вы себе Гавану рано утром, когда под стенами домов еще спят бродяги и даже фургонов со льдом еще не видно у баров? Так вот, мы шли с пристани в «Жемчужину Сан-Франциско» выпить кофе, и на площади не спал только один нищий, он пил воду из фонтана. Но когда мы вошли в кафе и сели, там нас уже ожидали те трое.

Мы сели, и один из них подошел к нам.

Ну? - сказал он.

Не могу, - ответил я ему. - Рад бы помочь вам. Но я уже вчера сказал, что не могу.

Назовите свою цену.

Не в этом дело. Я не могу. Вот и все.

Двое других тоже подошли и смотрели на нас с огорчением. Они были славные молодые люди, и я был бы рад оказать им эту услугу.

По тысяче с головы, - сказал тот, который хорошо говорил по-английски.

Мне самому неприятно, - ответил я ему. - Но я вам по совести говорю: не могу.

Потом, когда все здесь изменится, это вам сослужит службу.

Знаю. Рад бы душой. Но не могу.

Лодка меня кормит. Если я потеряю ее, я останусь без куска хлеба.

За деньги можно купить другую лодку.

Но не в тюрьме.

Они, должно быть, решили, что меня только нужно уговорить, потому что первый продолжал:

Вы получите три тысячи долларов, и впоследствии это может сослужить вам службу. То, что тут сейчас, знаете, долго не продержится.

Слушайте, - сказал я. - Мне совершенно все равно, кто у вас будет президентом. Но у меня правило: не перевозить в Штаты ничего такого, что может болтать.

Вы хотите сказать, что мы будем болтать? - сказал один из тех, которые до сих пор молчали. Он сердился.

Я сказал: ничего такого, что может болтать.

Вы считаете нас lenguas largas?

Вы знаете, что такое lengua larga?

Да. Тот, у кого длинный язык.

Вы знаете, как мы поступаем с такими?

Не петушитесь, - сказал я. - Вы ко мне обратились. Я вам ничего не предлагал.

Замолчи, Панчо, - сказал сердитому тот, что говорил первым.

Он сказал, что мы будем болтать, - сказал Панчо.

Слушайте, - сказал я. - Я вам говорил, что не берусь перевозить ничего такого, что может болтать. Ящики с вином не могут болтать. Четвертные бутыли не могут болтать. Есть еще многое, что не может болтать. Люди могут болтать.

А китайцы не могут болтать? - сказал Панчо со злостью.

Они могут болтать, но я их не понимаю, - ответил я ему.

Значит, вы не хотите?

Я вам уже вчера сказал. Я не могу.

Но вы не станете болтать? - сказал Панчо. Он меня не понимал и оттого злился. Да, пожалуй, и оттого, что дело не выходило. Я ему даже не ответил.

Вы-то сами не из lenguas largas? - спросил он все еще злобно.

Кажется, нет.

Это что такое? Угроза?

Слушайте, - ответил я ему. - Охота вам петушиться в такую рань. Я уверен, что вы немало глоток перерезали. Но я еще даже кофе не пил.

Так вы уверены, что я режу людям глотки?

Нет, - сказал я. - И вообще мне на это наплевать. Разве нельзя говорить о деле и не беситься?

Да, я взбешен, - ответил он. - Я вас убить готов.

Тьфу, черт, - сказал я ему. - Да придержи ты язык.

Ну, будет, Панчо, - сказал первый. Потом мне: - Очень жаль. Я бы хотел, чтоб вы перевезли нас.

Мне тоже очень жаль. Но я не могу.

Все трое направились к двери, и я смотрел им вслед. Они были красивые молодые люди, хорошо одетые: все без шляп, поглядеть на них, так было похоже, будто у них денег хоть отбавляй. Послушать их, так, во всяком случае, было на то похоже; они и по-английски говорили, как говорят кубинцы из богатых.

Двое из них были, видно, братья, а третий, Панчо, чуть повыше ростом, но из той же породы. Знаете, статная фигура, хороший костюм, блестящие волосы. Я подумал, что не такой уж он, верно, злой, как кажется. Он, верно, просто нервничает.

Как только они вышли из кафе и повернули направо, я увидел, что через площадь мчится к ним закрытая машина. Первым делом зазвенело оконное стекло, и пуля врезалась в пирамиду бутылок в правом углу витрины. Я услышал выстрелы, и - боп-боп-боп, вся пирамида разлетелась вдребезги.

Я прыгнул за стойку и видел все, выглядывая слева из-за края. Машина остановилась, и возле нее присели на корточках два человека. У одного был автомат Томпсона, а у другого магазинный дробовик с отпиленным стволом. Тот, что с автоматом, был негр. Другой был в белом шоферском пыльнике.

Один из кубинцев лежал на тротуаре ничком, как раз под разбитой витриной. Два других спрятались за фургон компании «Тропическое пиво», только что подъехавший со льдом к соседнему бару. Одна лошадь упала и билась в упряжи, другая неистово мотала головой.

Один из кубинцев выстрелил из-за фургона, и пуля отскочила, ударившись о тротуар. Негр с «томпсоном» пригнулся почти к самой земле и выпустил заряд под фургон, - и верно: за фургоном один упал, головой на тротуар. Он судорожно дергался, закрыв голову руками, и шофер выстрелил в него из дробовика, пока негр вставлял новую обойму. Заряд был основательный. По всему тротуару виднелись следы дроби, точно серебряные брызги.

Второй кубинец за ноги оттащил раненого под прикрытие фургона, и я увидел, как негр снова пригнулся к мостовой, чтобы выпустить еще заряд. Но тут вдруг мой друг Панчо стал огибать фургон с другой стороны, прячась за той лошадью, которая устояла на ногах. Он вышел из-за лошади, белый, как грязная простыня, и выстрелил в шофера из своего люгера, держа его обеими руками для большей устойчивости. Он, не останавливаясь, дважды выстрелил поверх головы негра и один раз ниже.

Он попал в шину, потому что я видел, как взвилась струя пыли, когда воздух стал выходить из камеры, и негр, подпустив его на десять шагов, выстрелил ему в живот из своего «томми», истратив, должно быть, последний заряд, потому что я видел, как он отбросил автомат, а друг Панчо с размаху сел на мостовую и потом повалился ничком. Он пытался встать, все еще не выпуская из рук свой люгер, но не мог поднять головы, и тогда негр взял дробовик, который лежал у колеса машины, рядом с шофером, и снес ему половину черепа. Ай да негр.

Я живо глотнул из первой откупоренной бутылки, попавшейся мне на глаза, даже не разобрал, что в ней было. Вся эта история очень мне не понравилась. Я юркнул прямо из-за стойки в кухню и черным ходом выбрался на улицу. Я миновал площадь в обход, ни разу даже не оглянувшись на толпу, которая сбежалась к кафе, прошел через ворота и вышел на пристань прямо к лодке.

Тип, который зафрахтовал ее, был уже там и ждал. Я рассказал ему, что произошло.

А где Эдди? - спросил Джонсон, этот самый тип, который нас зафрахтовал.

Как началась стрельба, я его больше не видел.

Может быть, он ранен?

Какого черта! Я же вам говорил, выстрелы попали только в витрину. Это когда автомобиль их нагонял. Когда застрелили первого прямо под окном кафе. Они ехали вот под таким углом…

Откуда вы это все так хорошо знаете? - спросил он.

Я смотрел, - ответил я ему.

Тут, подняв голову, я увидел, что по пристани идет Эдди, еще более длинный и расхлябанный, чем всегда. Он ступал так, словно у него все суставы были развинчены.

У Эдди вид был неважный. Он и всегда-то не слишком хорош по утрам, но сейчас у него вид был совсем неважный.

Ты где был? - спросил я его.

Лежал на полу.

Вы видели? - спросил его Джонсон.

Не говорите об этом, мистер Джонсон, - сказал ему Эдди. - Мне тошно даже вспоминать об этом.

Выпить вам надо, - ответил Джонсон. Потом он сказал мне: - Ну как, выйдем сегодня?

Зависит от вас.

Какая будет погода?

Такая же, как вчера. Может быть, даже лучше.

Так давайте выйдем.

Ладно, как только принесут наживку. Мы уже три недели возили этого молодчика на рыбную ловлю, и я пока не видел от него ни цента, кроме сотни долларов, которые он мне дал еще до переезда на Кубу, чтобы уплатить консулу, получить разрешение на выход из порта, запасти бензину и кой-какой еды. Мы уговорились по тридцать пять долларов в день, рыболовная снасть моя. Он ночевал в отеле и каждое утро приходил на пристань. Устроил мне это дело Эдди, так что пришлось и его взять с собой. Я платил ему четыре доллара в день.

Мне надо запасти бензину, - сказал я Джонсону.

Ну что ж.

На это нужны деньги.

Сколько?

Галлон стоит двадцать восемь центов. Надо галлонов сорок, не меньше. Это будет одиннадцать двадцать.

Он вынул пятнадцать долларов.

Может, остальные засчитаем за пиво и лед? - спросил я.

Превосходно, - сказал он. - Пусть это идет в счет моего долга.