Возраст ранней юности является для человека переходным этапом от детства к взрослости. Он возникает на рубеже привычной школьной жизни и новых неизведанных путей. Характерными для данного периода являются такие чувства, как ответственность перед собой и близкими людьми, страх за возможность выбора и ошибки.

Аспект самоопределения

Одним из важнейших аспектов самосознания является самоопределение. Оно подразделяется на личностное и профессиональное. Первое ставит перед старшеклассником вопрос: «Каким быть?». Этот аспект определяет характер, способности и личностные качества учащегося как индивида. Второе ставит перед человеком вопрос: «Кем быть?». Школьник пытается определить собственные интересы, старается почувствовать, какой род деятельности его больше всего привлекает.

К аспекту самоопределения также можно отнести наличие жизненного плана. Размытое чувство времени, неспособность видеть себя в будущем, страх перемен - всё это говорит о низком уровне самосознания. К окончанию школы ученик должен четко видеть свои способности, уметь мобилизировать внутренние ресурсы и сосредоточиться на одной деятельности. Это помогает человеку войти во взрослую жизнь, начать работать или учиться по специальности. Если это у индивида не получается, то он выбирает отрицательные образцы поведения: алкоголизация, наркотики, аморальный или праздный образ жизни.

Личностный аспект

К личностному аспекту самосознания относится три составляющих. Во-первых, это самоуважение. Степень принятия человеком себя как личности может быть как высокой, так и низкой. При удачном раскладе событий новое общество принимает человека так, как он себя подает. В ином случае ранимой личностью могут воспользоваться как студенты, так и коллеги по работе.

Во-вторых, важную роль в самосознании играет саморефлексия. Человек не может осознавать мир вокруг, не понимая своего внутреннего мира. Возможно, что в период ранней юности интерес к себе и своей уникальности будет повышен.

В-третьих, особое значение имеет саморегуляция. Человек, выходя в общество, должен понимать и принимать нормы поведения. Контроль над эмоциями и собственным состоянием в критической ситуации говорит о том, насколько сознателен человек.

Нравственный аспект

Нравственный аспект самосознания включает в себя две категории. Моральная устойчивость – способность ориентироваться в поведении на собственные взгляды и убеждения. Формирование мировоззрения – появление более или менее четкой картины мира, систематизация собственных убеждений по тем или иным вопросам.

Самопознание – это умение человека, его возможность и способность объективно посмотреть на себя с целью последующего саморазвития, то есть усовершенствования собственных потенциальных возможностей своими силами .

Процесс самопознания и саморазвития личности длительный, зачастую занимает всю сознательную жизнь. Однако, чтобы этот процесс начался, он должен стать потребностью данной личности.

Духовно развивается человек тогда, когда, он стремится познать свою истинную суть, как человека, старается оценить себя путем сравнения с окружающими людьми, общественным мнением, накопленными знаниями о смысле жизни и понимании бытия.

Познавая свой истинный потенциал и желания, человек совершенствует свою личность, улучшает качества жизни, мыслей, своих помыслов. Прилагает сознательные усилия, по координации потребностей своей личности и предпочтений души, раскрытию своего творческого потенциала, поиску истинной любви к себе и окружающему миру.

Причины отсутствия потребности в духовном развитии у современников

1. Современный человек слишком зациклен на своем бытие : уделяет много внимания учёбе,
работе, семье, возможности получения денег, социальному и карьерному росту. В бешеном жизненном ритме, гонки за материальными благами не у всех остается время побыть наедине с собой и поразмыслить, что он собой представляет, как личность.

2. Потребительское отношение к жизни, желание богатства формируют у населения средства массовой информации: интернет, телевизионные программы и печатные издания, в основном с помощью рекламы. Доверяя всем этим источникам, и навязанным ими жизненным идеалам, человеку трудно понять, какая информация нужна именно ему для дальнейшего саморазвития.

3. Не пробуждают в людях интереса к духовному развитию и , неуверенности, тревожности, подавленных желаний, нехватки любви, мышечные напряжения, боль, нервные срывы, неудовлетворенность и усталость, которыми сопровождаются их материальные стремления.

4. Социальные институты государства недостаточно мотивируют людей к познанию их истинной сущности и жизненного предназначения, к формированию духовно-нравственных качеств.

5. Тем людям, которые готовы к духовному развитию, сложно ориентироваться в массовых предложениях различных систем самопознания и духовного развития человек а, таких как йога, цигун, суфийские и славянские практики, рейки, космоэнергетика и др.

Получается замкнутый круг: отсутствие интереса к духовному развитию ведет к безрадостной и
вечной гонке за удовлетворение своих материальных потребностей, стрессам и болезням, а стремление устроить быт и добиться достатка и богатства не приносит человеку духовно — морального удовлетворения.

Последствия бездуховного образа жизни

Бездуховность — беда нашей современности. Есть немало, людей черствых, не способных к сочувствию и состраданию, с низкой культурой поведения.

Поскольку содержание мыслей и чувств человека формирует специфику его поведения и отношения к окружающей действительности, то эгоизм, безнравственность, циничность и меркантильность бездуховного человека придают его поведению жестокость и агрессивность. Ради личной выгоды бездуховные люди готовы пойти даже на тяжелые преступления. А ведь потеря духовности — это потеря духа, души!

Жаль, что в погоне за всевозможными материальными благами люди забывают о высших человеческих ценностях.

Отсутствие потребности в самопознании и духовном развитии отрицательным образом отражается на здоровье человека. Из-за неудовлетворенности своей материальной жизнью, постоянных стрессов люди заболевают.

Ежегодно увеличивается количество таких болезней, как , СПИД, сердечно-сосудистые
заболевания, туберкулез и др.

Тело человека, посредством болезни, учит обратиться к своей душе и духу, которые составляют единое целое с ним. Тело никогда не обманывает, потому что оно является инструментом воздействия духа (Бога) на человека. Если нарушается баланс между духовным и материальным развитием человека, болезнь тела призывает его заняться самопознанием, поразмыслить о том, какие ошибки он допускает. Ошибки надо осознать и попытаться исправит ь.

Но люди не верят этому. У моей знакомой — . Она очень критична, всех обвиняет и мужа, что был когда-то ей неверен, и дочку за мелочные обиды, и руководителей своей организации – за несправедливое отношение к ней и низкую зарплату, и соседей – за шум, и правительство – за нищенские доходы населения. Злость и чувство жертвы привели к опасной болезни, но пересмотреть свои взгляды на жизнь она не хочет, тем более — простить всех и каждого в отдельности, и прежде всего – себя.

Кроме роста смертельных болезней, последствием бездуховности некоторых наших граждан является, мягко говоря, безнравственность .

Так, недавно, просматривая статистику Яндекса по запросам пользователей со словами «духовное развитие» (их набралось за месяц 48 тысяч), я поинтересовалась, что больше всего волнует публику. Оказалось — секс, запросов — более 41 миллиона в месяц. Это понятно, но меня шокировало количество просмотров различных сексуальных извращений — 37,5 миллиона, 91% от общей цифры просмотров со словом «секс». Это были запросы типа: секс — видео, фото, порно, извращенный секс с животными, групповой секс, с геями и т. п. И лишь 3,5 миллиона пользователей интересовались познавательной информацией о сексе.

О каком духовном развитии можно вести речь? Мне показалось, что мир сошел с ума, если большинству интересны сексуальные извращения!

Время требует обратиться к духовному развитию

Между тем, время идет вперед, и требует от человека, обратиться к духовному развитию, которое предполагает стремление к познанию себя, к гармонии с внутренним Я и окружающим миром.

Известно, что в материальном мире действует право более сильного и волевого, а в духовном плане самой сильной является безусловная любовь и прощение. Людям трудно понять, что энергия любви дает внутреннюю силу над сильным в материальном мире.

Любовь способствуют гармоничному развитию души и физического тела.

Чтобы совершенствоваться, стремиться стать цельной, высокоразвитой личностью, человеку нужно грамотно находить баланс между развитием своего духовного и материального мира. Нельзя погрязнуть в материализме в ущерб духовности. Это не значит, что занимаясь своим духовным развитием, человек должен забыть о материальных, физических потребностях своего организма. Надо искать «золотую середину».

Итак, самопознание и духовное развитие человека – это наша внутренняя работа по восприятию себя как единства духа, души и тела, постепенное преобразование своих замыслов, потребностей души и желаний в соответствие с божественным началом.

Дух человека следует божественной воле, он уравновешен и мудр, и наблюдает, как человек справляется с понятием Бога и обретением Бога в себе.

Существуют ли инструменты духовного развития, с помощью которых человек мог бы заниматься саморазвитием и самосовершенствованием?

Да, известны различные трактовки в описании инструментов духовного развития. Предлагаю остановиться на самых важных и понятных.

Любовь — самый главный «инструмент» и движущая сила духовного развития. Она вдохновляет нас на самые фантастические свершения и раскрывает лучшие стороны нашей души.

Духовное чтение позволяет изучать священные тексты, философские и психологические труды, а также исследования в области человекознания — науки, объединяющей знания о разумном и гармоничном существовании человека в трёх мирах: физическом, душевном и духовном.

Медитации – это уравновешивание трёх тел человека: физического, эмоционального и ментального с помощью йоги, цигун и других практик совершенствования личности.

Молитвы , очищающие физическую природу человека и успокаивающие эмоции. Они способны врачевать душевные раны своею благодатью.

Духовные практики – направлены на развитие культуры мысли и тела, контроль эмоций, гармонизацию внешнего и внутреннего мира человека.

Целительные практики – использующие жизненную энергию для самовосстановления и самооздоровления.

Творчество – музыкальное, художественное, поэтическое, писательское, узкопрофессиональное, совершенствует жизнь человека.

Гармоничная музыка — настраивает душу на любовь и счастье, вскрывает эмоциональные глубинные чувства, врачует, исцеляет.

Искусство танца соединяет тонкие телесные ощущения с восторгом движения и ритма, красоты и грации.

Перечисленные инструменты не являются исчерпывающими методами и способами личностного и духовного роста. Ищите приемлемые для вас способы духовного развития, осваивайте их и совершенствуйтесь!

У каждого человека свой путь самопознания и духовного самосовершенствования.

Наполняя каждое своё действие, любовью, и ответственно исполняя свои повседневные обязанности с чувством радости и жизненного азарта, вы, безусловно, будете способствовать своему развитию, невзирая на возраст, вероисповедание и социальный статус.

Удачи вам в познании себя, и духовного роста!

В большинстве случаев жизни людей течет по накатанной. Мало кто задумывается, что происходит именно здесь и сейчас. Люди поддаются стереотипному мышлению, начинают думать и жить практически одинаково. Но как жить осознано, насколько это сложно и какой результат можно получить?

Как понять что вы живете не осознано?

Есть хорошее выражение:

Нужно знать куда идти, чтобы не оказаться там, где ты хотел быть меньше всего.

Человек должен понимать, он проживает свою жизнь, и каждый момент на протяжении его существования является уникальным и неповторимым. Что же получается на самом деле?

Человек живет в планах. Через год он планирует поехать на море, через два планирует купить дом. Когда-нибудь в его жизни должна появиться семья, дети, стабильная работа. Это будет когда-то, но не сейчас.

Многие люди постоянно находятся в прошлом. Им легче жить в прошедших моментах. Они вспоминают, какое хорошее было время, насколько хорошие были отношения с близкими и друзьями. Возможно, когда-то имелась отличная работа, поэтому проще всего думать о прошедшем.

Монотонность и постоянные действия, которые не требуют размышлений. Это сильнее всего притупляет чувства человека и его осознанность относительно уходящего в никуда драгоценного времени. Каков результат? Человек мечется как белка в колесе, ведь у него вроде бы куча дел, и нет времени подумать о себе. Очень часто в этом случае долгие годы люди проводят на нелюбимой работе, получают минимальную плату за свой труд, не думают о том, что могли бы прожить это время иначе.

• Какой итог?

В итоге не осознавая смысл каждого прожитого дня и момента, в котором вы сейчас находитесь, вы живете в абстракции. Начать осознанно жить – это значит понять, почему именно данное мгновение является не таким как другие, чем оно отличается? Это возможность посмотреть на себя с другой стороны и действительно изменить ход и ритм своей жизни. «Хочу остановить этот момент»– эту фразу повторяйте каждый день, а не раз в год.

Можно остановиться, и подумать о том, что именно вам нравится, и что вы хотите? Причем этот вопрос касается настоящего времени, а не того, что вы будете планировать через 5 лет или чего для вас хотят близкие.

Не придавая значения осознанной жизни, находясь постоянно в крысиных бегах, будут проходить день за днем, год за годом. В результате приблизительно лет в 60 человек понимает, что не добился и трети того, что хотел, а драгоценное время уже ушло.

Как выработать в себе осознанность относительно жизни?

У каждого человека будут свои советы на этот вопрос, и все они будут отличаться. Но, придерживаясь нижеприведенных правил, постепенно можно прийти к тому, что ваша жизнь, проходящая здесь и сейчас, вами же будет замечена. Теперь можно понять, что она для вас значит.

1. Постарайтесь начать медитировать. Сначала это может быть сложным, но спустя некоторое время вы действительно увидите результат этого действия.
2. Занимаясь каким-то важным, по вашему мнению, делом, прервитесь на две минуты и задумайтесь о том, насколько это важно для вас? Подумайте о том кто вы где сейчас находитесь, что именно делаете? Задайте себе вопрос относительно того, будут ли ваши действия в настоящий момент важны через месяц или год?
3. Посмотрите киноленты, которые связаны с увеличением уровня осознанности. Во многих из них показано то, что человек проживал свою жизнь не так, как считал нужным. Вследствие каких-то событий он понял, что действительно его существования было построено не на важных принципах и правилах.
4. Учитесь помогать людям. Только так вы поймете, что здесь и сейчас вы действительно смогли совершить то, что пошло на благо человеку.
5. Посмотрите на людей, которые просто «выпали» из жизни. Возможно, они пережили катастрофу, сейчас являются отчасти недееспособными. Вы увидите, с какой внимательностью они наблюдают за окружающим миром. Поверьте, они отдадут все на свете за то, чтобы прожить этот момент так, как нормальный человек. Помните о том, что у вас есть то, чего нет у огромного количества людей.
6. Постарайтесь не давать посторонним жить вашей жизнью. Это значит, что вы должны самостоятельно принимать решения, не плыть по пути меньшего сопротивления, не соглашаться на условия жизни, которые вас не устраивают.

Главное – мотивация жить осознанно

Ваша жизнь должна вам нравиться. Это один из главных критериев, на который стоит делать ориентир. Подумайте о том, приносит ли вам хорошее настроение и приятные ощущения работа, которой вы сейчас занимаетесь? Будет ли она полезна для вас и для других, сможете ли вы здесь развиваться, а не только постоянно быть занятым и не обращать внимания ни на что?

Постарайтесь сделать так, чтобы каждый день был непохож на остальные. Задумывайтесь о смысле своей жизни даже в тот момент, когда это кажется неактуальным. Так вы сможете ловить неповторимые мгновения, которые проживаете. Помните о том, что далеко не все люди хотят начать жить осознанной жизнью, это является достаточно сложным. Но только такой подход позволит не упустить ни единого мгновения из вашего пребывания на этой земле, и не пожалеть ни о чем в тот момент, когда ваша жизнь будет подходить к концу.Если вы еще не думали о том, что для вас является приоритетной задачей, то прочитав нашу статью в жизни каждого человека, вы облегчите свою работу по выработке самосознания.

Леонид Виноградов: Георгий Павлович, вы родились на Кубани, но когда вам было три года, семья переехала в Москву. Родители вам не рассказывали, почему?

Георгий Ансимов : Рассказывали, я знаю все подробности. Отец ­– молодой энергичный священник – вскоре после революции закончил Казанскую академию и был направлен в станицу Ладожскую. Уже росла дочь, уже родились сыновья-близнецы и оба умерли от голода, я еще не родился. От Астрахани добирались пешком – это довольно большое расстояние. 1921 год, самая разруха. Иногда мама даже стояла после службы на паперти, просила милостыню, потому что детей – дочь и племянницу – надо было чем-то кормить.

Но дошли до Кубани, и началась хорошая жизнь. Отцу дали землю, корову, лошадь, сказали: вот, обзаводись хозяйством, а параллельно будешь служить. И они взялись за дело, маме тоже пришлось запасать корм, доить корову, работать на земле. Непривычно – они же городские, – но справлялись. А потом пришли какие-то люди и сказали, что храм должен ограничить свою деятельность, разрешили служить только по воскресеньям, затем и воскресные службы запретили, а отца лишили наделов – семья в одночасье стала нищей.

Тесть отца, мой дед, тоже священник, отец Вячеслав Соллертинский, тогда служил в Москве. И он пригласил отца к себе в хор регентом. Отец был хорошим музыкантом, согласился, и в 1925 году мы переехали в Москву. Он стал регентом в храме Введения на Платочках – в Черкизово. Вскоре храм закрыли и сломали, на его месте построили школу, но что интересно – от храма ничего не осталось, но есть место, где раньше был престол, и в этом месте никогда не замерзает земля. Мороз, метель, а эти четыре квадратных метра не замерзают, и все знают, что тут раньше был храм, престол. Такое чудо!

Начались скитания. Отец пришел в другой храм, там был совет, который оценивал священника, он экзамен выдержал, произнес проповедь – по проповеди судили, как он владеет словом, как владеет «залом», – и его утвердили настоятелем, а рабочие электрозавода – храм был на Электрозаводской улице, в Черкизово – сказали, что им нужен клуб, давайте снесем храм. Снесли. Он перешел в Николо-Покровский храм на Бакунинской улице, и этот храм закрыли и уничтожили. Перешел на Семеновское кладбище, и этот храм закрыли и уничтожили. Перешел в Измайлово, и его арестовали четвертый раз. И расстреляли, но мы не знали, что он расстрелян, искали его по тюрьмам, носили передачи, передачи у нас принимали… Только через 50 лет узнали, что 21 ноября 1937 года отец был расстрелян в Бутово.

– Вы говорите, что его четвертый раз арестовали. А как заканчивались предыдущие аресты?

– Первый раз он просидел, по-моему, полтора месяца, и его отпустили домой… Для всех нас потрясением был первый арест. Страшно! Второй раз арестовали и продержали совсем недолго, а третий раз пришли два молодых человека, один из них неграмотный, тщательно всё смотрели, стучали по полу, отодвигали половицы, лазили за иконы, и, в конце концов, увели отца, а на следующий день он вернулся. Оказывается, это приходили стажеры, которым надо было провести обыск, чтобы сдать экзамен. Отец был для них подопытным кроликом, но мы не знали, что они стажеры, принимали их всерьез, волновались. Для них комедия, а для нас очередное потрясение.

Служение моего отца пришлось на годы самой страшной травли. Как только над ним не издевались! И мелом писали на рясе, и кидали гнилыми фруктами, и оскорбляли, кричали: «Поп идет с поповичем». Мы жили в постоянном страхе. Вспоминаю, как первый раз пошел с отцом в баню. Его там сразу заметили – с крестом на груди, с бородой, длинными волосами, – и началась банная травля. Нет шайки. У всех есть, а нам пришлось подкарауливать, когда у кого-то освободится, но и другие караулили просто для того, чтобы вырвать ее у попа из рук. И вырывали. Другие провокации были, всякие слова и прочее. Помылся я, правда, с удовольствием, но понял, что хождение в баню – тоже борьба.

– А в школе как к вам относились?

– Вначале смеялись надо мной, грубили (хороший повод – поповский сын), и было довольно сложно. А потом всем надоело – посмеялись, и хватит, и стало легче. Только отдельные случаи были, как тот, который я описал в книге об отце. Устроили нам санитарную проверку – проверяли, у кого чистые ногти, у кого нет, кто моется, кто не моется. Выстроили нас в линейку и велели всем раздеться до пояса. Увидели на мне крестик, и началось! Позвали директора, а он был суровый, молодой, сытый, успешно продвигающийся по служебной лестнице, и вдруг у него такой непорядок – крест носят! Он меня перед всеми выставил, показывал на меня пальцем, стыдил, все вокруг сгрудились, трогали крест и даже дергали, пытались сорвать. Затравили. Я ушел подавленный, классная руководительница пожалела меня, успокоила. Были такие случаи.

– В пионеры заставляли вступать?

– Заставляли, но я не вступил. Не был ни пионером, ни комсомольцем, ни членом партии.

– А вашего деда по маминой линии не репрессировали?

– Его два раза арестовывали, допрашивали, но оба раза отпускали. Может быть, потому, что он был уже в возрасте. Никуда его не сослали, умер он от болезни еще до войны. А отец был намного моложе, и ему предлагали снять сан, перейти в бухгалтеры или счетоводы. Отец в бухгалтерии хорошо разбирался, но решительно отвечал: «Нет, я служу Богу».

– У вас не было мыслей вопреки всему пойти по его стопам?

– Нет. Он сам не определил мне такого пути, говорил, что не надо мне быть священником. Отец предполагал, что кончит так, как кончил, и понимал, что если я выберу его путь, меня ждет та же участь.

Всю свою юность и молодость я не то чтобы был гоним, но все на меня показывали пальцем и говорили: сын попа. Поэтому никуда меня не брали. Хотел в медицинский – мне сказали: не ходи туда. В 1936 году открылась артиллерийская школа – подал заявление. Еще в 9 классе учился. Заявление у меня не приняли.

Приближался мой выпуск, и я понимал, что никаких перспектив у меня нет – кончу школу, получу аттестат и буду сапожником, извозчиком или продавцом, потому что ни в какой институт не примут. И не брали. Вдруг, когда все уже поступили, я услышал, что в театральную школу набирают мальчиков. Это «мальчиков» меня обидело – каких мальчиков, когда я уже юноша, – но понял, что у них недобор юношей, и поехал туда. Документы у меня приняли, сказали, что сначала проверят, как я читаю, пою, танцую, а потом будет собеседование.

Собеседования я боялся больше всего – спросят, из какой семьи, я отвечу, и мне скажут: закрой дверь с той стороны. Но собеседования не было – я проскочил туда, в Вахтанговскую школу, никому не открывая, что я сын врага народа. На прослушивании были многие артисты, в том числе Борис Васильевич Щукин, который в том же году умер – мы последние, кого он успел посмотреть и принять. Я готовился читать басню, стихотворение и прозу, но прочитал только басню – «Две собаки» Крылова, – а когда собрался читать стихотворение Пушкина, мне кто-то из комиссии сказал: «Повторите». И я с удовольствием повторил – мне нравилась басня. После этого меня приняли. Был 1939 год.

Когда началась война, школу эвакуировали, но я опоздал на поезд, подал заявление в военкомат, меня записали в ополчение, и велели в ополчении заниматься тем, чему меня учили – быть артистом. Выступал в воинских частях, которые ехали на фронт и с фронта. Мы рыли окопы в Можайском направлении, потом в училище отмечались, что выполнили свою работу, и ехали обслуживать солдат. Страшно было – видели молодых зеленых ребят, которых только призвали, они не знали, куда их пошлют, и оружие давали не каждому, а одну винтовку на троих. Не хватало оружия.

А страшнее всего было выступать перед ранеными, которых везли с фронта. Нервные, злые, недолеченные – кто-то без руки, кто-то без ноги, а кто-то и без двух ног, – они считали, что жизнь кончена. Мы старались их подбодрить – танцевали, шутили, рассказывали наизусть какие-то смешные новеллы. Что-то удавалось сделать, но до сих пор страшно вспоминать об этом. Целые эшелоны раненых приходили в Москву.

После войны меня взяли актером в Театр сатиры. Мне понравилось, как работает главный режиссер Николай Михайлович Горчаков, и я попросился к нему в ассистенты. Помогал ему по мелочам и продолжал играть на сцене, а через какое-то время Николай Михайлович посоветовал мне поступать в ГИТИС, сказал: «Я сейчас руковожу третьим курсом, поступишь, тебя возьму на третий курс, через два года будешь режиссером». Пошел подавать заявление, а мне сказали, что в этом году на режиссерский факультет не набирают, есть только набор на факультет музыкального театра. Я к Горчакову, рассказываю, а он: «Ну и что? Музыку знаешь? Знаешь. Ноты знаешь? Знаешь. Петь можешь? Можешь. Спой, они тебя возьмут, а я потом переведу к себе».

Принимал меня Леонид Васильевич Баратов, главный режиссер Большого театра. Он был известен в институте тем, что всегда сам сдавал экзамен – задавал вопрос, студент или абитуриент неловко отвечал, и он говорил: «Дорогой мой, любимый мой, батенька мой!», и начинал рассказывать, как надо отвечать на этот вопрос. Меня он спросил, какая разница между двумя хорами в «Евгении Онегине». Я сказал, что сначала они поют вместе, а потом по-другому – то, что я тогда понимал. «Батенька мой, ну как же так можно? – воскликнул Баратов. – Они поют не по группам, а по голосам, и различаются по голосам». Встал и начал показывать, как они поют. Прекрасно показывал – вся комиссия и я сидели, рты открыв.

Но меня приняли, я попал к Борису Александровичу Покровскому. Он тогда первый раз набирал курс, но во время экзаменов был в отъезде, и вместо него нас набрал Баратов. Очень хорошо со мной работал и Покровский, и другие педагоги, почему-то сразу я стал старостой курса, а на четвертом курсе Покровский мне сказал: «В Большом театре открывается стажерская группа, если хочешь, подай заявление». Он всегда всем так говорил: хочешь – служи, не хочешь – не служи.

Я понял, что он предлагает мне подать заявление, подал. И тот же Баратов, который меня принял в институт, принимал в стажерскую группу. И снова принял, но в НКВД посмотрели мою биографию – а я написал, что сын священника – и сказали, что этого нельзя даже в стажеры. А уже начались репетиции, и что интересно – актеры, которые со мной репетировали, написали коллективное письмо: давайте возьмем этого парня, он перспективный, зачем ему портить жизнь, побудет стажером, потом уйдет, но принесет пользу. И меня в порядке исключения временно зачислили в Большой театр, и я временно проработал там 50 лет.

– Во время учебы не было неприятностей из-за того, что ходите в церковь?

– Кто-то подсмотрел, подкараулил, но это было неважно. Мало ли зачем ходит парень в храм. Может, по режиссуре ему надо увидеть обстановку. А в Большом театре половина актеров были верующие, почти все пели в церковном хоре и лучше кого-либо знали богослужение. Я попал в почти родную среду. Знал, что по субботам-воскресеньям многие хотят увильнуть от работы, потому что в храме служба и певчим платят, поэтому по воскресеньям идут или спектакли, где мало певцов задействовано, или балет. Своеобразная была атмосфера в Большом театре, для меня радостная. Я, может, отвлекусь от рассказа….

Православие, кроме всего прочего, организует человека. Люди верующие наделены каким-то особым даром – даром общения, даром дружбы, даром участия, даром любви, – и это сказывается на всем, даже на творчестве. Православный человек, что-то творящий, создающий, волей-неволей делает это через контроль своей души, отвечает перед своим внутренним контролером. И я видел, как это сказывалось на творчестве артистов Большого театра, даже если они были нерелигиозны.

Например, Козловский был человек религиозный, а Лемешев нерелигиозный, но рядом со своими верующими друзьями Сергей Яковлевич всё равно был отмечен чем-то несоветским, и это бросалось в глаза. Когда люди приходили в Большой театр, в Художественный или в Малый театр, они попадали в обстановку, которая способствовала правильному восприятию классики. Сейчас уже по-другому, Толстой и Достоевский для режиссера – только способ выразить себя. А в мое время артисты старались как можно глубже вникнуть в смысл слова и музыки, добраться до корней.

Это огромный труд, на который современные творцы идут редко, потому что торопятся поставить спектакль как можно быстрее и перейти к следующей постановке. Сидеть и думать, почему Болконский не любил свою жену, но не оставил ее, почему пришел на ее похороны, долго, сложно. Умерла жена – кончено. Желание художника раскопать глубину авторского замысла постепенно уходит. Я не хочу ругать современных людей – они молодцы и делают много интересного, но эта важнейшая составляющая искусства из театра уходит.

Считаю, что мне повезло. То, что мне довелось пережить в детстве и юности, могло меня сломать, обозлить на весь свет, но в целом я считаю свою жизнь счастливой, потому что занимался искусством, оперой, и сумел прикоснуться к прекрасному. Я поставил больше ста спектаклей, и не только в России, но и по всему миру поездил с постановками – был в Китае, Корее, Японии, Чехословакии, Финляндии, Швеции, Америке, – видел, что там делают мои коллеги, и понял, что представляю очень важное направление в искусстве. Это настоящий реализм в изображении того, что хочу передать.

– Самую первую свою постановку помните?

– Профессиональную? Помню. Это была опера Обера «Фра-Дьяволо» с Лемешевым. Последняя роль Лемешева в опере и первая моя постановка! Опера построена необычно – диалоги, надо говорить, то есть актеры должны были взять текст и осознать его, а не просто сольфеджировать и вокально воспроизвести. Когда первый раз пришли на репетицию, они увидели, что нет концертмейстера, спросили, где он. Я говорю: «Концертмейстера не будет, будем репетировать сами». Раздал им тексты без нот. Сергей Яковлевич Лемешев уже снимался в кино, поэтому сразу воспринял это, а остальные были ошеломлены.

Но мы поставили спектакль, Лемешев там блистал, и все хорошо пели. Мне интересно вспоминать об этом, потому что там что ни артист, то история. Например, одну роль исполнял артист Михайлов. Мало ли Михайловых на свете, но оказалось, что это сын Максима Дормидонтовича Михайлова, который был диаконом, потом протодиаконом, потом всё бросил и между ссылкой и радио решил выбрать радио, а с радио пришел в Большой театр, где стал ведущим актером. И его сын стал ведущим актером Большого театра, и внук, и тоже бас. Волей-неволей подтягиваешься, когда встречаешься с такими династиями.

– Интересно! Вы начинающий режиссер, а Сергей Яковлевич Лемешев – мировая знаменитость. И он выполнял все ваши установки, подчинялся?

– Выполнял, более того – говорил другим, как надо понимать режиссера, как слушаться. Но однажды он взбунтовался. Там есть сцена, где поют пять человек, и я ее построил на предметах, которые они передают друг другу. Действие происходит на чердаке, и каждый при свече делает свое дело: один ухаживает за девушкой, другой стремится обворовать соседа, третий ждет, когда его позовут, и он придет, чтобы всех успокоить и т.д. И когда я распределил, кто что должен делать, Лемешев взбунтовался, отбросил фонарь со свечой и говорит: «Я вам не разносчик реквизитов. Я хочу просто петь. Я – Лемешев!». Я отвечаю: «Хорошо, вы просто пойте, а ваши друзья будут делать, как надо».

Отдохнули, успокоились, продолжили репетицию, все запели, вдруг Лемешева кто-то толкает, передает ему свечку. Другой подходит, говорит: «Отойди, пожалуйста, я здесь спать буду, а ты там стой». Он поет и со свечкой в руках переходит на левую сторону. Таким образом, он стал делать то, что надо, но не я его заставил, а партнеры и линия действия, которую я пытался выявить.

Потом он приехал на защиту моего диплома. Это для института событие было – Лемешев приехал! И он сказал: «Я желаю молодому режиссеру успехов, способный парень, но учтите, Георгий Павлович: не нагружайте излишне артистов, потому что артист не выдерживает». Дальше он сострил, но я не буду повторять остроту.

– Вы учли его пожелание?

– Я считаю, что в постановке спектакля главное – работа с актером. Очень люблю работать с актерами, и актеры это чувствуют. Я прихожу, и все знают, что я их буду холить и лелеять, только чтобы они сделали всё как надо.

– Когда вы первый раз выехали с гастролями за границу?

– В 1961 году, в Прагу. Я поставил в Большом театре «Повесть о настоящем человеке». Эту оперу Прокофьева ругали, называли ужасной, а я взялся за постановку. На премьеру приехал сам Маресьев и после спектакля подошел к актерам и сказал: «Ребята, милые, как я рад, что вы вспомнили то время». Это было чудо – великий герой пришел к нам на спектакль о нем!

На премьере был чешский дирижер Зденек Халабала, и он предложил мне поставить этот же спектакль в Праге. Я поехал. Правда, оформлял спектакль другой художник, Йозеф Свобода, но тоже получилось очень хорошо. И на премьере в Праге произошло счастливое событие, когда два врага… Был такой музыкальный критик Зденек Неедлы, и они с Халабалой ненавидели друг друга. Если Халабала приезжал на какую-то встречу, Неедлы туда не ехал, и наоборот. На моем спектакле они помирились, я при этом присутствовал. Оба плакали, и я тоже прослезился. Вскоре они оба умерли, так что это событие запало мне в душу как предначертанное сверху.

– Вы до сих пор преподаете. Вам интересно работать с молодежью?

– Очень интересно. Я рано начал преподавать, еще студентом. Покровский взял меня в Гнесинский институт, где он тоже преподавал, ассистентом. Потом я работал самостоятельно, а когда окончил ГИТИС, стал преподавать в ГИТИСе. И продолжаю работать и многому учусь на своих занятиях.

Студенты сейчас другие, с ними бывает очень тяжело, но многие из них так же талантливы, как наши учителя, стоят того, чтобы с ними занимались, и я с удовольствием занимаюсь.. Правда, часто им приходится работать с материалом, который не дает возможности себя выразить.

Особенно на телевидении – там уж совсем поделки: раз, два, снимаем, получите деньги, до свидания, а что и как получится, не ваше дело. Никакого уважения к актеру. Это его обижает и унижает. Но что делать? Такое время. Актер же сам по себе хуже не стал, и сейчас есть великие. Студенты творят, и я, как и 60 лет назад, им в этом помогаю.

– Даже в самое богоборческое время вы, сын священника, ходили в церковь. Расскажите, пожалуйста, о священниках, с которыми вы встречались.

– Это очень интересная и важная тема, но учтите, что я был отроком, потом юношей, потом взрослым человеком во время гонений, и, вспоминая те годы, я вспоминаю только то страшное, что делали со священниками, с храмами. Всю сознательную жизнь я жил при гонениях. Эти гонения были настолько разнообразны, оригинальны, вычурны, что я только диву давался, как можно так издеваться над людьми, которые просто верят в Бога.

Вспоминаю людей, которые работали или служили одновременно с отцом Павлом – моим отцом. Каждый священник был заклеймен как преступник за преступление, которого он не совершал, но в котором его обвиняли, за которое его гнали, били, резали, били и резали его семью, молодых перспективных детей. Издевались как могли. О ком бы я ни вспоминал – об отце Петре Никотине, о ныне здравствующем отце Николае Ведерникове, о многих других, – все они были измучены и истерзаны временем, окровавлены. Так я вижу этих людей, которых наблюдал с раннего детства всю свою жизнь.

– А духовник у вас был? Сначала, наверное, отец?

– Да, в детстве я исповедовался у отца. А потом ходил к разным священникам. К отцу Герасиму Иванову ходил. Я с ним дружил, мы вместе что-то замышляли, делали, я ему помогал натягивать холсты – он был хороший художник. А часто шел в храм, не зная, к кому попаду на исповедь, но в любом случае попадал к человеку, окровавленному издевательствами над ним.

– Мне посчастливилось знать отца Герасима в последние годы его жизни. Он рассказывал, что дружил с вами с детства.

– Мы дружили 80 лет.

– То есть подружились, когда ему было 14 лет, а вам 10? Как это случилось? Ведь в детстве четыре года – огромная разница в возрасте.

– Мы учились в одной школе. Я чувствовал себя одиноким, увидел, что и он одинок. Мы сошлись, и вдруг оказалось, что мы оба не одиноки, а богаты, потому что имеем в душе то, что нас согревает – веру. Он был из старообрядческой семьи, позже, после долгих и серьезных размышлений, перешел в православие. Всё это на моих глазах происходило. Помню, как его мама сначала была категорически против, а потом за, потому что это давало ему возможность работать, расписывать храмы.

Он часто приглашал меня к себе домой, всегда, когда я приходил, суетился, говорил жене: «Валечка, давай быстрее». Однажды мы уже сели за стол, и Валя села, а он вспомнил, что что-то забыли подать, встал, потянул за собой скатерть, и весь сервиз, который был на столе, разбился. Но он выдержал это, мы поужинали, поговорили.

– Вам за 90 и вы работаете, и отец Герасим почти до последнего и служил, и, хотя уже ничего не видел, пытался писать. Помню, говорил он о копии картины Крамского «Христос в пустыне», о своей картине «Спасение России».

– Он писал Николая Угодника как представителя Руси, останавливающего меч, занесенный над шеей какого-то мученика, а над всем этим – Богородицу. Очень хорошая получилась композиция, продуманная. Но я был и свидетелем того, как он хотел писать, а уже не мог. Поехали мы на дачу к моей племяннице Марине Владимировне Покровской. Отец Герасим отслужил молебен, потом пошел купаться, намочил ноги в канале, вышел на берег счастливый и говорит: «Хорошо бы сейчас картину пописать».

Марина сказала, что у нее дома есть краски, он попросил принести, она принесла. Акварельные. Отец Герасим намочил кисть, его рукой водили, и он над краской спрашивал, какой цвет – сам уже не различал цветов. Картину не дописал, сказал, что потом докончит, и я нес домой мокрый холст – недоконченную картину, написанную отцом Герасимом, уже почти не видящим, но желающим творить. Вот эта жажда творчества более ценна, чем просто творчество. Как и желание, несмотря ни на что, послужить Богу. Текста он тоже не видел, жена моя во время молебна читала по служебнику молитвы, а он их за ней повторял.

А как терпелив он был! Расписывали храм Христа Спасителя, отец Герасим тоже участвовал в этом. Ищет стремянку, а их уже разобрали – все хотят писать. Стоит, ждет. Кто-то спрашивает: «Что стоишь?». Он отвечает: «Да вот жду стремяночку». «Я тебе дам пару ящиков, поставь один на другой и влезай». Влезает и начинает писать. Пишет раз, другой, а потом приезжает и видит, что его Николая соскабливают. Какая-то девушка решила на этом же месте сама написать Николая Угодника. Отец Герасим остановился, молчит, молится, а она скребет. И всё-таки под взглядом согнутого старика она устыдилась и ушла, а он продолжил писать. Вот вам пример кротости, терпения, надежды на Бога. Хороший был человек!

– Вы написали о нем книгу. Это не первая ваша книга.

– Началось всё с отца. Однажды я написал что-то похожее на рассказ об отце, а сестра с племянницей говорят: пиши еще, столько случаев было, ты вспомнишь. Так получился ряд новелл, я их показал редактору из издательства Московской Патриархии, ей понравилось, она пошла к отцу Владимиру Силовьеву, он сказал: пусть что-то добавит, будет полнее, и издадим. Я не ожидал, что получится, но добавил, и они издали. Не стремился к этому, но кто-то мной руководил. Теперь у меня уже десять книг. На разные темы, но книга об отце Герасиме – продолжение того, что я написал об отце.

В 2005 году мой отец прославлен как новомученик – спасибо прихожанам Николо-Покровского храма, того самого, который разрушали на моих глазах, а теперь восстановили. Вот его икона, писала Анечка Дронова, очень хороший иконописец и художник! Она еще две иконы отца писала: одну для Николо-Покровского храма, а другую я отвез в Ладожскую.

Этой зимой я сломал ногу и пока прикован к дому, не могу поехать к студентам и репетировать с ними, хотя они меня ждут, и мне остается одно – сидеть за компьютером и писать. Сейчас пишу об интересном случае. Отец мне рассказывал о святынях, главным образом, об архитектурных – Софии Константинопольской, Софии Киевской, петербургских соборах и дворцах… И я просил его показать мне московские святыни: Чудов монастырь, Вознесенский, Сретенский. Он отмалчивался, так как знал, что их уже не существует. А я всё приставал, даже плакал, и однажды он решил показать мне хоть что-то из уцелевшего – Страстной монастырь.

Мы собрались и поехали – первый раз я был в центре Москвы. Отец собрал свои волосы под шляпу, чтобы не выделяться. Подошли к памятнику Пушкину, а он весь заклеен бумажками с похабными надписями, рядом лежала гора обломков, всю улицу перегородила. Отец меня оттянул, сел на скамейку, вытирая слезы, и тогда я понял, что Страстной монастырь тоже разрушен. Его начали уничтожать именно в ту ночь. Я видел уже изуродованную колокольню и какой-то маленький домик, еще уцелевший.

У этой трагедии было неожиданное продолжение. Мой друг и ученик, певец, после института искал работу, и его засунули директором музея Дурылина в Болшево. И от него я узнал, что этот музей собран женой Дурылина из остатков Страстного монастыря: из замков, окон, переборок, других мелочей, которые ей удалось вытянуть из груды останков разрушенного монастыря. Таким образом, я присутствовал при разрушении монастыря, но и увидел то, что от него сохранилось. Я пишу о Дурылине, как о своем педагоге, и о его жене.

– Он у вас преподавал?

– Да, историю театра. Он был завкафедрой. Очень начитанный человек, интересный, но переживший трагедию. Уже после революции он стал священником, его арестовали, сослали, за него хлопотали, Щусев просил Луначарского, Луначарский обещал походатайствовать, но только если он снимет рясу. Такая проблема ставилась перед многими людьми, и каждый решал ее по-своему. И Дурылин решил по-своему. Как решил, не скажу. Прочитаете, когда допишу.

– Вам 91 год, вы столько пережили, но по-прежнему полны энергии, планов. Что вам помогает до сих пор сохранять творческую активность?

– Как-то неловко о себе говорить, но раз уж зашел разговор… Я считаю, что так Богу надо. Начинаю свой день, особенно в старшем возрасте, с благодарения Богу за то, что сегодня жив и могу что-то делать. Ощущение радости, что могу прожить еще день в труде, созидании – уже немало. Что будет завтра, не знаю. Может, завтра уже умру. А сегодня, чтобы заснуть спокойно, говорю: благодарю Тебя, Господи, за то, что дал мне возможность прожить этот день.

Беседовал Леонид Виноградов

Фото: Иван Джабир

Видео: Виктор Аромштам