– Картина «Весьегонская волчица» с вашим участием имеет довольно странный сюжет: любовь человека и волка. Надо полагать, что вам это было интересно?
– Да, интересна проблема, поднятая там. Мы же бог знает что с землей натворили, вот природа и начала нам мстить. Я уверен, что все мировые катаклизмы неспроста происходят. В нашем фильме происходит слияние человека с природой: одним людям это все равно, а другие задумываются о происходящем. В этой картине волчица за то, что ее лишили щенят, начинает мстить людям, а человек, который должен ее уничтожить, уходит вместе с нею в лес. Там была замечательная фраза в финале: «Наступал тот час сумерек, когда легче всего умирают звери и люди». Мне кажется, что идея этой картины очень гуманна, она снималась с большим удовольствием, да и компания была хорошая.
– Льва Дурова можно поздравить с золотой свадьбой. Это срок…
– Да, только в следующем году. «Рецепта счастья» у меня нет. Я так думаю, когда между мужчиной и женщиной кончаются темы для разговора, общий жизненный интерес, кончается и любовь, пора разбегаться. Страсть живет довольно долго, но рано или поздно она становится привычной, с этим ничего не поделаешь. Нельзя долго по отношению к одному мужчине или к одной женщине испытывать страсть каждый день. Нечто другое связывает людей, хорошо, когда есть не только «сплетенье рук, сплетенье ног», но и «души сплетенье». У нас с женой пока есть о чем поговорить.
– Говорите, что «рецепта счастья» нет, значит, Дуров – несчастный человек?
– Знаете, я как-то в Болгарии на пляже видел счастливого человека. Это был немец, он бегал по пляжу и всем подряд восторгался, кричал, как ему хорошо. Это было страшно. Но если серьезно, счастье – вещь очень индивидуальная, интимная, и я согласен с мнением, что абсолютно счастливыми бывают только дураки, ну а я – Дуров. Мы сами себе создаем невыносимую жизнь, нагнетаем обстановку. Улыбаться нужно чаще, все-таки весна наступила!
– Говорят, что сейчас вы работаете над пьесой неизвестного провинциального автора.
– Это эдакий «театральный детектив» по пьесе молодого драматурга Жеребцова – «Спектакль для одного зрителя». Он то ли из Йошкар-Олы, то ли из Улан-Удэ, я с ним только по телефону разговаривал. Даже не помню, как рукопись мне в руки попала: я придумал там другой финал, созвонился с автором, и мы пришли к консенсусу.
Чувствую, что для критиков раздолье будет… Это пьеса о маленькой труппе, которая играет для одного очень богатого зрителя. В моем варианте актеры в конце взбунтовались – это отражение моей позиции. Нельзя, чтобы актеры ради денег шли на все что угодно.
Сейчас меня пригласили еще и в Театр сатиры, там я играю, ни больше ни меньше, архангела Гавриила в пьесе «Вышел ангел из тумана». Правда, это не совсем архангел, а скорее бомж, в него играющий. Такие аншлаги, что недавно я не смог посадить своих друзей в зал. Пришлось отправить их домой. В какой-то мере это было даже радостно.
– Вы довольно активно сейчас участвуете в кино- и телепроектах… Есть мнение, что актеры вашего уровня считают это ниже своего достоинства…
– Знаете, я не столь привередлив, как Юрский, к примеру. Наверное, он прав, а я – нет, но что поделаешь? Я ведь не так много сыграл главных ролей за свою жизнь, и почему-то теперь, на старости лет, появилась масса предложений. В последние годы я сыграл в «Не послать ли нам гонца», «Не валяй дурака», «Луной был полон сад». За «Луну» я даже получил приз за лучшую мужскую роль – наснимался, в общем!
Если в сценарии нет «гадостей», то я с радостью соглашаюсь на съемки. Главное, чтобы было что сказать в рамках роли. Хотя много у меня случилось таких ролей, о которых мы с женой говорим: «Позор семьи» – можно было сниматься, но лучше было отказаться.
– Вам хотелось бы сняться у какого-то определенного режиссера?
– Нет уж! Я сейчас скажу, а потом вы в газете прочтете: «Умер Дуров», – и подумаете: «Так он у этого режиссера и не снялся…», зачем я буду вас огорчать. Я, кстати, считаю, что режиссуре нельзя научиться. Это либо дано, либо нет – и все «большие» режиссеры тому служат подтверждением. Вот я провожу киновечера в круизах, скоро в третий раз поеду, и показываю уникальные фильмы. Перед показом «Сибирского цирюльника» взял и «предъявил» учебный фильм Никиты Михалкова, еще с четвертого курса: «Эти губы и глаза зеленые» по Сэлинджеру. Там Пороховщиков снимался, Маргарита Терехова и я. Зрители после сеанса вышли и говорят: «А Никита-то гора-а-аздо лучшим режиссером был когда-то, «Цирюльник» отдыхает». А я им: «Ну, так это само собой».
Фото автора

Известный клоун, мим, режиссер и создатель легендарного театра «Лицедеи» Вячеслав Полунин уже разменял седьмой десяток, но до сих пор полон сил и энергии. Он придумывает театральные постановки, режиссирует цирковые представления, пишет книги и сам выходит на сцену, чтобы подарить зрителям очередную порцию смеха и веселья. Вечно молодой Асисяй встретился с поклонниками и рассказал о своих театральных постановках, современном цирковом искусстве, а главное, о том, как стать счастливым.

О театре

Я не называю то, что делаю, театром. Я просто собираю счастливых людей в кучу, и мы весело проводим время. Через игру. Необязательность человек может в 10 раз больше, чем через труд. Главное мое правило - никто не знает, когда и что происходит. В моем театре запрещены слова «репетиция», «труд», «работа». У меня только радость, самое бесполезное существование на свете и так далее. Я хотел бы, чтобы все, что человек делает на свете, было не экзаменом, а радостью. Даже перед спектаклем никто не знает, кто будет играть. Сценических пальто меньше, чем артистов. Кто первый схватил - тот сегодня и играет. Если опоздал, никто никого не ругает, наоборот, все кричат «ура», потому что он завтра должен принести торт.

Полунин убежден, что человек должен получать от жизни только положительные эмоции. Фото: www.russianlook.com

Все происходит само собой, стихийно и правильно. Мы можем взять первого встречного человека на улице, предложить ему сегодня сыграть, нарядить в костюм и отправить на сцену. Люди в зале потом замечают, что на сцене есть странный человек, который не знает, что делать, и это смешно. Главное, что у нас воспитывается, это свобода и импровизация.

О счастье

Я хохочу каждый день без остановки. Однажды я придумал уловку, чтобы у меня в зале тоже всегда был смех. Во времена театра «Лицедеи» я всегда записывал, кто в зале хорошо смеется, и после спектакля мы давали победителю билеты на наши спектакли. Люди смеялись все больше и больше! Когда была премьера, в зале такое творилось! Все хохочут, гогочут!

В детстве я мечтал стать журналистом, космонавтом, библиотекарем, лесником и клоуном. Три мечты осуществились. У меня есть 7 библиотек по разным направлениям, а во Франции я построил сад среди леса. Хотел быть клоуном - стал им. У меня время еще есть, а мечты уже кончились. Если ты следуешь детской мечте, значит, ты в согласии с собой. В этом и есть счастье.

Я сейчас пишу книжку, где около 40 тезисов о том, как быть счастливыми. Вообще, счастливы только дураки, потому все умные всегда пытаются, но у них ничего не получается. Если на одну чашу весов положить ум, а на вторую - глупость, окажется, что глупость настолько сильна и прекрасна! Мне задали вопрос: «Счастлив ли ты?», и я понял, что всю жизнь без перерыва был счастлив. Мне говорят: «Неужели тебе не было тяжело в жизни?». Вопрос в другом. Люди переживают все то же самое, но человек-дурак, несмотря на это, почему-то радостен и счастлив.

Чтобы дарить людям тепло со сцены, нужно самому быть счастливым, иначе от тебя не пойдет энергия. Когда человек счастлив, он светится, это сразу видно. Узнать, что ты счастлив, очень просто: ты что-то напеваешь или насвистываешь.

Об Академии дураков

Академию дураков мы начали в 80-е годы. Сделали первые конгрессы дураков, приняли человек 70. Попасть в академию было сложно. Нужно было сделать что-то такое, чтобы все вокруг сказали: «Ну и дурак!».

Именно в Ленинграде я в первый раз в 1988 году сделал конкурс дураков. Был первый всесоюзный конгресс дураков. Когда люди приходили, они не могли найти вход. Они обходили здание несколько раз, спускались в подвал. Им нужно было проскочить через горячий душ, потом подняться по пожарной лестнице, пройти через матросов. Каждому, кто достигал второго этажа, мы ставили на лоб печать «Конгресс дураков». 10 дней никто не мог избавиться от надписи, потому что это было несмываемая краска. Таким образом, 10 тысяч людей ходили по Питеру с этой замечательной блямбой.

В свои 66 Вячеслав Полунин придумывает спектакли, пишет книги и сам выходит на сцену. Фото: www.russianlook.com

Мы давали заполнить людям анкету, и нужно было поставить печать напротив каждого параметра - роста, веса. Для каждой печати была отдельная бесконечная очередь. В туалет тоже была очередь, а, когда человек ее отстоит, он узнавал, что в туалет без печати буфета нельзя. Мы никого не пускали без шляпы и галстука: настоящий торжественный дурак должен всегда быть в шляпе и галстуке. Люди выбегали на улицу, просили эти вещи у прохожих или покупали в магазине. Когда они, наконец, входили в зал, помещение было украшено черными воздушными шарами и черным конфетти, а на сцене стояли 12 гробов: хоронили всех «Лицедеев». Нас подняли на плече и потащили через весь город, играл оркестр. Весь город шел за нами, потому что было интересно - кого несут, куда несут. Мы подошли к набережной, встали из гробов и подожгли огромное количество бумаги: по Неве поплыли полыхающие гробы.

О цирке

Сейчас во всем мире настоящий взрыв циркового искусства, а в 90-е годы в России было сложно, выступления были никому не нужны. Я позвонил в Цирк дю Солей, они обрадовались, и я поехал туда. У меня было 1,5 года невозможного удовольствия от работы там, а потом все стало превращаться в завод. Мне неинтересно держаться за то, что уже придумали. Моя система требует свободы и стихийности. Говорю - отпустите меня на свободу. Отвечают, мол, ладно, только замену себе найди. Ловлю такси, а там сидит Юрий Медведев, актер Театра на Таганке. Я ему говорю: «Ты теперь работаешь в Цирке дю Солей!». И меня отпустили.

Я всегда хотел разобраться, что такое цирк, куда он идет. Когда мне позвонил министр культуры и попросил возглавить Цирк на Фонтанке, я с удовольствием согласился. Был подписан контракт на 3 года. За эти годы я пытался что-то сделать, чтобы изменить формулу цирка. Это было неправильно: нельзя в России переделать цирк, который имеет богатую историю, свои традиции. Надо было просто строить рядом новый цирк и начинать все с нуля: бесполезно сталкивать два разных понимания. Попытки объединить их не принесли никакого успеха. Хотя, если бы я не пришел в Цирк на Фонтанке, деньги на ремонт так и не выделили бы. При мне хлынул поток молодых ребят, они тоже участвовали в поисках современного цирка. Я рад, что это произошло в моей судьбе, несмотря на то, что было много сложностей.

Я всегда хотел разобраться, что такое цирк, куда он идет. Когда мне позвонил министр культуры и попросил возглавить Цирк на Фонтанке, я с удовольствием согласился. Я пытался что-то сделать, чтобы изменить всю его формулу. Это было неправильно: нельзя в России переделать цирк, который имеет богатую историю, свои традиции.

В наши дни цирк - это не просто повод посмеяться, но и способ донести до зрителя какую-то тонкую, глубокую мысль. Представьте себе такой цирк: два человека стоят и в течение полутора часов просто кидают друг другу пять мячиков. Оторваться невозможно, ведь они через эти мячики говорят о любви и доверии! Я жду, когда в Петербурге можно будет реализовать современные цирковые произведения.

Александр Малич: Дорогие друзья, Слава Полунин с нами!

Полунин входит с натянутым на глаза капюшоном и добирается до кресла на ощупь. Садится.

Александр Малич: Здравствуйте!

Вячеслав Полунин: Здравствуйте.

АМ: Скажите, пожалуйста, зачем вы согласились на встречу со студентами и выпускниками СПбГУ?

ВП: Я вообще люблю поболтать вечерком с друзьями, а раз у меня сейчас хорошее настроение и эту неделю я в Петербурге, подумал: почему нет.

АМ: Сегодня состоялась неплохая снежная увертюра нашей встречи.

ВП: Все должны были давно заметить: когда я приезжаю в Петербург или Москву, в этот день идет снег.

АМ: Вы летом собираетесь в Петербург? Просто скажите заранее даты, мы лыжи достанем. Я хотел бы начать с такого вопроса: вам не кажется, что люди разучились смеяться?

ВП: Наоборот. Смотрит на микрофон. А что я такой басистый? Давайте уменьшим мою басистость. О! Вот теперь я себя слышу. По поводу веселья: да нет, я хохочу каждый день, все мои друзья хохочут каждый день без остановки. Не знаю, как их унять. И сейчас я слышу всё то же самое.

АМ: То есть ничего не изменилось?

ВП: Наоборот, всё крепчает и крепчает.

АМ: А для вас существует разница между смехом и гоготом?

ВП: Прекрасно, когда с переливами. У меня есть одна интересная история. Все думали: почему у меня такой успех? А я всё время предпринимаю специальные действия для того, чтобы у меня в зале всегда был смех. Для театра «Лицедеи» я всегда записывал, кто в зале хорошо смеется, - и после спектакля мы давали вечный билет этому человеку. И таких людей становилось всё больше и больше. Теперь во время премьер у меня в зале такое творится! Одно из правил для своей жизни: иметь рядом как можно больше смеющихся, радостных, счастливых.

АМ: У нас есть тут такие - они в первом ряду.

ВП: Я вижу целый зал.

АМ: Вы неоднократно говорили о том, что создаете контролируемый хаос: если есть система, вы ее разрушаете.

ВП: Потому что система - это всегда скучно. Она упорядоченная, структурная. Она вся с острыми углами. Нужно ухитриться, чтобы хаос был органичным, а не разрушительным. Замечательная была книга о карнавале и смеховой культуре, где рассказывается о том, как здорово карнавалы разрушают весь мир, чтобы создать новый. Потому что старый уже не очень-то хорош: черви завелись, трухли много. Я люблю постоянно вокруг себя создавать карнавал. Не разрушать что-либо - а создавать карнавал, который захватывает всё в какой-то свой водоворот и ухитряется убирать все правила. Это желание, это поток, это страсть.

АМ: А есть страны, которые настолько систематизированы, что вам там сложнее?

ВП: Наоборот. Например, Англия - моя любимая страна для выступлений. Когда человек в своей жизни всё время следует правилам и ты ему даешь возможность хоть чуть-чуть ослабить ремень, скинуть смирительную рубашку, - там начинается такой взрыв, после которого его невозможно еще долго утихомирить. Поэтому это для меня просто идеальная страна. В Питер приезжаешь или в Москву - тут уже все расхристанные, просто в свой поток попадаешь.

АМ: Здесь у вас уже все зрители с вечными билетами на ваши спектакли.

ВП: Наверное. Я с 1967 года здесь, в Питере. С того времени, наверное, многие люди посетили мои спектакли и заразились. Я очень заразный: болезнь - желание жить неожиданным способом.

АМ: Говорят, в Ленинграде тяжело жить, плохо, серо.

ВП: Наша Англия.

АМ: То есть вас это не останавливает?

ВП: Наоборот, это мне очень нравится. Я почему-то прилип к Питеру. Не поехал в какой-то другой город, хотя их много хороших в России. А вот Питер для меня в самый раз - то, что нужно.

АМ: Вы говорили всегда, что вам мама сказала ехать в Питер.

ВП: Нет-нет, мама сказала: «Иди учись на экономиста». Оглядывает зал. Это экономический факультет?

АМ: Это экономический, да.

ВП: Я поехал учиться в Инженерно-экономический институт (ИНЖЭКОН - прим. «Бумаги» ), окончил три курса с огромным трудом. Потом глаза на лоб - чувствую, не мое, я больше не в состоянии. Привез маму, посадил в первом ряду на спектакле: в молодежной самодеятельности ИНЖЭКОНа я был звездой. Мама посмотрела, сказала: «Ну, Слава, всё, бросай свой экономический!». Поверила, что смогу этим зарабатывать на жизнь.

АМ: Но вам же негде этому было учиться?

ВП: Как негде? Вокруг столько всего прекрасного. Ходил я в ДК Кирова, в зал старого кино или что-то такое. И просто выучил наизусть все фильмы Чаплина, Ллойда, Китона. Мультфильмы смотрел: «Том и Джерри», «Дисней» и так далее. По сто раз посмотрел всё - и у меня уже была профессия.

АМ: А это правда, что вы создали пять студий пантомимы и при этом одновременно были руководителем всех пяти - притом что сами пантомиме не учились?

ВП: Ну да. Я хотел научиться пантомиме, а лучший способ чему-то научиться - начать это преподавать. Поэтому я открыл сразу пять студий: в Политехническом институте, в Кораблестроительном институте, в ДК Ленсовета… Я уже всех их даже не помню. И начал преподавать. И вместе с учениками мы начали изучать: а что это, а почему это, а как это происходит. В конце концов, когда я почувствовал, что у меня не хватает времени вообще ни на что, я понял: ну ладно, надо оставить одну студию. Оставил в ДК Ленсовета.

АМ: Вопрос из чата: «Как начинающей клоунессе попасть к вам в театр?»

ВП поворачивается к залу : Я немного развернусь, а то боком вас не чувствую. Неделю назад - или две - я сделал во Франции проект Crazy Women, или «Бабы дуры». Я собрал всех лучших клоунесс мира на гала-концерте. Это был такой разгул стихийности, силы, радости. Я теперь, конечно, где-то в России хочу повторить. Главное, чтобы кто-то взялся за это: привез их, накормил, спать положил. Поворачивается к Маличу. Так что она спросила?

АМ: Она спросила, как попасть к вам в спектакль.

ВП: Нужно на фестиваль этот приехать - и сразу попадешь в свою стихию. А на спектакль - три дня назад мы только закончили гастроли в Москве. Следующие по России - это Пермь, Казань. Потом по югу, вся Сибирь. Это уже, наверное, осенью. Каждый год стараемся сделать несколько туров - по Поволжью, по Сибири. У нас есть свои любимые дороги, и мы по ним каждый год отправляемся.

АМ: А какие любимые дороги? Поволжье и Сибирь?

ВП: У меня есть несколько проектов. Один из них называется «Транссибирский экспресс». Десять городов-миллионников по Транссибирской магистрали.

АМ: Это удобно.

ВП: Я каждый год стараюсь их объехать максимально, сколько смогу, по этому маршруту. А в этом году вообще вот что придумал. У меня гастроли на Тайване, а потом в Гонконге. Одна неделя - перерыв. Я думаю: куда деваться? Не могу же я на пляж - загорать. Вспомнил, что рядом Владивосток. И вот сначала у меня Тайвань, потом Владивосток, а потом Гонконг.

АМ: А вы можете неделю ничего не делать?

ВП: Неинтересно. Лежишь-лежишь. Ну час лежишь. Ну два лежишь. До 45 лет у меня не было ни одного выходного, ни одного отпуска. Мне просто было жалко терять время, потому что столько всего. У тебя выходной - а столько вещей красивых несется мимо тебя.

АМ: Как это выдерживают люди, которые рядом с вами работают?

ВП: Вздыхают - и выдерживают. Думаю, это просто упоение полетом и радостью жизни: если я делаю какой-то проект, это значит, что 50 процентов времени мы просто хохочем, празднуем.

АМ: Я не могу не спросить вас про Академию дураков. Потому что среди всех проектов, про которые вы рассказываете, Академия выглядит самой структурированной. В каком состоянии Академия сейчас? Как в ней защититься?

ВП поднимает толстовку, под ней футболка с логотипом Академии дураков : Это вообще песня. Моя любимая песня. Академия дураков сейчас расправила крылья и несется орлом над горами. Мы начали где-то в 80-е: сделали первые конгрессы дураков, потом Ролан Быков мне позавидовал, открыл отделение старых дураков. Со мной объединились. Мы приняли человек 70. Попасть туда очень сложно: нужно перевернуться особым способом. Необходимо что-то сделать, чтобы все сказали: «Ну дура-а-ак, настоящий дурак появился на свет!». Например, диссертации люди пишут. Одна моя любимая называется «Одиночество непарного носка в истории цивилизации». Один человек, например, получил недавно летом звание академика. У него нет ног. И он ехал на велосипеде из Беларуси до Португалии. Он сделал специальный велосипед, чтобы ехать при помощи рук. Мы всегда отмечаем людей, которые делают какие-то нереальные поступки, вызывают оторопь у всех вокруг. Невозможно поверить, что человек на такое способен.

Я сейчас пишу тезисы будущей книги «Как быть счастливым», у меня уже 40 пунктов. Вообще, счастливы только дураки. Умные всё время пытаются, но у них не очень выходит. Мы подумали, что нужно помочь миру. На одной чаше весов лежит ум, а на противоположную чашу весов мы положили глупость. И оказалось, что глупость настолько сильна и прекрасна! Но я говорю только о радостной глупости. Мы не имеем в виду всю остальную. У нас своя дорога: дураки точно знают, как быть счастливым. Когда мне задали вопрос: «Счастлив ли ты?», я вдруг понял, что всю жизнь был счастлив. Всю жизнь вообще без перерыва. Я подумал: что за явление такое? Пытался разобраться. Сейчас исследую, пишу все эти правила, которых я придерживался, чтобы быть счастливым. Конечно, люди всегда задают вопрос: «Неужели нет трагедий? Неужели нет тяжелых событий?». Вопрос в другом. Человек-дурак участвует в общественной жизни и переживает всё то же самое, что переживают другие, но независимо от этого он почему-то радостен и счастлив. И пытается помочь всем другим быть такими же.

АМ: Это благодаря Петербургу вы нашли в себе эту силу?

ВП: Не знаю. Первый Всесоюзный конгресс дураков был здесь в 1988 году. Когда люди подходили ко Дворцу молодежи, они не могли найти вход, потому что всё было заколочено досками. Они обходили здание несколько раз вокруг, находили дверь в подвал, где топили уголь, чтобы поддерживать тепло. Оттуда вырывался пар. Были включены все горячие души. Надо было проскочить, подняться по пожарной лестнице; матрос загораживал проход; нужно было лезть через окно второго этажа. Каждому, кто всё это преодолевал, ставили печать на лоб: «Конгресс дураков». Несмываемую - держалась десять дней. 10 000 человек по Питеру ходили с этой замечательной блямбой. Помню, как генерал один стоял и уговаривал матроса: «Поставьте мне, пожалуйста, две, а жене не ставьте. Ей нельзя». Когда люди попадали на конгресс, им нужно было заполнять анкеты и стоять в очереди. Очереди были бесконечные: тут надо было сказать, сколько рост, здесь - сколько вес. Пока не проставишь все печати и не распишешься - тебя в зал не пускали. А на входе в туалет было написано: «В туалет без штампа буфета входа нет». Ты должен был пойти в буфет, получить штамп, что ты что-то съел. А чтобы сдать куртку, нужно было попасть в тот угол здания, где лежали мешки с нафталином. Это было невозможно из-за бесконечных очередей: отдельные очереди для курток, отдельные - для пальто. В общем, там всё было сделано как у самых настоящих дураков.

И главное: в зал не пускали никого, у кого не было шляпы и галстука. И люди выскакивали на улицу и искали: «Где шляпа, где галстук? Дайте мне шляпу, дайте мне галстук!». Потому что солидные дураки должны быть всегда в шляпе и галстуке. И вот они бежали в соседние магазины, доставали шляпы и галстуки, пробивались в центр этого события, входили в черный зал с черным конфетти, черными шарами, черным серпантином, потому что там провожали в путь всех лицедеев. Двенадцать гробов стояло на сцене, мы лежали в них. И люди выходили читать стихи, клали нам дорогие подарки, потом подняли нас на плечи и потащили через весь город. Сзади шел оркестр и пел нашу любимую песню в замедленном темпе: «Blue, blue, blue canary!». И так мы шли до реки. Весь город шел за нами. Никто ничего не понимал: кого несут, куда несут, за что несут? И вот нас притаскивали к Неве, мы выходили из своих гробов, поджигали огромное количество бумаг, которые собрали за всю жизнь нашего театра, и пылающие гробы поплыли ночью по Неве, а салют накрыл это своими торжественными россыпями.

АМ: Тут есть вопрос про Брюса Ли: «Брюс Ли советовал людям быть водой. Кем посоветуете быть вы?»

ВП: Я, конечно, друг не Брюса Ли, а друг другого замечательного человека: его зовут Джеки Чан. Которого я считаю самым великим клоуном на свете. Единственный клоун, который остался в кино сегодня. В этом году у меня огромная была радость. Когда мы собрались в Китай на гастроли, я написал продюсеру: «Если не будет Джеки Чана, я не приеду на гастроли». А Джеки Чан в это время был где-то в Голливуде, снимал фильм. И вот продюсер извернулся тройным узлом - и через двойного брата-свата-зятя связался с ним. Мне прислали сообщение от Джеки Чана: «Сейчас не могу приехать, позже встретимся. Поздравляю с гастролями в Китае». Брюс Ли для меня, конечно, герой, а дураки - это антигерои: никакого героического смысла они в этой жизни не видят, увиливают от всех героических поступков и поступают так, как им больше нравится.

АМ: Первый шаг, который вы записываете в ваших советах о том, как быть счастливым? С чего начать, чтобы стать стопроцентным дураком? Те, кто здесь сидит, ведь не считают себя дураками.

ВП вскакивает с кресла : Чего я тогда здесь сижу! Садится. Кресло пищит. Что-то мы дали темпу. Давайте медленно. Мы медленно будем рассуждать, как… Какой шаг?

АМ: Вы как-то рассказывали про гастроли в Японии - и про то, что там трудно было найти общий язык с залом в первое время.

ВП: Наверное, я больше всего на свете люблю путешествовать. И клоунада, и все мои действия - это для того, чтобы побольше путешествовать. Прикидываешься клоуном - тебе говорят: «А, ты клоун! Приезжай к нам». Раз - и поехал. Путешествия, знакомства с разными горами, долами, реками, людьми - это такое удовольствие.
Овчинников написал книжку «Ветка сакуры», мы ее зачитывали-перечитывали. Япония - она такая другая, мистическая, магическая. Страна другой планеты. Мы так мечтали когда-нибудь прикоснуться к ней. Все наши истории с путешествиями такие: ты выбираешь страны и к ним себя готовишь десятилетиями. Прежде чем я еду в страну - особенно в ту, где мечтаю побывать, - много-много лет копаю всё, что с ней связано. Перед гастролями со спектаклем приезжаю попутешествовать, попробовать дать маленький номер или выступить на телевидении, чтобы понять: что это за люди, как они дышат и чувствуют, чего они хотят. Поэтому на Японию я потратил бесконечное время, прежде чем поехать туда как домой. Сейчас мы в Японии действительно как дома: нам строят здание в Осаке, в этом году открывается здание, в котором будет жить «сНежное шоу». Летом следующего года мы начинаем в этом здании свои длительные гастроли. На контракт с Японией мы потратили восемь лет, чтобы договориться, что мы туда приезжаем.

То же самое, когда выходишь на сцену и не знаешь, как быть с людьми. В первый раз, как приехали в Нагою, мы уши прижали: должны работать по-японски. Значит, тихо, аккуратно, никого не трогать. Раскланяться десять раз. И вот мы по-японски начинаем работать. Первое отделение: полная тишина, люди в недоумении. Продюсер прибегает: «Вы что, с ума сошли? Делайте всё как всегда! То, что вы делаете, японцы уже умеют! Делайте то, что им непонятно: ходите по головам, швыряйте из стороны в сторону, что хотите. Удивите нашу публику!» И тогда мы, как всегда, по-своему разгулялись - и полный порядок в конце спектакля. Такое часто происходит. В последний год мы часто ездили на Ближний Восток: Бахрейн, Катар, Кувейт.

АМ: Туда, где нефть.

ВП: Да-да, вот там мы сейчас всё время выступаем. Там сейчас строят театры, раньше в этих странах их не существовало. И в первый раз люди приходят, садятся - и не знают, что такое театр. Куда садиться? Куда смотреть? А что будет? И вот мы приезжаем: сплошной черный зал - только белые полоски. Я говорю: «Ребята, аккуратно. Не прикасаться». Но после первого отделения все эти черные костюмчики повалили к нам на сцену, начали с клоунами обниматься. Мы не ожидали такой реакции. Клоуны у меня спрашивают: «А теперь можно?» - «А теперь соответствуйте их отношению». То есть мы часто попадаем в ситуации, когда не знаем, каким путем и что нужно делать.

АМ: А насколько вы мобильны внутри спектакля? Как часто понимаете, что нужно что-то поменять?

ВП: Иногда во время спектакля ты поворачиваешь всё раз пять. Выходишь с одной скоростью, с одним состоянием - чувствуешь: в зале никто не колыхнулся. Не то. Разворачиваешься в гротеск - опять не то. Разворачиваешься в драму. И снова не то. И ты за спектакль несколько раз корабль этот поворачиваешь. А, зацепилось! И ты туда начинаешь двигаться. Слава богу: всё, мы выиграли. А бывает неделя, бывает и две недели - и бьешься, и бьешься. И поворачиваешься, и разворачиваешься. А из зала ничего назад не возвращается. Так было в Париже: нас измотало. Мы думали: Франция, легко! И вдруг: никак. У нас есть барды, во Франции есть шансонье. А что у нас с бардами: метафорические образы. Напихали в свой спектакль метафорических образов. Смотрим: цепляет. То есть мы приезжаем в страну, а потом долго выискиваем, через какую дверь к людям пробраться, чтобы они начали откликаться на то, что мы делаем.

АМ: Есть место, которое вы так еще не изучили?

ВП: Я очень боюсь ездить в Африку. Там неизвестные животные, там крокодилы. Много всего того, что мне не очень приятно. И я боюсь. Поэтому все эти годы не ездил в Африку и принципиально отказывался от всех приглашений. А в этом году мне сказали: «Ну давай, в Южную хотя бы Африку съезди». И мы приехали в эту Южную Африку. Теперь боюсь, что мы только там и будем теперь гастролировать, потому что удовольствие от посещения этой страны такое огромное, сила реакции взаимоотношения с публикой, впечатления. Вдохновение в чистом виде.

Вообще, мой прототип - в Австралии такое животное, которое двигается так медленно. С таким черным носом.

Зал: Коала.

ВП: Коала, да. Я ей подражаю. Мой персонаж на сцене - брат коалы.

АМ: У вас десять дел одновременно. Как вы можете быть коалой?

ВП: Чем меньше двигаешься, тем больше делаешь. Это замечено. Я раньше думал: туда, сюда - и всё успею! В итоге ничего не успеваешь. Лежу себе на одном боку - и успеваю. Главное, не суетиться.

АМ: Вопрос из чата: «Какой ваш самый глупый поступок в жизни?»

ВП: Когда человек делает мало глупых поступков, ему проще выбрать один. А если я с утра до ночи делаю только глупые поступки, то среди миллиона этих самых поступков очень трудно выбрать один. Не представляю себе. Я люблю делать то, что невозможно. Я люблю делать только то, что весело, а значит, точно глупо. Что бы я ни делал, это почему-то всегда связано с глупостью и радостью. Глупость и радость для меня - практически одно и то же. Все мои поступки посвящены этому.

АМ: «Есть ли какие-нибудь особые приметы или обряды перед спектаклем?»

ВП: Я не называю то, что делаю, театром. Иногда, конечно, приходится, чтобы люди поняли, чем я занимаюсь. Но, в принципе, занимаюсь я совсем не тем, что все думают. Я уже давно не интересуюсь театром. Давно меня не интересует драматургия, персонажи и так далее. Я просто собираю счастливых людей в кучу - и мы куда-нибудь отправляемся к чертовой бабушке, чтобы весело провести время. И когда встречаем публику, нам особенно хорошо. Потому что публика подключается - и начинается полное столпотворение. То есть я собираю счастливых людей и занимаюсь глупостями. Балуюсь. И вот как-то я балуюсь, играюсь с этой жизнью - и она становится такой легкой и простой. И все сложности куда-то исчезают. А результаты почему-то выходят в десять раз легче, быстрее, естественнее. Через юмор, смех, необязательность, игру человек может в десять раз больше, чем через труд, уперевшись лбом в стену. Я-то могу побить всемирные рекорды по этому делу: я такое количество стен лбом прошиб. Потому что другого способа не знал. А потом выяснил, что есть более простой. Главное, чтобы всё было с радостью и удовольствием.

АМ: Вопрос был про обряды, но неважно.

ВП: Нет, почему. Во-первых, репетиции запрещены у меня в театрах. Слово «репетиция» запрещено, слово «работа» запрещено, слово «труд» запрещено. У нас только радость, бесполезное существование на свете. Когда мы собираемся и начинаем фантазировать, мы просто спонтанно выплескиваем всё, что в нас находится. Каким-то путем мы открыли все заслонки - и просто существуем, как стихия этой жизни.
Перед началом спектакля у меня спрашивают: «А кто чего играет?». Я говорю: «А сколько вас сегодня?». Я сделал так, чтобы пальто - то есть сценических костюмов - было меньше, чем артистов. Кто первый схватил, тот и играет сегодня. А если ты поздно пришел, то тебе пальто уже не достается. И никто никого не ругает. А если кто-то опаздывает, все кричат: «Ура-а-а! Опоздал, опоздал!». Потому что он назавтра приносит тортик. Зачем нужны наказания? Зачем нужны правила? Когда всё стихийно само собой происходит - и происходит правильно. И вот они узнают, кто что сегодня играет. Артист мне говорит: я никогда это не играл. Я говорю: ну и здорово. Кто-то в коридоре идет, я говорю: «Стойте! Молодой человек, идите сюда. Поиграйте сегодня за этого человека, а он поиграет другую роль». Никто не верит. Но мы берем любого встречного, одеваем в костюм и отправляем на сцену. В любом моем спектакле вы можете увидеть какого-то странного человека - это он в первый раз на сцене. Это правило спонтанности, стихийности, импровизации.

Ровно за две секунды до начала я поворачиваюсь и говорю ключевые слова сегодняшнего выступления: «Собор Парижской Богоматери» или «Хармс», еще что-нибудь. И все понимают, что сегодняшний спектакль мы играем совсем иначе, чем вчера. Ребенок как клоун: он даже не помнит, как он играл вчера. Главное, что воспитывается в нашем театре - свобода, импровизация, стихийность жизни. И вот, когда артисты слышат «Собор Парижской Богоматери», значит, сегодня драма. И вот они выходят в драме и начинают страсти в клочки рвать. А я говорю: «Сегодня ни одной шутки». И все клоуны играют, ни одной шутки не произнося, не делая ничего такого, что обычно делают клоуны. И им это очень нравится, потому что они ежедневно достигают чего-то такого, чего никогда в жизни не достигали.

АМ: А слова-то вы откуда берете?

Полунин хлопает себя по лбу.

АМ: Понятно. Ну вот вы рассказываете, и всё очень солнечно. А допустим, вы понимаете, что этот человек не может играть в вашей труппе. Как вы с такими расстаетесь?

ВП: Мы не расстаемся, потому что не встречаемся. В моей команде нет никого, кто работает в ней постоянно. Я приглашаю людей на конкретные выступления на неделю или на две. И мы проводим эти недели в полном удовольствии. А кто придет на следующий проект - неизвестно. Поэтому все из кожи лезут вон в данном проекте, чтобы поучаствовать в следующем. А я не беру тех же самых. Я думаю: мы едем в Испанию. Я должен собрать страстную команду. Из 70 человек из разных стран я выбираю семерых страстных. А в Англию везу только минималистов или абсурдистов. Каждый раз, когда мы едем куда-то, заново собирается вся труппа.

АМ: Такой принцип вы стали проповедовать после «Лицедеев»?

ВП: Да, правильно. Потому что понял, что через какое-то время начинается «оседание». И то, что ты делаешь на сцене, перестает людей волновать. Надо всё время меняться, всё время искать, всё время быть начеку и быть готовым ко всему.

АМ: Вопрос из чата: «Может ли в ваш спектакль попасть талантливый актер, но не клоун?».

ВП: В последнее время я вообще не интересуюсь, какая профессия у человека, который приходит ко мне. Я интересуюсь, счастлив он или нет. Чтобы дарить людям счастье со сцены, ты должен быть счастлив сам. Если ты несчастлив, от тебя не пойдет эта энергия. Поэтому я слежу за тем, чтобы в моей команде все были счастливые, радостные, включенные. По улице иду: «О, счастливый человек! Поди сюда».

АМ: А бывает так, что человек сам не знает, что он счастлив, а вы это видите?

ВП: Конечно. Он же светится! Это сразу видно. И вот я прихожу вечером и вижу, что сидят человек шесть-десять моих актеров. Этот светится, а этот спит. И я говорю: «Так, ты сегодня играешь главную роль, а ты сегодня на третьем плане тихонечко поспи в уголочке». То есть они делают то, что им в этот день хочется.

АМ: А как понять, что ты счастлив?

ВП: Мы с Борей Гребенщиковым как-то поехали в Черногорию. Нас пригласили, чтобы мы прочли лекции о счастье. И мы долго вечером сидели и пытались понять: как узнать, счастлив ты или нет? Выяснилось, что всё очень просто: если ты насвистываешь, ты счастлив. Напеваешь или подпрыгиваешь. Есть такие проявления, которые очень точно сообщают тебе, что ты счастлив.

АМ: Даже если ты очень грустную музыку насвистываешь?

ВП: А грустную можно насвистывать?

АМ: Можно, конечно. Ну или намычать.

ВП: Вот если грустную, то только намычать.

АМ: Чувствуется, что вы опытнее в том, как отвечать на этот вопрос, чем я в том, как его задавать. Расскажите, пожалуйста, о фестивале Burning Man в Неваде.

ВП: Об этом я могу рассказывать с утра до ночи, бесконечно. Потому что когда туда приезжаю, пребываю в идеальном состоянии, в котором хотел бы находиться всю свою жизнь.

АМ: Не жарко?

ВП: 50 градусов в тени. Когда туда приезжаешь - песчаная буря на два дня. Через метр никого не видно. Ничего не видно. Оборачиваешь лицо тряпкой, пропитываешь водой. Одеваешься как космонавт или какой-нибудь хоккеист. И через два дня ты понимаешь, где находишься - в пустыне Невада где-то в районе города Рино, оттуда еще ехать надо целый день.
Это огромная пустыня, где каждый год в одно и то же время собирается примерно 80 тысяч человек, чтобы просто продемонстрировать другой способ жизни. В основном это креативные люди, которые что-то создают. Что-то такое, что никому не нужно. Создают со страстью, удовольствием - и пытаются каждому встречному это впихнуть, навязать. Главная идея фестиваля: сделай что-нибудь для другого. Там запрещены деньги и дела. Люди собираются, чтобы повеселиться, отпраздновать эту жизнь и проявить свое творческое начало. Там такое количество проектов! Например, когда ты берешь велосипед ночью и движешься от огонька к огоньку - а там расстояние условно 5 километров - и стоит стол, ручка, книжка. И ты можешь написать слова, которые созрели в твоей голове. Потом едешь к следующему огоньку - там еще что-то небывалое. И вот объект за объектом объезжаешь самый большой в мире выставочный зал с какими-то фантастическими идеями.

Они, например, строят огромный храм. Храм всех религий. Каждый раз они строят 10-этажный дом, если не 20-этажный, и люди всех вероисповеданий приходят туда. Или огромный дом только для того, чтобы встретить или проводить солнце. И вот ты выходишь. Закричал верхний этаж: они увидели солнце. Потом следующий этаж. И они орут бесконечно на этих этажах. И в конце всё это сжигается: огромный город горит. Принцип тот, что ничего не надо сохранять. Всё должно исчезнуть и возродиться заново в следующем году.

Один водитель грузовика целый год работает, чтобы заработать деньги на трейлер свежей рыбы и привезти в Неваду. Приезжает туда, ходит по палаткам и раздает людям эту рыбу, чтобы у всех был праздник в этот день. И ты получаешь целый каталог: «Что может свершиться у тебя в этот день». Листаешь его и думаешь, что же ты хочешь. Здесь тебе полечат сердце, а здесь - душу. Здесь ты можешь выпить: великолепный бар. Написано: «Приходите со своим любимым напитком, у нас здесь будет очень весело». Бесконечное количество этих листочков - ты теряешься. Сюда заходишь - баня, здесь тебя помоют. А там тебя накормят. А в третьем месте расскажут про какую-то фантастическую идею жизни. А здесь люди, которые только от солнечной энергии питаются. Мы приехали, у меня спрашивают: «Вы сколько децибелов выдерживаете?» - «В каком смысле?» - «Ну сколько децибелов вы выдерживаете? Вот это место - 50 децибелов, там - 20, там 100». Оказывается, это музыкальные установки, которые бьют всю ночь. И есть место, где полная тишина. Ноль децибелов. Каждый выбирает себе количество децибелов и живет в своем децибельном пространстве.

Мы сейчас издаем книжку про Burning Man. Получили первую премию за наш лагерь: просто я привез целый контейнер дров, а в пустыне дрова на вес золота. У нашего лагеря каждый вечер горел костер, и все приходили к нам, чтобы посидеть у костра, поговорить.

АМ: То есть не зря вы все-таки три года учились быть инженером.

ВП: Экономистом. Кстати, я думал, что зазря, но оказалось, что все свои театры я экономически высчитал. И они почему-то так крепко существуют. Слава богу, мама настояла на том, чтобы я делал то, что я не хотел и не любил. Это всё-таки пригодилось.

АМ: Это с тех пор пошло у вас правило, что надо три года терпеть то, что не нравится, а потом можно менять?

ВП: У меня правило посложнее. Меня Аркадий Райкин научил, когда я бегал к нему за чаем, приходил на его спектакли. Очень много у него выведал правил жизни артиста. Он подсказал, что у артиста есть ритм, по которому он живет, - и тогда я стал делать спектакли согласно своему ритму. Как бы ни давили продюсеры, я делаю спектакли только в те дни, когда у меня восторженное состояние - все остальные дни пропускаю. И… почему мы с тобой заговорили про эту историю?

АМ: Потому что три года.

ВП: Я знаю, что у меня каждый четвертый спектакль провальный, поэтому я его не играю. Потом я знаю, что у меня через три недели неделя провальная - я ее не играю. Я полностью весь свой год расписываю согласно своему внутреннему ритму. И поэтому все вот эти… Еще раз?

Зал: Три года.

АМ: Три года.

ВП: Три года. Напевает. «Ты мне снилась…». Самое важное - это твой ритм. Например, каждые двенадцать лет я полностью меняю свою жизнь. Каждые семь лет заменяю оно дело другим. То есть заранее знаю, когда то, что я делаю, мне станет ненужным - и перед этой датой уже лихорадочно ищу, что же мне интересно будет после. Это называется у меня «ноги в воду». Я на неделю ухожу к речке, опускаю ноги в воду и сижу, пока не высижу, куда же дальше хочу. Что я делал не так и почему, что я должен делать, чтобы было «так». Это очень конкретные формулы, простые, и если человек им следует, у него вся жизнь почему-то складывается правильно. Он становится счастливым. Я не скажу, что у меня меньше трагедий, чем у вас, но зато у меня больше радости, чем у других. Это правила, которые человек должен осознать и выполнять, чтобы добиться тех целей, которые он себе поставил.

АМ: Это только ваше правило?

ВП: У каждого свое, каждый должен сам просчитать свои ритмы. Должен посмотреть, что с ним было за всю его жизнь. И где у него происходили всплески. И по дню, и по неделе, и по месяцу.

АМ: Вы всё время говорите о спонтанности, а при этом…

ВП: Это обязательная история. Мой любимец Мейерхольд, за которым я следую и который для меня просто всё, сказал такую замечательную фразу: если хочешь достать что-то вон там - ты должен ногу закинуть как можно дальше обратно. Тогда у тебя всё получится. То есть для того, чтобы сделать что-то впереди, ты должен держать равновесие сзади. Всё, что ты в жизни делаешь, - качели. Если хочешь быть авангардистом, то должен изучить всю историю этого вопроса и стать рационалистом. Только тот, кто придерживается этого правила, достигает наибольшего успеха.

ВП: Я очень часто делаю школы, как только подхожу к новому явлению. Вот подошел к уличному театру. Собираю тысячу людей, говорю им: «Ребята, там интересно. Пойдемте со мной». Ну и триста из них идут со мной. Здесь обожглись, здесь нас ударили; прощупываем, что же это за пространство такое. А теперь как у Хармса: я лучше расскажу про другой случай. Решил я поучить дураков. Как учить дураков: решили взять корабль и поплыть по реке. Корабль дураков - отличная идея. По Волге, месяц туда и обратно. Всё равно куда. Каким-то способом ухитрились получить трехпалубный корабль. Сели на него. Сначала из тысячи человек я выбрал человек двадцать учеников, потом взял двадцать педагогов. И вот мы отправились по речке Волге вдаль. У нас состоялась первая встреча с капитаном корабля. Он сел со мной и говорит: «Ну, что будем делать, где будем останавливаться?». Я говорю: «Не знаю. Остановимся, где понравится. А если не понравится, то плывем дальше». Капитан запил, и больше мы его не видели. Но, слава богу, был помощник капитана, который соглашался на любые наши идеи. Плывем, плывем, значит. И в одном проходе стену обклеили, написали 32 дня, которые должны были провести там, нарисовали квадратики. И кто хотел, мог что-то написать в этот квадратик. Это значит, он писал: День Гоголя, День сурка, День башмака. И он должен был отвечать за этот день и придумывать, как мы должны себя вести.
Утром направлялись в нарядную - она всегда у нас есть, во всех местах, где я живу, - это место, где свалено всё что ни попадя, чтобы надеть это и преобразиться в другое существо. Тебе нужно притвориться другим существом, чтобы оказаться в том месте, куда ты хочешь прорваться. И вот все одеваются - и начинается день. И те, кто справляется лучше всех, вечером получает билет на верхнюю палубу. Там бал. Весь день они пытаются заслужить этот билет. И вот это и есть школа. Школа ежедневного перевоплощения в другое существо, иного понимания мира. Каждый день эти миры меняются. Каждый день ты другой, попадаешь в другой мир и пытаешься разобраться этом мире. Это пример школы, которая не школа. Этих школ у меня было семь, как семь континентов, семь видов искусств.

ВП: В том-то всё и дело, никто не знает. Мы узнаем иногда за час. Мы сообщаем в Канаду: «Мы через час отплываем». - «А как же я?» - «Как хочешь!» - «А какой маршрут?» - «Мы не знаем!» - «А кто плывет?» - «Мы не знаем!».

Молодой человек из зала: Как попасть в вашу команду выпускнику театрального училища?

ВП: Я сейчас попытаюсь ответить, но всё, что я скажу, будет враньем. У меня на визитке написано десять званий, которые я сам себе присвоил. Например, атташе дельфинов на Земле, президент Академии дураков - и все эти организации существуют. И во всех я действительно занят очень сильно с утра до ночи.

ВП: Куда попасть? Выбирай организацию.

АМ: Надо сказать, что молодой человек уже получил визитку.

ВП: Ты получил визитку? Прочитай.

«Клоун, президент Академии дураков, посол Андерсена в России, атташе посольства дельфинов, король петербургского карнавала».

ВП: И всё? У меня есть визитка со списком подлиннее. Ну ладно. Что сейчас активно существует? «сНежное шоу». Присылаешь видео, там есть интернет-адрес.

Выпускник театрального училища: Я вам сейчас покажу, у меня с собой.

ВП: Нет, мне сейчас некогда. Первое: присылаешь видео на этот адрес. Второе: существует лаборатория «Мельница». В двух словах: находится она под Парижем, 30 минут от центра, 4 гектара земли. И там фантастическое количество необъяснимых субъектов, объектов, растений. Там есть черный сад с черными листьями. Есть белый сад, где всё белое. В этом саду я изучаю то, что когда-то придумал Евреинов, - театрализацию жизни. Каким путем создать жизнь, полную театральности, торжественности, эффектности, радости - не серую, а с особым вкусом. К двум его понятиям «искусство» и «жизнь» я добавил третье - «природа». Потому что для меня лучший источник гармонии и понимания того, что такое жизнь человека, это природа. И вот я соединил эти три элемента в этом месте, которое долго искал, десять лет. Мы ищем способ, каким образом создать свою жизнь как произведение искусства. И используем опыт всех поколений, которые создавали искусство, но для своей повседневной жизни. Там огромное количество проектов. Очень много студентов туда приезжает, чтобы в это окунуться и этим жить. Через сайт «Желтая мельница» можно в этом поучаствовать.
Есть у меня в Москве организация «Корабль дураков», которая занимается уличным театром, тоже есть сайт. Там всегда сообщается за много месяцев, какие фестивали и проекты делаются. Есть Академия дураков, где дураки собираются в стаи, веселятся и учат других быть счастливыми. Все эти проекты - их двенадцать - существуют параллельно, и во всех них можно участвовать.

АМ: А правда, что, когда человек приезжает на «Мельницу», на следующий день он уже должен интегрироваться?

ВП: Во всех моих проектах нет публики. Есть только соучастники. Мне неинтересна публика, которая приходит просто посмотреть. Вот, например, на «Мельнице» последний проект «Как научить голубя летать». Тысяча человек пришли с крыльями. И они долго готовились, они создавали свой перформанс: публика из соседних сел или там из Нью-Йорка. На «Мельнице» просто: если кто-то приезжает, он считается частью семьи. И берет на себя обязательства: поливать, готовить. А обычную еду нам готовить скучно, мы расписываем цветную неделю: понедельник - только красная еда. Вторник - только желтая. В среду - сиреневая.

АМ: А если у кого-то аллергия на красную?

ВП: Тогда он надевает очки нужного цвета и спокойненько ест любую еду.

АМ: Вопросы из чата. Можете отвечать на любой. «Сколько у вас желтых толстовок?», «Как часто у вас случаются травмы?»

ВП: Травмы. Конечно, мы очень любим травмы. Когда я работал в Цирке дю Солей, обязательно человек пять у нас были на костылях за кулисами. И мы всегда фотографировались на них в позе «летят журавли». Однажды я перед премьерой начинаю танцевать - и рву связку. На костылях играю неделю, вторую. Потом прихожу без них. Ко мне подходят зрители: «А почему? Такой хороший образ был». То есть травмы ведут к высокому развитию.
Последнее эпохальное событие на «Мельнице» - наводнение. Перед этим мы сделали фестиваль голубя, фестиваль воздуха, и я говорю: «Давайте сделаем фестиваль воды». Боженька услышал - захотел поучаствовать. И впервые за 150 лет такая вода пришла, что люди выплывали в лодках из окон второго этажа - в другие окна. Все думали: «Какая беда, что делать!» А мы: «Потрясающе, у каждого своя лодка!». Кто на матрасе, кто на плотике. Все нам пишут, звонят: «Что случилось?!». А мы: «Приплывайте быстрей, у нас тут потрясающей красоты вообще история!». Плывет холодильник, на нем моя внучка, открывает, мороженое достает, пока оно не утонуло. Журналисты ходили табуном. Потому что вся Франция, вообще-то, в горе и только на «Мельнице» почему-то радость. Мы ставим стол, который почти скрыт под водой, пьем кофе, чай. И тут мимо плывет сосед. Видит, кофе пьем. Говорит: «А можно мне кофе?». Я вам это рассказываю шутя, но это правда. Мы так живем. Мне не нравится плакать из-за того, что у меня там что-то случилось. Затопило - черт с ним. Ну затопило! Зато какая красота! Такой красоты я бы никогда в жизни не дождался.

АМ: Может быть, если бы вы затопили специально, люди сказали бы: вот дурак.

ВП: А они подозревают, что это я.

АМ: Вопрос: «Как вам было в Цирке дю Солей»?

ВП: 1993 год, сложновато было в Питере, никому не нужны были наши выступления. Людям было не до этого. Я подумал: нельзя тратить время просто так, надо хотя бы поучиться у кого-нибудь. Вспомнил, что есть самый великий цирк в мире - дю Солей. Позвонил им, сказал, что я имею годик-другой в распоряжении и согласен поучаствовать в их программе. Они обрадовались, я поехал туда - и сначала было потрясающе. Года полтора - удовольствие невозможное. Множество идей, множество совершенно новых вещей. Но постепенно это превратилось в завод. Они если чего придумают, то стараются этого держаться. А мне неинтересно держаться за то, что я придумал, я еще придумаю. Завтра другое, послезавтра тоже. И поэтому начались у нас конфликты между той системой стабильности и моей - стихийности. В конце концов я заболел, в больницу стал ходить. Доктора, порошки. Не выдержал, побежал к ним, говорю: «Отпустите меня на свободу!». Они: «Найди себе замену - и можешь спокойно уезжать». Я выскочил на улицу, поймал такси, в нем сидел Юра Медведев - актер театра на Таганке. Я говорю: «Юра, ты же хотел быть клоуном?». Он говорит: «Да». - «Ну вот, с сегодняшнего дня ты работаешь в Цирке дю Солей». Я сходил с ним в магазин, купил ему какой-то пиджачок, сделал из него персонажа. Вечером он уже показывал в цирке представление. На следующий день я был свободен.

АМ: «В одном из своих интервью вы говорили, что ваш учитель - это ваша внучка. Чему она вас научила?»

ВП: Однажды, когда меня пригласили преподавать в ГИТИС, я написал программу, и одна из строчек звучала так: «Я хотел бы учиться у пьяниц, бомжей, детей, собак». Перечислил много моих любимцев. Потому что эти существа не включают интеллект в свою жизнь. Они живут эмоциональной стихийностью. И я учусь у них их естеству существования в природе. Дети - самые-самые идеальные камертоны реальности. Когда ты репетируешь и у тебя что-то получается, тут же прибегают дети и собаки. Они оттуда, из соседнего двора, чувствуют эту энергию жизни, которая здесь бурлит. И я знаю точно, что если ребенок реагирует, значит, я всё правильно делаю. Поэтому я всё время за ними слежу: как они поступают, как они реагируют, во что они включены, каким путем. Для меня лучше учителя, чем ребенок, играющий во дворе, нету. Я могу часами за ним наблюдать и потом пытаться понять, как же он это делает и как достичь того же.

Девушка из зала: Здравствуйте. Хотела сказать вам большое спасибо, потому что книга «Алхимия снежности» перевернула всю мою жизнь в лучшую сторону. А вопрос такой: можно вас обнять, пожалуйста?

ВП: Это она пытается пробиться в наш театр. Потому что я говорю, что работаю только с теми, кого хочу обнять. Первый этап попадания в театр: нужно обняться. Там есть семь ступеней. После окончания мероприятия, хорошо? А то мы сейчас начнем обниматься, и всё остальное остановится.
По поводу книжки. Кстати, мы пару коробочек книжек взяли на всякий случай, можно будет приобрести. По поводу книжки: мы ее перевели уже на японский язык, на английский. Сейчас будет презентация в Лондоне, на Пикадилли. Потом в Нью-Йорке. Мне книжка нравится. Это шестая книжка. Мы пишем, читаем - не нравится. Сжигаем. Следующие пять пишем. Прошли много этапов, пока большие тома превратились в маленькую книжечку. И там все слова, которые я люблю. Ее держать в руках приятно, гладить. Странички замечательные. Какая бумага! А какой великий художник нарисовал картинки! Бухгольц. Я познакомился с его картинами в Германии. Я ему говорю: «Нарисуй, пожалуйста, иллюстрации к моей будущей книжке, которую я когда-нибудь напишу». И он начал рисовать. Говорит: «Я очень медленный». Я: «Ничего, я не спешу». И вот через десять лет он позвонил мне: «Я закончил. Ты книжку написал?». Я говорю: «Да. Тащи иллюстрации». И вот теперь в этой книжке замечательнейшие просто иллюстрации.

Кстати, посмотрите один из моих сайтов: slavanewcircus.com. Там такие удивительные картины художника Холланда. Он лет 30 рисовал обложки для журнала «Таймс». Такой поэт воздушный. Всю жизнь создавал черно-белые рисунки. Я ему говорю: «А попробуй цветное сделай! Я бы для своего спектакля с удовольствием твои картинки применил». Лет через десять звоню, спрашиваю: «Ну как дела?». А он: «Начал цветные картинки рисовать». И вот посмотрите на сайте, что получилось. Он был раньше ершистый такой, жесткий карикатурист. И вдруг у него всё стало поэтичным. А клоуны - единственное, что он теперь рисует вообще.

АМ: А зачем вы пишете книжки? Я понимаю, что это общий вопрос, на который нельзя ответить конкретно.

ВП: Нет, наверное, можно. Я делаю 40 спектаклей и 70 проектов. И люди зачастую видят максимум один-два. Мне просто жалко: такое количество прекрасных вещей, которые выскочили в мир. Мне хочется, чтобы люди с ними познакомились.

АМ: А если кто-то сделает лучше, чем вы?

ВП: Пожалуйста. Раньше я очень боялся. А потом понял, что никто не в состоянии сделать то, что я придумал. Возьмите эту книгу, прочтите сценарий - его осуществить невозможно.

Молодой человек из зала: Я с Сахалина сам.

АМ: Ты ехал долго. Очень долго. Как там у вас с погодой?

Молодой человек из зала: Прекрасно. Там много солнца. Больше солнца, чем здесь. Но здесь люди радужные - это радует очень сильно. Как ты относишься к тому, Вячеслав, что люди продают свое знание? Свое собственное «я»? Это для тебя бизнес или как?

АМ: Это на Сахалине люди так запросто на ты переходят?

ВП: Я тебе могу сказать: я столько раз проваливал все свои бизнесы, что теперь могу любой затевать и знать, что я его стопроцентно провалю. Я не бизнесмен. Ни один из моих проектов никогда не давал никакого дохода, кроме удовольствия. Но это самый большой доход, который может быть.

Молодой человек из зала: Это про бизнес. Ну а насчет продажи мудрости? Ученику за деньги. Это как? Правильно?

ВП: Ты меня не услышал. Для этой книжки я выбрал лучших художников, лучших дизайнеров, лучшую бумагу, лучших переводчиков. Никто бы не был в состоянии купить эту книгу, если бы я указал ее реальную стоимость.

Студент из зала: Вопрос от галерки…

АМ: Нет, галерка за вами, вы еще неплохо сидите. Есть еще Сахалин.

Студент из зала: У меня вопрос про цирк на Фонтанке. Почему вы согласились стать художественным руководителем, не сожалеете ли, что согласились, и какие выводы сделали из всей этой сложившейся истории?

ВП: Я во многие места в своей жизни заходил - и в кабаре, и в мюзик-холлы, и в экспериментальные театры, и в кино. Не существует, наверное, в искусстве никаких таких уголков, в которые я специально бы не забредал и не пытался разобраться, что это такое. Я очень хотел разобраться, что такое цирк. И мне хотелось понять, каким он может быть, каким он должен быть сегодня, куда он идет и что с ним будет. И поэтому, когда министр культуры мне позвонил и сказал: «Слава, можешь помочь с цирком на Фонтанке?», я с удовольствием этим занялся. Я заключил контракт на три года - и три года пытался что-то изменить. Но оказалось, что это неправильно. Нельзя переделывать те коллективы, те цирки, которые уже существуют в России на данный момент и имеют большую традицию. Нужно рядом строить новые цирки с новыми людьми, с новой архитектурой и новым пониманием. Бесполезно сталкивать новое поколение, которое хочет совсем другого, и существующее, которое любит цирк совсем по-другому.
Естественно, наши попытки соединиться в единое целое давали мало успеха. Главное, что в цирке сейчас не как в конюшне. Он новенький, чистенький, с современными технологиями. Его полностью переоборудовали. Если бы я не пришел в цирк, навряд ли нам дали бы денег, чтобы привести его в порядок. Мы это сделали. Второе: целое поколение молодых ищущих ребят хлынуло ко мне, чтобы спросить, в какую сторону двигаться. И поэтому образовались такие школы, проекты, где участвовало очень много людей в поисках того, каким должен быть современный цирк. И после того, как закончился мой контракт, многие из этих людей сегодня находятся в цирке «Упсала», в который я очень верю и который считаю гнездом будущего цирка в нашем городе. Поэтому те, кто хочет видеть новое понимание цирка, - идите смотреть, чем занимается цирк «Упсала».

Я считаю, что мы многое сделали. Слава богу, всё произошло, хотя очень-очень много было сложностей. Столкновение двух разных пониманий циркового искусства не могло дать хороших результатов. Я очень рад, что у нас случилась «Золушка» - прекраснейший спектакль. И мы сделали три замечательных сценария, привлекли шикарных композиторов, художников. На всякий случай я всё это положил на полочку и жду. Мало ли, придет время, дадут возможность - и придут вот эти современные произведения.

АМ: А правда, что у вас лежит целый шкаф со сценариями, которые вы готовы реализовать?

ВП: Раньше я делал «Караван мира», отдавал три года своей жизни: лбом об стенку, пока не добьюсь финансирования. В какой-то момент я понял, что могу это делать, но мне жалко тратить на административные действия годы, не связанные с творчеством. И стал готовить проекты и класть на полку. Надо сказать, что за последние 10–15–20 лет раза четыре-пять огромные проекты делались просто потому, что кто-то пришел и постучал: «А у вас нет ли случайно хорошего проекта?» - «Да, конечно, специально для вас я подготовил его десять лет назад».

Студентка из зала: У меня есть к вам вопрос, только, пожалуйста, ответьте искренне, без ваших шуточек.

АМ: Ничего себе.

Студентка из зала: Бывали ли розыгрыши, за которые вам стыдно и приходилось просить прощения?

ВП: Я… не «скромный», другое слово…

АМ: Тактичный?

ВП: Нет. Просто стесняюсь. Я стеснительный. Чтобы я начал кого-то разыгрывать - да вы что. Чаще всего себя разыгрываю. Я не сатирик, не ироник. Я вдохновенный мечтатель, который не занимается тем, что кого-то разыгрывает. Мне неинтересно этим заниматься.

АМ: Вот и искренний ответ.

Студент из зала: Как вы относитесь к выступлениям стендап-комиков?

ВП: Сложно отношусь. Понятно, есть такие стендапы, как Карцев, Ильченко или Райкин. Я боготворю их. Когда стендап начнет приближаться к этим вершинам Джомолунгмы, я в это поверю. Пока на уровне бедер находится весь жанр. Когда в стендап придут поэты, с удовольствием начну его слушать. Наверное, иногда искорки проскакивают, но так как я это стараюсь обходить, не замечаю. Если мне скажут, что где-то появился мастер, который оказался одновременно поэтом, с радостью обращу туда взор.

АМ: Главное, чтобы он был смешной, там же ведь в этом смысл?

ВП: Смешной - не только. Чаплин говорил: если в юморе есть хоть немножко красоты, тогда и стоит им заниматься. Нет в юморе красоты - не стоит им заниматься.

Студентка из зала: Большое спасибо за ваше заразительное жизнелюбие. Вы как-то упоминали, что любите Индию. Можете рассказать об этом? О каких-то местах.

АМ: Где вас можно встретить.

Студентка из зала: Например.

ВП: С Индией у меня какие-то особые отношения. У меня ощущение, что они так далеко ушли и смотрят на нас как на маленьких детей, которые барахтаются со своими игрушками. Они находятся в такой простоте и глубине, что наш анализ мира кажется смешным. Они сосуществуют напрямую с миром. Когда едешь по Индии, первое, что тебя поражает: все люди, которых ты встречаешь, смотрят тебе в глаза и улыбаются. И ты заглядываешь в какую-нибудь каморку, где 20 человек находится, и кажется, что они должны друг друга перегрызть, а они все улыбаются через окно тебе: «Ой, кто ты? Ты пришел к нам!». Ощущение, что у них вообще не существует проблем. Они где-то там уже, в космосе, находятся.
Кто-нибудь в Индию приедет: «Грязь». А они этой грязи не замечают. Грязь - в чувствах, в отношениях, но не на земле. Главное, как ты этот мир принял и живешь ли в гармонии. А остальное настолько неважно и вторично.

Поэтому я в Индию ездил много раз и лаборатория во Франции - вся из Индии. Я посчитал, что если буду покупать в «Икее», то будет гораздо дороже. В Индии нет досок без резьбы. Это же глупо, если человек не приложил своего творчества. Они вкладывают столько творчества в свою жизнь. Утром женщина встает, берет песок и начинает им около своего дома рисовать узоры. Десятки метров фантастических узоров - и всё на полчаса: потому что люди пошли и растоптали. А на следующее утро они снова встают и делают эти узоры. Индия что-то такое поняла, что нам туда ездить и ездить, пока мы не оставим свою суету и не научимся этим простым вещам. Я считаю, что если человек съездил в Индию и понял ее, то это важная, огромная часть жизни. У меня был период: я ехал в Америку, во Францию. С моим последним спектаклем 50 стран объехал. По многу раз. А перед этим было время, когда я знакомился с каждой страной. Приезжал в Америку: «Как они ухитрились упростить все вещи так, что ты ими пользуешься без лишних усилий?». А потом приехал в Индию и понял, что там вообще эти вещи не нужны. Эти вещи - бестолковые. Познание мира через знакомство с народом очень важно.

Девочка из зала: Как вы считаете, какой самый интересный цирк сейчас в мире?

ВП: Что?

АМ: Какой самый интересный цирк сейчас в мире? Спрашивает девочка лет одиннадцати.

Девочка из зала: Девяти!

АМ: Девяти. Простите, пожалуйста, что я вас состарил.

ВП: У меня дома библиотека современного цирка. Там представлены все цирки последних десятилетий. У меня десять любимых цирков - и это только те, которые завоевали вершины. А еще 50, которые идут к этому и нашли свою дорогу. Сейчас, вообще, взрыв в мире, потому что люди поняли: при помощи этого искусства можно говорить очень сложные вещи, очень тонкие. Мы привозили в Питер представление: полтора часа два человека кидают пять мячиков. Оторваться невозможно. Ты не можешь вздохнуть. Потому что боишься пропустить хоть одно движение. Они через мячики говорят о смысле жизни, о любви, обо всем. Сейчас цирк что-то такое произнес, что нужно срочно это всё вытаскивать. То, что делается в Упсале, - это очень правильные вещи. Это лучший цирк в России.

Студентка из зала: Вы считаете, те мечты, которые есть в жизни, должны обязательно исполниться. Как звучала в детстве ваша мечта? И второе. Мама вас пыталась запихнуть на экономический, но вы всё же свернули на тот путь, который оказался для вас приятнее. Как вы поняли, что смысл жизни в счастье?

ВП: Ну, во-первых, нужно слушаться маму. Это очень важно. Я рад, что переубедил маму, что моя судьба другая. Но пока этого не произошло, я следовал ее словам. Без этого нельзя. И поводу мечты. У меня было четыре мечты. Нет, пять. Я хотел быть журналистом. Космонавтом, потому что Землю сверху видно. Потом библиотекарем. Потом лесником. И клоуном. И вот последние три мечты осуществил. У меня фантастическая библиотека. Семь библиотек по разным направлениям, и я ими с таким удовольствием занимаюсь: копаю, собираю, ищу старинные книги. Недавно был на гастролях в Бергамо - в городе Арлекина. Там библиотека потрясающая средневековая. Я начал копать про Арлекина, всё выкопал, что они никогда не доставали. Теперь они уже перевели это в цифровой вариант - всё стало всем доступно. Библиотека - это моя страсть. Я могу всё забросить и заниматься только книжками.
Второе: я соорудил сад во Франции, и он находится среди леса. Я так люблю природу, что считаю себя самым настоящим лесником. С утра убегаю, пока дел нет, и копаюсь в розах или других цветах. Посадил луг 40 метров величиной с пятью видами цветов: каждые две недели меняется цвет луга. Он становится то желтым, то красным, то белым, то фиолетовым. Садовники говорят: «Это невозможно вообще, зачем вы этим занимаетесь?». А я просто делаю то, что хочу, и не слушаю. И конечно, я хотел быть клоуном. Я им стал. Хотел быть каким-то особенным: десять раз резко поворачивал, уничтожал всё, что делал до этого, чтобы найти что-то совершенно другое - метафизического клоуна, клоуна в жизни, а не на сцене. Все свои мечты я осуществил - мне не хватает мечт для воплощения. Время еще есть, а мечты кончились.

Студентка из зала: А осознание счастья?

ВП: Если следуешь за детской мечтой, то находишься в согласии с собой. Ты реализуешь предназначение, которое тебе подарила Вселенная. Это и есть счастье - творить и открывать себя. Это самое великое счастье, какое может быть.

Молодой человек из зала: А можно подарок сделать? Я написал номера для вашего клоуна. Может быть, лет через десять вам пригодится.

ВП: Я, конечно, с удовольствием, но, наверное, отдам кому-нибудь из своих учеников, потому что уже перестал интересоваться номерами, выступлениями и так далее. Я пытаюсь режиссировать произведение под названием «жизнь». Ищу, каким путем творить в реальности, а не на сцене.

АМ: У нас есть здесь человек в зале, который должен задать последний вопрос. Он приехал из Казани специально на эту встречу на поезде.

Выпускник театрального училища: Это я!

АМ: А, это вы! Ну, вы уже задали свой вопрос. Вот, собственно, и всё.

Выпускник театрального училища: Теперь визитка есть. А можно автограф? Мчится к сцене. Полунин вскакивает с кресла и отбегает назад.

АМ: Да, конечно. Но сначала Слава Полунин выберет лучший вопрос, за который мы вручим толстовку. На ней надо еще и расписаться.

АМ: Сложно объяснить.

ВП: Кстати, серый цвет очень сценичен. На него любой прожектор светит - он становится того же цвета, что и прожектор. Этот цвет считается самым сценичным и может менять свою энергию.

АМ: Например, так можно объяснить. Кому мы подарим ее, как вы думаете?

ВП: Ой, вы знаете, у меня памяти нет никакой. Ты, может, всё-таки за ними следил.

АМ: А вы из Петербурга?

АМ: Подождите. Ну задавайте вопрос.

АМ: Где дурак косяком идет?

ВП: Конкуренция идет между англичанами и русскими. Потому что англичане головой дошли до этого и у них Льюис Кэрролл, Эдвард Лир. Они так основательно всё это расковыряли и подали. А у нас просто: какие главные в России проблемы? Дураки и дороги. Почему здесь столько замечательных клоунов? У нас любят недотеп, растяп. Сострадание здесь очень развито. В России жалеют убогого, слабого, немощного. А дураки - они все такие. Они таким способом живут. Народная любовь к этому антигерою и дает возможность здесь появляться великим клоунам. Жалко только, что ушел Олег Попов. Мы очень старались ему помочь, чтобы он снова мог вернуться в Россию и последние свои спектакли здесь играть. Он был так рад, что встретился с русской публикой. Такие же Юрий Никулин, Енгибаров, Карандаш. Здесь столько великих клоунов рождалось - и весь мир об этом знает. Это место, где дураку счастье.

«В Петербурге #можноВСЁ» - серия встреч с известными людьми для студентов и выпускников СПбГУ, организованная «Билайн» и Ассоциацией выпускников СПбГУ. Участники проекта добились успеха в нашем городе, получили признание и продолжают здесь жить
и работать.
По ссылкам вы можете прочесть материалы о встречах с , и .
Все материалы проекта собраны .

Известный клоун, мим, режиссер и создатель легендарного театра «Лицедеи» Вячеслав Полунин уже разменял седьмой десяток, но до сих пор полон сил и энергии. Он придумывает театральные постановки, режиссирует цирковые представления, пишет книги и сам выходит на сцену, чтобы подарить зрителям очередную порцию смеха и веселья. Вечно молодой Асисяй встретился с поклонниками и рассказал о своих театральных постановках, современном цирковом искусстве, а главное, о том, как статья счастливым.

Я не называю то, что делаю, театром. Я просто собираю счастливых людей в кучу, и мы весело проводим время. Через игру. Необязательность человек может в 10 раз больше, чем через труд. Главное мое правило - никто не знает, когда и что происходит. В моем театре запрещены слова «репетиция», «труд», «работа». У меня только радость, самое бесполезное существование на свете и так далее. Я хотел бы, чтобы все, что человек делает на свете, было не экзаменом, а радостью. Даже перед спектаклем никто не знает, кто будет играть. Сценических пальто меньше, чем артистов. Кто первый схватил - тот сегодня и играет. Если опоздал, никто никого не ругает, наоборот, все кричат «ура», потому что он завтра должен принести торт.

Все происходит само собой, стихийно и правильно. Мы можем взять первого встречного человека на улице, предложить ему сегодня сыграть, нарядить в костюм и отправить на сцену. Люди в зале потом замечают, что на сцене есть странный человек, который не знает, что делать, и это смешно. Главное, что у нас воспитывается, это свобода и импровизация.

О счастье

Я хохочу каждый день без остановки. Однажды я придумал уловку, чтобы у меня в зале тоже всегда был смех. Во времена театра «Лицедеи» я всегда записывал, кто в зале хорошо смеется, и после спектакля мы давали победителю билеты на наши спектакли. Люди смеялись все больше и больше! Когда была премьера, в зале такое творилось! Все хохочут, гогочут!

В детстве я мечтал стать журналистом, космонавтом, библиотекарем, лесником и клоуном. Три мечты осуществились. У меня есть 7 библиотек по разным направлениям, а во Франции я построил сад среди леса. Хоте быть клоуном - стал им. У меня время еще есть, а мечты уже кончились. Если ты следуешь детской мечте, значит, ты в согласии с собой. В этом и есть счастье.

Я сейчас пишу книжку, где около 40 тезисов о том, как быть счастливыми. Вообще, счастливы только дураки, потому все умные всегда пытаются, но у них ничего не получается. Если на одну чашу весов положить ум, а на вторую - глупость, окажется, что глупость настолько сильна и прекрасна! Мне задали вопрос: «Счастлив ли ты?», и я понял, что всю жизнь без перерыва был счастлив. Мне говорят: «Неужели тебе не было тяжело в жизни?». Вопрос в другом. Люди переживают все то же самое, но человек-дурак, несмотря на это, почему-то радостен и счастлив.

Чтобы дарить людям тепло со сцены, нужно самому быть счастливым, иначе от тебя не пойдет энергия. Когда человек счастлив, он светится, это сразу видно. Узнать, что ты счастлив, очень просто: ты что-то напеваешь или насвистываешь.

Об Академии дураков

Академию дураков мы начали в 80-е годы. Сделали первые конгрессы дураков, приняли человек 70. Попасть в академию было сложно. Нужно было сделать что-то такое, чтобы все вокруг сказали: «Ну и дурак!».

Именно в Ленинграде я в первый раз в 1988 году сделал конкурс дураков. Был первый всесоюзный конгресс дураков. Когда люди приходили, они не могли найти вход. Они обходили здание несколько раз, спускались в подвал. Им нужно было проскочить через горячий душ, потом подняться по пожарной лестнице, пройти через матросов. Каждому, кто достигал второго этажа, мы ставили на лоб печать «Конгресс дураков». 10 дней никто не мог избавиться от надписи, потому что это было несмываемая краска. Таким образом, 10 тысяч людей ходили по Питеру с этой замечательной блямбой.

Мы давали заполнить людям анкету, и нужно было поставить печать напротив каждого параметра - роста, веса. Для каждой печати была отдельная бесконечная очередь. В туалет тоже была очередь, а, когда человек ее отстоит, он узнавал, что в туалет без печати буфета нельзя. Мы никого не пускали без шляпы и галстука: настоящий торжественный дурак должен всегда быть в шляпе и галстуке. Люди выбегали на улицу, просили эти вещи у прохожих или покупали в магазине. Когда они, наконец, входили в зал, помещение было украшено черными воздушными шарами и черным конфетти, а на сцене стояли 12 гробов: хоронили всех «Лицедеев». Нас подняли на плече и потащили через весь город, играл оркестр. Весь город шел за нами, потому что было интересно - кого несут, куда несут. Мы подошли к набережной, встали из гробов и подожгли огромное количество бумаги: по Неве поплыли полыхающие гробы.

Сейчас во всем мире настоящий взрыв цирковогоискусства, а в 90-е годы в России было сложно, выступления были никому не нужны. Я позвонил в Цирк дю Солей, они обрадовались, и я поехал туда. У меня было 1,5 года невозможного удовольствия от работы там, а потом все стало превращаться в завод. Мне неинтересно держаться за то, что уже придумали. Моя система требует свободы и стихийности. Говорю - отпустите меня на свободу. Отвечают, мол, ладно, только замену себе найди. Ловлю такси, а там сидит Юрий Медведев , актер Театра на Таганке. Я ему говорю: «Ты теперь работаешь в Цирке дю Солей!». И меня отпустили.

Я всегда хотел разобраться, что такое цирк, куда он идет. Когда мне позвонил министр культуры и попросил возглавить Цирк на Фонтанке, я с удовольствием согласился. Был подписан контракт на 3 года. За эти годы я пытался что-то сделать, чтобы изменить формулу цирка. Это было неправильно: нельзя в России переделать цирк, который имеет богатую историю, свои традиции. Надо было просто строить рядом новый цирк и начинать все с нуля: бесполезно сталкивать два разных понимания. Попытки объединить их не принесли никакого успеха. Хотя, если бы я не пришел в Цирк на Фонтанке, деньги на ремонт так и не выделили бы. При мне хлынул поток молодых ребят, они тоже участвовали в поисках современного цирка. Я рад, что это произошло в моей судьбе, несмотря на то, что было много сложностей.

В наши дни цирк - это не просто повод посмеяться, но и способ донести до зрителя какую-то тонкую, глубокую мысль. Представьте себе такой цирк: два человека стоят и в течение полутора часов просто кидают друг другу пять мячиков. Оторваться невозможно, ведь они через эти мячики говорят о любви и доверии! Я жду, когда в Петербурге можно будет реализовать современные цирковые произведения.