Мнемоническое упражнение "Очень медленное чтение"

Название . Мнемоническое упражнение "Очень медленное чтение"

Предназначение .

Упражнение направлено на развитие памяти, а точнее - качества запоминания материала.

Многие люди "помешаны" на развитии у себя способности к скорочтению. Разумеется, эта способность не будет лишней, особенно если при скорочтении не страдает качество переработки информации. Для многих профессий скорочтение является важным элементом компетентности. Многие специалисты не столько читают книги, сколько просматривают их в поисках неизвестных/необходимых сведений. Но это просмотр книги, а не её чтение.

Если касаться именно прочтения, то часто забывают про то, что есть книги (например по квантовой физике), которые в принципе нельзя усвоить со скоростью сто страниц в час, а те книги, которые можно читать с указанной скоростью, в большинстве своём вообще не заслуживают внимания конкретного читателя.

Возьмите книгу, которую давно хотели прочитать. Это может быть и художественная книга, и публицистическая, и по специальности. Важно - чтобы не очень простая. Если это художественная книга, то пусть будет в ней много иностранных фамилий. Если публицистическая, то про что-то неизвестное вам.

Начните читать её с того места, где вы ещё не читали (если вообще ещё не брали эту книгу в руки, то с самого начала). Читайте вслух и читайте очень и очень медленно. Так медленно, насколько это возможно. Во время чтения сосредотачивайте внимание на каждой букве, каждом знаке препинания. Запоминайте всё досконально: у вас на это много времени. Важное обстоятельство - читайте медленно, но постоянно двигаясь вперёд. Возвращаться назад в поисках забытой информации - не очень хорошая привычка, надо сразу всё запоминать.

Выполняйте это упражнение систематически, пока не почувствуете существенного изменения в характере вашего обыденного чтения. Не бойтесь, что это упражнение приучит вас читать медленно. Оно научит читать качественно, а скорость чтения всегда можно определить для себя произвольно.

1. Мнемоническое упражнение "Очень медленное чтение" [Электронный ресурс] // А. Я.. 18.06.2012..html (18.06.2012).

Все на свете должно происходить

медленно и неправильно...

Венедикт Ерофеев, "Москва - Петушки"

Словосочетание медленное чтение воспринимается сегодня примерно также, как и впервые обнаруженное сочетание знаков древнего языка: при том, что язык дешифрован и значение каждого знака понятно, их связь может указывать как на неизвестный ранее феномен культуры, так и на нераскрытые смыслы каждого из знаков.

I.

У слова медленный очевидна негативная коннотация, исторически закономерная. Медленный значит не быстрый. Быстрый зверь - сильный зверь. Родственный, подражающий зверю охотник и воин не должен медлить. Медлит слабый, больной, увечный, старый - обреченный на смерть изгой. В языке эти представления сохраняются: словен. medəł, -dlà "слабый", mədléti, mədlím "чахнуть, тосковать", чеш. mdlý "слабый, бессильный, бесчувственный", польск. mdły, mdlec, н.-луж. módły "бессильный, слабый, усталый". Случаи позитивного использования значения медленный в языке достаточны редки (ср.нем. bedächtig "рассудительный; медлительный").

Традиционное общество поощряет быстроту-силу во всех ее проявлениях. Красноречие столь же почетно, что и воинская доблесть; словесные поединки во время календарных праздников имеют ту же функцию, что и поединки с оружием. В древнеиндийской мифологии богиня речи Вач выше неба и шире земли; она - владычица и собирательница богатств; тот, кого она любит, становится сильным и мудрым. Богатство, сила, мудрость, красноречие - равноценные, изоморфные дары, имеющие один источник. Так Соломон просит у Господа мудрости и получает вместе с просимым богатство и славу (3 Цар. 3, 9-13).

Напротив, медлительность человека, поскольку она реально могла быть связана со слабостью и болезнью, во всех своих проявлениях воспринималась как потенциально опасная. Поведение медлительного человека (не похожего на всех) непредсказуемо, следовательно такой человек мог быть колдуном. Например, задумчивость , характерная для интеллектуала Нового времени, в традиционном обществе синонимична нерешительности-слабости-трусости как виду медлительности . "Задумчивость" легитимного колдуна таинственна, понимается как разрыв во времени, "путешествие" колдуна, его соприкосновение с силами иного мира с целью получения необходимой коллективу информации. "Задумчивость" обычного человека осознается аналогично, однако желание ответить на вопросы, которые никто не задавал, расценивается как причастность зловредной магии.

Описание одной из фигурок в корзине гадальщика африканского племени ндембу напоминает иконографию европейской Меланхолии. Фигурка Chamutang"a « изображает мужчину, сидящего съежившись, подперши подбородок руками и опираясь локтями на колени. Chamutang"a означает нерешительного, непостоянного человека... Chamutang"a означает также "человек, от которого не знаешь, чего ожидать". Его реакции неестественны... Ндембу любят, когда поведение человека предсказуемо... и если чувствуют, что кто-то неискренен, то допускают, что такой человек, весьма вероятно, колдун. Здесь получает новое освещение идея о том, что скрываемое потенциально опасно и неблагоприятно» 1 .

В русском языка слово задумчивость входило в синонимический ряд - уныние, меланхолия, грусть, томление, мечтание . Лишь в начале XVIII в. все эти слова утрачивают свойственное им до этого отрицательное значение 2 .

При устойчивости обыденных представлений о "быстром-правильном" и "медленном-неправильном" в мифах была возможна инверсия отношений между быстрым и медленным, благодаря чему медленное становилось одним из признаков главного мифического персонажа, связанным с его мудростью (при этом в языке мудрость связывается с быстротой как проявлением жизненной силы : русск. мудрый родственно лит. mandrùs "бодрый, гордый, задорный", лтш. muôdrs "бодрый, живой", д.-в.-н. muntar "ловкий, живой, бодрый", алб. mund "могу, побеждаю"; ср. греч. σοφία "мудрость, знание; хитрость, ловкость"; ср. также указание на соотнесении головыи testicula в мифах и ритуалах: « такие инверсии, как рождение из головы, с одной стороны, и, с другой, testicula как носители мудрости, ср. русск. мудé , ст.-слав. мѫдѣ - из и.-евр. *men-dh -: *mon-dh -, об особом роде духовного, умственного напряжения, возбуждения» 3 ).

Праслав. *m ъd ьl ьn ъ, *m ъd ьl ъ связано чередованием гласных с muditi , ст.-слав. мѫдити , мудить "медлить, мешкать". Фасмер предполагает родственность мудить словам со значением "мысль ": лит. maudžiù "причинять душевное страдание, тосковать по", гот. maudjan "напоминать".

II.

Мы смотрим на время вдоль,

а Бог видит его поперек.

М. Лютер

Когда мы произносим слово "мысль", то оказываемся рядом с тем местом, где наши привычные пространственно-временные определения (далекое-близкое, прошлое-будущее, медленное-быстрое) теряют смысл.

В греч. διάνοια "разум, мысль" διά- может указывать и на прохождение через то, что можно увидеть (νοέω "видеть") в пространстве и во времени, и на раз деление-раз мышление, "монтаж" увиденного.

"Прохождение через" физического тела подразумевает движение с определенными, предсказуемыми направлением и скоростью. Движение мысли непредсказуемо, симультанно , ее скорость в определенных ситуациях, например, во сне, бесконечно велика (ср. многочисленные примеры снов, в которых сложная серия событий, происходящих в течение нескольких часов, дней и даже лет, "на самом деле" разворачивалась долю секунды).

Через что проходит мысль? Попытаемся услышать ответ на этот вопрос, оставаясь в традиции языка, который когда-то спровоцировал его задать. Понятно, что мы тем самым оказываемся в пространстве мифа или "правдоподобного мифа", который Платон в "Тимее " счел единственно возможной формой записи всего относящегося ко времени создания космоса.

Именно здесь, в "Тимее" говорится о хоре. В греческом χώρα - "страна, земля, место", однако в "Тимее" χώρα скорее имя, чем понятие, имя иного , подчиняющегося "логике, отличной от логики логоса". Хора - "мать и восприемница" (51а), "Кормилица рождения" (52d) , но принадлежит "третьему роду": хора - ни "чувственная", ни "умопостигаемая". Хора - некое неведомое пространство: "оно вечно, не приемлет разрушения, дарует обитель всему рождающемуся, но сама воспринимается вне ощущения, посредством некоего незаконного умозаключения, и поверить в него почти невозможно. Мы видим его как бы в грезах и утверждаем, будто всякому бытию непременно должно быть где-то, в каком-то месте и занимать какое-то пространство, а то, что не находится ни на земле, ни на небесах, будто бы и не существует" (52a-b) .

Тимей говорит о хоре в контексте "правдоподобного" космогонического мифа, говорит о том как "Восприемница" упорядочивала стихии, привнося в них "разум и меру", "еще до того, как пришло время рождаться устрояемой из них Вселенной" (53а). Но Тимей ничего не говорит о том, что "Кормилица рождения" участвовала в создании человека и в привнесении в него "разума и меры". При чем же здесь мысль? Ведь нас интересовали не космологические фантазии греков, но то, как они мыслили мысль.

Платон, как и все греки, видел Вселенную как "единое живое существо, заключающее в себе все остальные живые существа, как смертные, так и бессмертные" (69с). Это означало подобие устройству Вселенной устройства всех ее составляющих организмов. Такими живыми организмами мыслились и человек, и государство. Можно заметить аналогию между космологической стратегией хоры (52d-e) и политической стратегией браков (18d-e) : в обоих случаях "закон возможного лучшего встречается с определенной

случайностью" 4 . Следующие слова из "Тимея", вероятно, помогут услышать ответы на поставленный выше вопрос: "если есть движения, обнаруживающие сродство с божественным началом внутри нас, то это мыслительные круговращения Вселенной" (90с).

Причастность мысли божественному означает лишь возможность резонанса. Как правило, траекторию мысли определяет не Логос, но слова: "слово завладевает нашей мыслью еще до того, как мысль находит выражение: мысль бродит в сознании, нам хочется ее уточнить, мы прибегаем к словам - они-то и распоряжаются мыслью, давят на нее грузом обиходных значений... люди используют слова равно в той мере, в какой остаются в неведении относительно того, что слова используют их".

Хора, обозначая "место записи всего, что отмечается в мире " 5 , дает место и словам-призракам, "мнениям". Мысль не-пред-с-казуема. Это свойство мысли ставит перед Платоном неразрешимуюили, лучше сказать, опасную задачу.

С одной стороны, именно "непредсказуемость" мысли, состояние безумия (μανία) позволяет поэтам и предсказателям (мантисам ) выступать в роли посредников, толкователей воли богов. В "Ионе" Платон высказывает присущее всем грекам представление о поэтах, которые "слагают свои прекрасные поэмы не благодаря искусству, а лишь в состоянии вдохновения и одержимости" (533е) Ср. у Демокрита: "Без безумия не может быть ни один великий поэт" (68 В 18 Diels) . Поэты в "Ионе" подобны пчелам, собирающим песни у медоносных источников в садах Муз; именно эти источники отнимают у них рассудок, даруя взамен исступление (μανία) (534а-d ).

С другой стороны та же самая "непредсказуемость" мысли позволяет самозванцам, использующим уловки фокусников (например, обман зрения: "Государство " 602с-d ), морочить людей, выдавать мнения-призраки за истину Даже Гомер оказывается в "Государстве" в ряду тех поэтов, которые "воспроизводят лишь призраки добродетели... но истины не касаются" (600е). Неистовство (μανία) здесь последовательно снижается. Если в "Ионе" неистовство присуще поэту-слуге богов и он подобен пчеле, то в "Государстве" неистовство - свойство, суть "огромного крылатого трутня" (страсти), высасывающего из юноши рассудительность, пока тот "не преисполнится нахлынувшим на него неистовством" (573а-b) . Здесь людей приводят в неистовство и служат предметом раздора "призрачные образы подлинного удовольствия": "так, по утверждению Стесихора, мужи сражались под Троей лишь за призрак Елены, не зная правды" (586b-c ).

В "Тимее" неистовству возвращен статус дара богов, однако утверждается, что правильно им воспользоваться можно лишь в двух случаях: если дару причастен неповрежденный в уме человек, то он обязан "расчленить все видения с помощью мысли и уразуметь, что же они знаменуют"; если же прорицают безумные, то к ним нужно приставить племя истолкователей (71d-72b ). Нельзя замедлить мысль, но можно локализовать источник непредсказуемости в печени, максимально удалив "зверя", непричастного рассудку и мышлению, от разумной души; можно отвести "прорицалищу" роль зеркала, отражающего то, что исходит из ума и являющего взору призраки; можно увеличить число посредников, толкователей-"укротителей", для которых образ мертвой и ослепшей печени, вещающей невнятно (72b) , вряд ли будет служить источником вдохновения, притягивающего одного к другому, наподобие магнесийского камня (как в "Ионе").

III.

В "Федре " и "Тимее " изложены два хорошо известных мифа, в которых содержатся противоположные, на первый взгляд, мнения о письменности. В одном диалоге говорится о вреде письменности, в другом - о ее пользе. Поскольку мы имеем возможность прочитать эти записанные мифы, для самого Платона проблема письменности если и существовала, то, очевидно, не как задача ответить на вопрос - "хорошо это или плохо". Платон не столько решал проблему (проблему в нашем понимании этого слова), сколько исполнял поручение (поручение как одно из значений слова πρόβλημα) ставить под вопрос всё, в том числе и то, что хорошо известно и вопросов вызывать не должно. Слово о письменности и в первом и во втором случае оказывается вброшенным так как бросают игральную кость (βλ ῆ μα): сначала кость ложится "неудачно", затем - "удачно".

В "Федре" Сократ рассказывает о том как бог Тевт (Тот) предлагает египетскому царю свои "изобретения" - число, счет, геометрию, астрономию, а так же - письмена. Объясняя значение письменности, Тевт говорит: "Эта наука, царь, сделает египтян более мудрыми и памятливыми, так как найдено средство для памяти и мудрости". Царь же полагает, что от этого изобретения больше вреда, чем пользы, поскольку письмена вселят в души научившихся им "забывчивость, так как будет лишена упражнения память: припоминать станут извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а не изнутри, сами собою. Стало быть ты нашел средство не для памяти, а для припоминания. Ты даешь ученикам мнимую, а не истинную мудрость. Они у тебя будут многое знать понаслышке, без обучения, и будут казаться многознающими, оставаясь в большинстве невеждами, людьми трудными для общения; они станут мнимомудрыми вместо мудрых" (274с-275b) .

В "Тимее" Критий рассказывает о встрече Солона со жрецами египетского города Саис. Солона приняли с большим почетом, поведали о египетских древностях, когда же он перевел разговор на старые предания Эллады, один из жрецов воскликнул: "Ах, Солон, Солон! Вы, эллины, вечно остаетесь детьми, и нет среди эллинов старца!... Все вы юны умом, ибо умы ваши не сохраняют в себе никакого предания, искони переходившего из рода в род, и никакого учения, поседевшего от времени" (22a-b) . Причина "немотствования" многих поколений греков, по мнению жреца, заключена в отсутствии у них письменности, которая неоднократно исчезала, не успев выработаться, после великих пожаров и наводнений, истреблявших все живое на Земле. У самих же египтян любое замечательное событие в их стране или в любой другой запечатлевается в записях, которые они хранят в храмах.

Отметим, что речь жреца, в которой письмо противопоставляется мифу (рассказу) сама по себе есть рассказ, который, чтобы дойти до нас, должен был пройти серию промежуточных передач-рассказов. Критий передает беседу между Солоном и Критием, своим дедом, который сам слышал от Солона пересказ беседы последнего со старым жрецом, рассказывающего, почему все греки оказываются во власти устного изложения и выдвигающего на передний план письмо. Так с помощью изложений устных изложений те, кто скован цепью устных традиций, объясняют себе как некто другой, прибывший из страны, имеющей письменность, объясняет им устно, почему они обречены на устность 6 .

Критий завершает свой рассказ словами благодарности деду: "Ведь в свое время я выслушивал все это с таким истинно мальчишеским удовольствием, а старик так охотно давал разъяснения в ответ на мои всегдашние вопросы, что рассказ неизгладимо запечатлелся в моей памяти, словно выжженная огнем по воску картина" (26b-c). Так повторяются тема и образы "Федра", где после рассказа о Тевте Сократ сравнивает изобретенные им письмена с живописью: "ее порождения стоят, как живые, а спроси их - они величаво и гордо молчат. То же самое и с сочинениями: думаешь, будто они говорят как разумные существа, но если кто спросит о чем-нибудь из того, что они говорят, желая это усвоить, они всегда отвечают одно и то же (275d-e) . Но есть другое сочинение, "родной брат первого... которое по мере приобретения знаний пишется в душе обучающегося" (276а). В "Филебе" Сократ сравнивает душу с книгой, в которой память, ощущения и впечатления ("наш писец") записывает истинные или ложные мнения, а другой мастер, живописец, "вслед за писцом чертит в душе образы (ε ἰ κόνας) названного(38е-39b ).

Первая отмеченная Сократом в "Федре" "дурная особенность письменности" связана с неподвижностью: "ее порождения стоят как живые ", живыми не являясь; письмена слепы: они не видят, не различают тех, кто к ним обращается, "всегда отвечают одно и то же", эта неспособность письмен вступить в диалог равнозначна их молчанию; письмена беззащитны, "нуждаются в помощи своего отца" (275е).

Для того, чтобы получить возможность увидеть "неподвижность" письмен и с помощью тех же письменных знаков обратить внимание своих читателей именно на это их, знаков, свойство, нужно по меньшей мере обоюдное знание определенной традиции, ритуала как такового, в котором звучащее слово неразрывно связано с движением, с репродуцирующим движением тела, способного лишь в речи-действии, речи-представлении припомнить все жизненно необходимое с самого начала, в том числе и в первую очередь вспомнив о самой возможности говорить и двигаться 7 . Тело посвящаемого, как и тело младенца, уязвимо, его движения неловки, он чаще в сонном забытьи и неподвижен, не разбужен, его речь невнятна (это даже не речь, но ее отсутствие - молчание), глаза открыты, но не видят - он слеп.

IV

Текст по определению, по своей этимологии, не может быть скоро закончен (лат. textum "ткань; связь, соединение; слог, стиль"). Текст - нечто живое , имеющее свою судьбу и судьбу определяющее (ср.: "нить судьбы" и устойчивый в мифах мотив Судьбы-пряхи; "плетение словес" древних книжников: "нежели паучноточная простиратипрядениа, акы нити мезгиревых тенет пнутати [ плести] " - Епифаний Премудрый). Паутина мизгиря (паука) кажется столь непрочной, недолговечной, и именно из самого себя, подобно пауку, ткет Брахма космическую ткань, первовещество вселенной - паутину (ср. в "Законах Ману": "он [ Брахма] , чье могущество непостижимо, погрузился в самого себя, неоднократно выжимая время временем" (I, 51) ). Паутина и в самом деле эфемерна, только день Брахмы равен всему сроку существования данного мира. В. Подорога, вспоминая рассказы этолога Юкскюля о настоящих пауках, замечает: "Паутина и отделена от паука и с ним неразрывна, они представляют собой одно ризоматическое единство. В сущности, можно предположить, что паутина это своего рода мозг паука, его единственно возможный акт мысли, церебральная калька, которая наброшена на мир его жертв и врагов" 8 . В мифах паук творец, культурный герой, с присущей ему мудростью, спаситель (ср. рассказы о спасении от врагов Давида, Мухаммада, Христа с помощью пауков), но и злодей, которому свойственна холодная жестокость (ср. высасывание крови, дьяволичность как реализацию символических значений паука в христианстве).

Неподвижность письмен обманчива, они хитры, осторожны, некоторые из них умеют ловко скрывать свою властность и агрессивность, и чтение в любой момент способно превратиться из вполне безобидного занятия в дикую охоту. Одни и те же знаки могут быть организованы по-разному, следовательно, должны существовать и различные способы, маршруты чтения. Ролан Барт выделяет два рода литературы: Произведение и Текст. Они отличаются друг от друга не так как, скажем, проза от поэзии или беллетристика (изящная словесность) от бульварного чтива. Любое "произведение" имеет свой "текст"; без текста произведение как и тень без тела существовать не могут. Различить Произведение и Текст можно не по "почерку" автора, но лишь по "походке" читателя. В одном случае читатель движется "вдоль" Произведения, в другом - "поперек" Текста.

Речь здесь идет не о манере чтения, но об идее и определенной идеологии чтения. "Произведение", по Барту, сродни "мифам", которые подвергались им разрушительному анализу в 50-е годы; произведение выполняет властную, принудительную функцию. "Текст" для Барта - это вожделенное пространство свободы.

«Позволяя произведению «увлечь» себя (умело построенным сюжетом, экономно и выразительно обрисованными «характерами» и т. п.), «переживая» за судьбу его персонажей, подчиняясь его выверенной организации, мы - совершенно бессознательно - усваиваем и всю его топику, а вместе с ней и тот «порядок культуры», манифестацией которого является это произведение: вместе с наживкой захватывающей интриги и душераздирающих страстей мы заглатываем крючок всех культурных стереотипов, вобранных, сфокусированных и излучаемых на читателя романом, стихотворением, пьесой. С известной точки зрения, произведение есть не что иное как особо эффективный (ибо он обладает повышенной суггестивной силой) механизм для внушения подобных стереотипов, закодированных на языке определенной культуры и нужных этой культуре в целях регулирования поведения своих подопечных» 9 .

Текст преодолевает отчуждающую власть «произведения». «Основанный на
принципе «различения» и «тмесиса», весь состоя из разнообразных «перебивов». «разрывов» и «сдвигов», сталкивая между собой гетерогенные социолекты, коды, жанры, стили и т. п., текст «дезорганизует» произведение, разрушает его внутренние границы и рубрикации, опровергает его «логику», произвольно «перераспределяет» его язык. Текст для Барта и есть та самая

у-топия (в этимологическом смысле слова), «островок спасения», «райский сад слов», где законы силы, господства и подчинения оказываются недействительными, где со смехом воспринимаются претензии любого культурного топоса на привилегии и где есть только одна власть - власть полилога, который ведут между собой равноправные культурные «голоса»» 10 .

"Текст, - говорит Барт, - не может неподвижно застыть (скажем, на книжной полке) он по природе своей должен сквозь что-то двигаться - например, сквозь произведение, сквозь ряд произведений... Тексту присуща множественность. Это значит, что у него не просто несколько смыслов, но что в нем осуществляется сама множественность смысла как таковая - множественность неустранимая , а не просто допустимая. В Тексте нет мирного сосуществования смыслов - Текст пересекает их, движется сквозь них" 11 .

Важнейшая для Барта мысль состоит в том, что процедура «чтения», которой требует «текст», должна существенным образом отличаться от критической «интерпретации», которую предполагает «произведение». «Литературно-критический аспект старой системы, - говорит Барт, - это интерпретация, иными словами, операция, с помощью которой игре расплывчатых или даже противоречивых видимых форм придается определенная структура, приписывается глубинный смысл, дается „истинное" объяснение. Вот почему интерпретация мало-помалу должна уступить место дискурсу нового типа; его целью будет не раскрытие какой-то одной, "истинной структуры, но установление игры множества структур» 12 . Совсем иное дело-«чтение», ибо в акте чтения субъект должен полностью отрешиться от самого себя - тем полнее будет его удовольствие от произведения. «Одно только чтение испытывает чувство любви к произведению, поддерживает с ним страстные отношения. Читать - значит желать произведение, желать превратиться в него, это значит отказаться от всякой попытки продублировать произведение на любом другом языке помимо языка самого произведения: единственная, навеки данная форма комментария, на которую способен читатель как таковой - это подражание» 13 .

Читать - значит читать телом, читать всем телом , не исключая и эротического тела, тела как источника наслаждения. Читать - значит нарушать, пре-ступать: "едва ли не все философские школы отвергали гедонизм; его права отстаивали лишь маргинальные авторы - Сад, Фурье; даже для Ницше гедонизм - это пессимизм. Удовольствие всегда третировали, умаляли, развенчивали, противопоставляя ему твердые, благородные ценности (Истина, Смерть, Прогресс, Борьба, Радость и т. п.)" 14 . "Говорят, что, рассуждая о тексте, арабские эрудитыупотребляли замечательное выражение: достоверное тело . Что же это за тело? Ведь у нас их несколько; преждевсего, это тело, с которым имеют дело анатомы и физиологи,- тело, исследуемое и описываемое наукой; такоетело есть не что иное, как текст, каким он предстаетвзору грамматиков, критиков, комментаторов, филологов(это - фено-текст). Между тем у нас есть и другое тело - тело как источник наслаждения, образованноеисключительно эротическими функциями и не имеющееникакого отношения к нашему физиологическому телу:оно есть продукт иного способа членения и иного типа номинации; то же и текст... Текст обладает человеческимобликом; быть может, это образ, анаграмма человеческого тела? Несомненно. Но речь идет именно о нашемэротическом теле. Удовольствие от текста несводимо кего грамматическому функционированию, подобно тому как телесное удовольствие несводимо к физиологическим отправлениям организма. Удовольствие от текста - это тот момент, когда моетело начинает следовать своим собственным мыслям;ведь у моего тела отнюдь не те же самые мысли, чтои у меня" 15 .

"Текст-удовольствие отнюдь не обязательно должен живописать удовольствие, а текст-наслаждение ни в коем случае не призван поведать нам о наслаждениях. Удовольствие от изображения не связано с объектом изображения: порнография не гарантирует стопроцентного удовольствия. Выражаясь в зоологических терминах, можно сказать, что текстовое удовольствие возникает не там, где имеет место отношение имитатора к своей модели (отношение подражания), а всего лишь там, где наблюдается отношение жертвы миметического обмана к самому имитатору (отношение вожделения, производства)" 16 .

« Творчество Мераба Мамардашвили необычайно объемно и разнопланово. И все же особое - если не главное - место в нем занял Марсель Пруст. Ему были посвящены два цикла лекций общим объемом свыше семидесяти печатных листов (Тбилиси, 1982, 1984) [...].
Иногда мне кажется, что любовная тяга Мераба Мамардашвили к Прусту соответствует его внутреннему образу мыслительной жизни. Быть мыслителем значит быть медленным, очень медленным. Желать медленной, очень медленной жизни, как если бы эта жизнь полностью соответствовала ходу мысли - этим медленным циклам и поворотам одной-единственной мысли. И это - как Закон. Ибо мысль, которая постоянно удерживает себя от падения в собственное начало, оспаривает последнее, создавая его дубли и отражения, эта мысль не может быть быстрой. Этический Герой, а именно таким мне представляется Мераб Мамардашвили, не может жить быстро. Слишком многое замедляет жизнь в мысли. Взять хотя бы первое требование, которое не устает заявлять Мераб Мамардашвили Представьте себе ситуацию, что вы переживаете глубокую феноменологическую редукцию и, постепенно вынося все за скобки, оказываетесь исторгнутыми из самих себя, из своих натуральных отношений с миром, становитесь как дети - и это прекрасно. Но перед вами трудная задача вновь вернуть то, что вы утратили. И этот возврат начинается с первым словом, которое должно назвать вещи "своими" именами - теми, что только и будут возможны с той точки зрения на мир, которую вы завоевали в феноменологической редукции. Вы - Адам, первый человек, вы называете мир» 17 .

Дмитрий Сергеевич Лихачев вспоминает: « В 1926 г. я занимался в Ленинградском университете в семинарии (тогда говорили "семинарий", а не "семинар", как сейчас) по Пушкину у Л. В. Щербы. Занятия шли по методике медленного чтения, которая приучала студентов к глубокому филологическому пониманию текстов. За год мы прочли только несколько строк из "Медного всадника"» 18 .

Примечания

1 Тэрнер В. Символ и ритуал. М., 1983, с. 57-58.

2 Калакуцкая Е.Л. Лексико-семантическая тема "уныние-меланхолия-задумчивость-забвение" в русском языке и культуре второй половины XVIII в. // Логический анализ языка. Культурные концепты. М., 1991, с. 142.

3 В. Н. Топоров Пространство и текст // Текст: семантика и структура. М., 1983, с. 253

4 Деррида Ж. Эссе об имени. М., 1998, с.157.

5 Там же, с. 158.

6 Там же, с. 169.

7 Можно вспомнить гипотезу о ритуальном происхождении языка, "имея при этом в виду, что именно ритуал был тем исходным локусом, где происходило становление языка как некоей знаковой системы, в которой предполагается связь означаемого и означающего": Топоров В.Н. О ритуале. Введение в проблематику // Архаический ритуал в фольклорных и раннелитературных памятниках. М., 1988, с. 21.

8 Подорога В.Послесловие. // Делёз Ж. Складка. Лейбниц и барокко. М., 1997, с. 257.

9 Косиков Г. К. Ролан Барт - семиолог, литературовед // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994, с. 42.

10 Там же, с. 43.

11 Барт Р. От произведения к тексту // Барт Р. Избранные работы: Семиотика. Поэтика. М., 1994,с. 415, 417.

12 Barthes R. L"écriture de l"événement. - In: "Communications", 1968, № 12, р. 112. (с. 373 наст. изд.).
13 Барт Р. Критика и истина // Барт Р. Избранные работы, с. 373.

14 Барт Р. Удовольствие от текста // Барт Р. Избранные работы, с. 510.

15 Там же, с. 473-474.

16 Там же, с. 508.

17 Подорога В. Феноменология тела. Введение в философскую антропологию. М., Ad Marginem, 1995, с. 228.

18 Лихачев Д. С. Избранные работы в 3 тт. Т.3, Л., 1987, с. 227.

— Александр Николаевич, современный человек, живущий в постоянном цейтноте, безусловно, знает, что читать необходимо — для того чтобы понимать мир вокруг себя, понимать себя. Но у него есть и множество иных желаний, которые оттесняют чтение на второй план. Так какие книги должны заполнить этот «второй план»? Что нужно прочитать во что бы то ни стало?

— Тут вопрос приоритетов. И чтение чтению рознь. Скажем, газеты, периодику можно читать и в метро. Детективы, чтобы убить время (это потрясающее выражение: «убить время»), тоже можно читать в метро. Но Достоевского!.. Я не понимаю, когда читают Достоевского в метро.

Дань сегодняшнему времени — электронные книги. У меня их несколько, но я ими почти не пользуюсь. Я люблю держать в руках книгу изданную, напечатанную. У нее определенный шрифт, есть поля, без которых я не могу читать. Я всегда читаю с карандашом, и всегда на полях делаю какие-то пометы. И как потом интересно перечитывать! Интересно смотреть, какие места отмечены, видеть свои мысли, которые записал на полях, рядом.

Меня в свое время поразил Горький: он всегда очень быстро читал — и всегда с карандашом в руках. Все книги его библиотеки — она сохранилась, находится в Музее Горького, это около 10 000 книг, — так вот, все книги его библиотеки — с пометками! Он читал очень внимательно. А ведь он еще и молодым авторам отвечал. Но практически все литературоведы и все писатели читают с карандашом. Это, так сказать, аксиома.

Так что же нужно прочесть в первую очередь? Скажу так: лучше меньше, да лучше. Ведь даже в русской литературе очень много имен. Курс, который, например, я читаю в Сретенской семинарии, рассчитан почти на четыре года, и при этом я не говорю о многих писателях, на творчестве которых мне бы очень хотелось остановиться, причем это даже писатели не второго плана, а первого. Потому что лучше глубже разобрать произведения Пушкина, Гоголя, Лермонтова, Достоевского, Толстого, рассмотреть их более скрупулезно. Я даю самое главное — методику чтения текстов. А дальше пусть ребята идут уже сами, они научились правильно читать.

В принципе у преподавателя задача № 1 — научить читать. Казалось бы, в школе мы учимся читать, и мы умеем читать, но... мы умеем только глотать буквы, слова, предложения, сюжет постигать и потом его пересказывать — а в этом, кстати, особенно поднаторели всякие энциклопедии. Действительно, зачем читать четыре тома «Войны и мира», если можно 8 или 16 страниц пробежать какого-то непонятного текста — и будешь уже иметь представление о романе и слыть даже образованным человеком, потому что ты в принципе знаешь, о чем «Война и мир». Но спрашивается: зачем Толстому нужно было пять лет каторжного труда? Он сибарит, он любит балы, рулетку, карты, и он отказывается от всего этого ради того, чтобы написать роман, — причем не ради гонорара, подчеркиваю, и даже не ради славы, хотя он человек был тщеславный. Но он хотел что-то донести нам! А нам это не нужно, нам 8 страниц достаточно...

Главное ведь — наше отношение к тому, что мы читаем. По сути художественное произведение — это духовное зеркало, в которое мы смотрим, и оно показывает то, что мы видим. Если мы увидим только один детектив, значит — это такое наше содержание. Если мы увидим богословский смысл, значит, мы уже чуток продвинулись духовно, значит, мы уже видим то, что другой не замечает. Может быть, даже и автор сам не предполагал, что этот смысл у него есть, но мы его увидели. О чем это свидетельствует? О том, что у нас уже духовное зрение отточено, мы это можем видеть.

— Крайне важный для понимания прочитанного вопрос: каковы правила, следуя которым человек обретет радость от чтения? Ведь мы знаем, что духовную жизнь человек тогда начинает ценить, когда ощущает первые победы над собою, над грехом.

— В чтении то же самое: когда будут первые открытия, когда человек в, казалось бы, уже давным-давно известном тексте вдруг найдет что-то неожиданное для себя.

Мы с бывшими студентами некоторых вузов, в которых я когда-то преподавал, практикуем следующее. Периодически — скажем, раз в месяц — мы встречаемся где-нибудь. И заранее договариваемся, какое произведение все читают. Это основное условие: чтобы все прочитали. На этих встречах мы его обсуждаем. И происходят открытия! Во-первых, когда они читали, они уже, оказывается, сделали кучу открытий, и теперь, когда мы собрались вместе и начинаем обсуждение, — каждый делится этими открытиями. Понимаете, как интересно?! Это гораздо интереснее, чем читать детективы, намного интереснее. И вы и представить себе не можете, как они радуются этим открытиям! Почему? Потому что это маленькие победы над собой, над, так сказать, рутиной. Все они «сидят» в интернете, большинство из них — журналисты, причем профессиональные журналисты, так что читают они очень много, и, тем не менее, для них это отдушина — прочитать небольшое произведение, а потом всем вместе его обсудить, его разобрать, посмотреть, открыть смыслы. И в этом тоже большая радость. И чем дальше они взрослеют, тем больше им открывается — это тот же самый духовный рост, только благодаря литературе.

— Свои лекции вы никогда не читаете «по бумажке» и уж тем более — никогда по напечатанному тексту. И если вы обращаетесь к каким-то вспомогательным материалам, то это всегда — ваши наброски от руки, сделанные на небольших листочках, которые, можно сказать, уникальны. И в этом плане уникальна и ваша манера подачи информации. Что мне, как читателю, может дать такой способ работы с текстом, когда я выписываю для себя что-либо от руки, делаю заметки, а не просто читаю упоминавшиеся уже электронные книги, планшеты, как это привычно для многих сегодня?

— Рукопись — это твое. Даже когда книгу пишешь, если пишешь от руки, — это твое. Достоевский когда-то говорил, что нужно непременно обмакивать перо в чернильницу: потому что пока перо несешь к ней, а потом к листу бумаги — обдумываешь мысль. Нужно всё время думать. Когда строчишь, обдумывание как бы пропадает; когда процесс письма идет медленно — есть возможность думать. Конечно, он говорил и с некоей иронией, но смысл в этом глубокий.

Когда ты пишешь своей рукой, этот текст действительно твой и ничей иной — и твоим почерком написан, и как бы твоя энергетика в нем сохраняется.

Когда же текст набран на компьютере, то я правлю всё равно рукой — делаю распечатку и в нее вношу изменения. Можно, конечно, и на компьютере править, но лучше — так: лучше видишь, где какое слово поменять, где сделать стилистическую правку.

А когда выходит книга — на нее смотришь как на совершенно чужеродное создание. С тобой ничто ее не связывает — печатные буквы, бумага, какой-то переплет... ну, может, разве что фамилия твоя. И то неизвестно еще, ты написал книгу или какие-то идеи пришли свыше. Поэтому и на фамилию тоже смотришь несколько с опаской: она там стоит, а твоя ли это книга? можешь ли ты сказать, что это моя книга?

А эти мои бумажки — я каждую букву в них знаю. И если надо что-то заменить — заменяю, пишу другую... Они копятся, потом эти заметки будут как-то использованы: в статье ли, в новой ли лекции, в докладе... Все они собираются сначала в конвертики, потом конвертики — в папки, потом в большую папку всё складывается. И всё систематизировано. Но самое важное — я об этом и студентам говорю, когда они пишут курсовые или дипломные работы: первые мысли, которые появляются при чтении текста, непременно фиксируйте — они бывают самыми интересными. Потом вы к ним вернетесь. Не зафиксировали — всё, вы их забудете. Это как сон: когда снится, ты помнишь и присутствуешь во сне, как только проснулся — еще, может быть, поначалу помнишь, а вечером уже нет. Вот точно так же с этой мыслью. Но она бывает крайне драгоценна. Ведь это тот самый контакт, особенно если духовную литературу читаешь, сверху посланный контакт. И чтобы он не прерывался — запиши, зафиксируй где-то. Потом к этому непременно вернешься. У меня даже есть специальный блокнот — не дневник, нет, а для каких-то попутных мыслей, что называется. И когда спустя какое-то время его перечитываешь — поражаешься: это не твои мысли, я так подумать не мог! Но эти мысли украсят любую статью, любой доклад, любую лекцию. Поэтому ребятам я всегда говорю: «Читать нужно с карандашом и эти попутные мысли непременно фиксировать».

Беседовал Иван Ишмухамедов
pravoslavie.ru

Время чтения: 5 минут

Близится конец учебного года: контрольные, срезы, итоговые отметки… Многих родителей тревожит вопрос «Что делать, если ребенок медленно читает?». Хочется съязвить и ответить: «Поздно пить «Боржоми»…», но давайте разберемся в ситуации и не будем нагнетать панику, мучить несчастных (и без того измученных авитаминозом) школьников, заставляя просиживать за книжкой с секундомером и трястись над дневником.

www.topglobus.ru

Скорость чтения в начальных классах

1 класс: 25-30 слов в минуту — 1 полугодие ; 30-40 слов в минуту — 2 полугодие . В специализированных классах и школах повышенного уровня (например, гимназиях) возможен более высокий темп чтения — от 60 слов в минуту.

2 класс: 40-50 слов в минуту — 1 полугодие ; 50-60 слов в минуту — 2 полугодие. В специализированных классах и школах повышенного уровня — 85-90 слов в минуту в 1 полугодии и 90-95 слов во втором.

3 класс: 60-70 слов в минуту — 1 полугодие; 70-80 слов в минуту — 2 полугодие; 95-105 слов в минуту при повышенных требованиях. Про себя третьеклассник должен читать на 20 и более слов быстрее, чем вслух.

4 класс: 80-90 слов в минуту — 1 полугодие; 100-120 слов в минуту — 2 полугодие. Скорость чтения про себя на 50 и более слов быстрее, чем при чтении вслух.

Оговоримся сразу, в школе принято «измерять» скорость и технику чтения усредненными показателями. Но, дорогие заботливые и переживательные мамочки, не забывайте, что нормы эти ПРИМЕРНЫЕ. То, сколько слов читает ребенок в минуту, — далеко не самый важный показатель его интеллектуального развития, поэтому ориентироваться на соседа Ванечку, который летит впереди планеты всей и выдает к концу первого класса 120, совсем не стоит. Объясню почему…

Каковы причины медленного чтения ребенка?

Скорость чтения зависит от способа чтения (по слогам; слог + слово, целыми словами). Однако часто бывает так, что ребенок читает целыми словами, но все равно медленно. Почему это происходит?

shkolazhizni.ru

Если ребенок читает медленно, значит, для этого есть какие-то причины. Давайте разбираться и искать их вместе:

• Небольшой словарный запас ребенка. В этом случае многие попадающиеся слова будут ему незнакомы, что будет замедлять процесс чтения. Старайтесь обогащать лексикон малыша, больше с ним разговаривать, общаться. Читать разноплановую литературу.
• Отсутствие внимания. Если ребенок читает невнимательно, если его постоянно что-то отвлекает от чтения, он не сможет сосредоточиться на проговаривании текста и не сможет вникнуть в его смысл. Постарайтесь сконцентрировать его внимание на чтении – ребенок должен понимать суть прочитанного.
• Развивайте у ребенка оперативное поле зрения – так он сможет читать не по 2-3 буквы, а охватывать слово взглядом. Для этого просто садитесь читать как можно чаще.
• Плохо развитый артикуляционный аппарат – очередная причина замедленного чтения. Развивайте его, делайте с ребенком специальные упражнения. Часто медленно читают те дети, у кого были проблемы с развитием речи, кто поздно начал говорить и не выговаривал некоторые звуки.
• Плохо развитый уровень памяти. Нередко дети после трех прочитанных слов уже забывают, о чем шла речь. Это плохо действует на запоминание и понимание прочитанного.
• Регрессии. Читая, ребенок постоянно пробегает глазами только что прочитанное слово. Глаза совершают движения назад и ребенок дважды прочитывает текст. Это самый распространенный недостаток. Определись наличие регрессий можно, понаблюдав, как ребенок читает незнакомый текст. Если вы заметите, что глаза бегают, ребенок сначала читает слово про себя, потом произносит вслух, затем еще раз проговаривает несколько слов, чтобы понять смысл прочитанного, значит регрессия есть. Причиной может быть привычка, отсутствие внимательности или ребенку просто текст кажется трудным.
• Сложная литература. Подбирайте для ребенка литературу, соответствующую его уровню развития и возрасту. Не торопитесь с усложнением заданий.

umm4.com

А теперь ВНИМАНИЕ!

Если в жизни ребенок медлительный, меланхоличный, то и ждать от него реакции холерика не стоит. Это касается всего, чтение в этом случае не исключение. Уравновешенный и «непробиваемый» флегмат тоже вряд ли будет торопиться и, съедая окончания, «глотать» страницу за страницей. Если в обычной жизни ребенок долго думает, прежде чем ответить на вопрос, растягивает слова, то и читать он будет медленнее обычного. И в этом нет ничего плохого и страшного.

Главное не количество прочитанных слов, а осознанность. Что толку от того, что Ванечка за минуту долетел, а ответить на вопросы о прочитанном так и не смог? Какой смысл мешать слова в кучу, не видя ни точек, ни запятых, а потом делать большие глаза, удивляясь недопонятым фразам.

Чего ни в коем случае нельзя делать?

• Смеяться над ошибками, упрекать за неправильно прочитанные слова.
• Стоять над душой «с ремнем».
• «Наказывать» чтением. Типа «Не пойдешь гулять на улицу, если не прочитаешь от и до…», «Не получишь игрушку, если не прочитаешь 40 слов в минуту» и т.п.

Как помочь ребенку улучшить технику чтения?

www.ikirov.ru

• Читайте любимые сказки перед сном. Часть текста может читать мама или папа, а дальше — сам ребенок. Главное делать это регулярно, но не заставлять, а мотивировать «пряником». Хвалить, даже если было «так себе», говорить, что «я не смогу уснуть без твоей сказочки» и придумывать всевозможные маленькие хитрости, чтобы ребенок полюбил процесс чтения и добровольно брал книгу в руки. Хорошие советы есть в интервью с Ольгой Давлетбаевой: .
• Если в семье есть младшие дети, привлекайте «свободные ушки» , пусть слушают, как старший им читает. Тут и общение, и обучение одновременно!

• Практикуйте чтение отрывков текста в различном темпе : медленно, средне-быстро, максимально быстро.
• Пусть ребенок попробует читать, когда что-то ему мешает. Например, тиканье часов, щелканье языком или счет (мама вполголоса называет числа, хлопает в ладоши и т.п.).
• Чтение через решетку.

image.slidesharecdn.com

• Поощряйте чтение любых печатных материалов: детские журналы, комиксы, гороскопы и др. Пусть дети читают все, что их заинтересует! В доме в доступе всегда должна быть детская литература. Невзначай забытая на столе книга с яркими картинками, журнал, открытый на странице с анонсом нового детского мультфильма — все что угодно, только бы возникло желание взять в руки, полистать, почитать.
• Купите энциклопедию, где текст изложен доступно и разбит на небольшие блоки. Проэкзаменуйте друг друга на различные темы , например, почему идет дождь, почему бывает радуга и др.
• Если ребенка заинтересовал мультфильм или телепередача, подберите книгу на эту тему и предложите узнать, отличается ли авторская версия от телевизионной.

Тема детского чтения, на сегодняшний день, очень актуальна, все меньше и меньше детей увлеченно читают книги. Что можем сделать мы, взрослые, когда вокруг столько «соблазнов» в виде электронных гаджетов и телевизионных новинок? Самое простое, чему следует уделить внимание — это на собственном примере показывать, что МОЖНО получать удовольствие от самого процесса чтения книг. И как бы ни были популярны электронные книги, аудиозаписи литературных произведений, шуршание бумажных страниц ничто не заменит. Читайте сами и пусть ваши дети почаще видят вас с книгой в руках!

Уважаемые читатели! Актуальна ли для вас тема увеличения скорости чтения детей? Сколько слов в минуту читает ваш ребенок и как часто вы уделяете внимание этому вопросу дома? Возможно, у вас есть свои рецепты повышения техники чтения и они будут полезны кому-то еще. Делитесь советами в комментариях.

Культура речи отдельно взятого человека отражает его общий культурный уровень – образованность, воспитанность, умение владеть собой, способность понимать людей иных культур, восприимчивость к произведениям искусства, скромность... По тому, как человек строит речь, подбирает слова, можно судить и о его нравственных качествах.

Образцом и самым ярким примером человека, владеющим высокой культурой речи, стал академик Д. С. Лихачев, с его скромностью, искренним уважением к людям, с его высочайшей общей культурой, с его пониманием и любовью к подлинным сокровищам искусства. Диктор Центрального телевидения И. Л. Кириллов так говорит о речи Д. С. Лихачева: «Если бы меня попросили привести пример образца русской речи, я бы, не задумываясь, назвал речь Дмитрия Сергеевича Лихачева. Она, как я часто говорю, льющаяся, свободная, рождающаяся тут же у тебя на глазах». Эталоном для Дмитрия Сергеевича был язык актеров Малого театра, которые берегли традицию с щепкинских времен.

С обретением свободы выражения своих мыслей и взглядов обнаружилась низкая культура речи: люди оказались неспособны ясно и вразумительно излагать свои мысли. Как сказал в одном из своих последних интервью Д. С. Лихачев, «общая деградация нас как нации сказалась на языке прежде всего». Волна заимствований, возрастающее количество слов-архаизмов, устаревание подлинно русских слов, язык улицы – брань, матерные слова – теперь не редкость и в литературных произведениях, и в публичных выступлениях. Об этом с болью говорил Дмитрий Сергеевич: «Если бесстыдство быта (брань) переходит в язык, то бесстыдство языка создает ту среду, в которой бесстыдство уже привычное дело».

Что же делать? Как можно противостоять этому процессу? Чтобы привить вкус к красивой речи, Лихачев советовал читать детям вслух и вообще учить их медленному чтению.

А ведь немногие знают, что поступив в университет, Дмитрий Сергеевич, по его собственному признанию, «с трудом мог в письменной форме изложить свои мысли». Дело в том, что в школе будущий академик и его одноклассники не писали классных работ и домашних сочинений. Классы не отапливались, ученики сидели в варежках, да и домашние задания учителям проверять было некогда, все подрабатывали. И вот после окончания университета Дмитрий Сергеевич придумал такую систему: во-первых, много читать хорошо написанные книги, делать из них выписки, фразеологические обороты, отдельные слова, выражения. И во-вторых, писать каждый день, писать, не останавливаясь, «без отрыва от бумаги», записывать свою собственную, внутреннюю устную речь.

Восприятие литературы во многом зависит именно от качества чтения. Если художественное произведение оказало на читателя сильное положительное или, наоборот, отрицательное воздействие, а то и вовсе оставило его равнодушным, а такое случается все чаще, то он склонен объяснять это скорее качеством самого произведения, нежели качеством своего чтения. А качество прочтения любого художественного текста зависит от многих факторов: уровня культуры, объема знаний и жизненного опыта, уровня работоспособности в момент восприятия текста и даже от настроения.

Для повышения качества чтения советский писатель, литературовед Н.Я.Эйдельман предложил особую технику чтения, обозначенную им термином, широко применявшимся в XIX и в начале XX века, – МЕДЛЕННОЕ ЧТЕНИЕ.

Термин «медленное чтение» удобен тем, что сразу понятен. Медленно – значит «не быстро». «Медленное чтение, - писал Эйдельман, - это старинный термин: это такая ситуация, когда читатель не только скользит по поверхности стиха, повести, романа (впрочем, по поверхности прекрасной!), но и погружается в изумительные глубины.

Медленное чтение - это путешествие по литературе с частыми, постоянными остановками у слова или стиха. Медленное чтение классиков, скажем по секрету,- и есть самое быстрое, то есть эффективное: а быстрое - самое медленное, нерентабельное»

В семидесятые годы XX века все большее признание и распространение стала получать техника быстрого чтения, последователи которой утверждали, что она приёмлема и для художественной литературы.

Н.Я Эйдельман, о котором мы уже упоминали, в своей статье «Учитесь читать!» писал: «Курсы быстрого чтения, как известно. распространяются: прекрасно, прогрессивно, не смеем спорить... При одном условии. Если также будут признаны курсы медленного чтения!

Позволим себе высказать крамольное суждение: научить побольше людей по-настоящему читать важнее, чем выпустить лишний миллион-другой книжных экземпляров: что толку, если не сумеем тем богатством воспользоваться!..»

С середины ХХ века о медленном чтении писали М.О.Гершензон, Д.С.Лихачев, А.В.Западов, которые, в отличие от Н.Я.Эйдельмана, рассматривали медленное чтение скорее как виртуозное искусство, а не как конкретную технику повышения качества понимания читаемого текста. Таким образом, получается, что само прочтение художественного произведения – это тоже своего рода искусство, творчество.

Д.С. Лихачев неоднократно говорил о необходимости учиться читать медленно, глубоко и вдумчиво. «Очень важно читать детям вслух. Чтобы учитель пришел на урок и сказал: «Сегодня мы будем читать «Войну и мир». Не разбирать, а читать с комментариями. Так читал нам в школе Лентовской наш учитель словесности Леонид Владимирович Георг. Чаще всего это происходило на тех уроках, которые он давал вместо своих заболевших коллег-педагогов. Он читал нам не только «Войну и мир», но и пьесы Чехова, рассказы Мопассана. Показывал нам, как интересно учить французский язык, рылся при нас в словарях, подыскивая наиболее выразительный перевод. После таких уроков я одно лето занимался только французским.

Самое печальное, когда люди читают и незнакомые слова их не заинтересовывают, они пропускают их, следят только за движением интриги, за сюжетом, но не читают вглубь. Надо учиться не скоростному, а медленному чтению. Пропагандистом медленного чтения был академик Щерба. Мы с ним за год успевали прочесть только несколько строк из «Медного всадника». Каждое слово представлялось нам, как остров, который нам надо было открыть и описать со всех сторон. У Щербы я научился ценить наслаждение от медленного чтения.

Обратимся к поэзии и мы. В стихотворениях 19 века часто встречаются слова, детали, на первый взгляд непонятные современному читателю и вызывающие затруднения. А все-то дело в том, что нам мало известно о тех особенностях жизни, которые были близки поэтам. «Евгения Онегина» ведь не зря называют «энциклопедией русской жизни», и пусть это выражение стало штампом, но лучше не скажешь. Если прочитать поэму творчески, т.е. медленно, вдумчиво, не пропуская незнакомые слова, обращаясь к словарям, историческим источникам, комментариям, насколько глубже станет наше понимание самого русского быта. Какой хороший и квалифицированный урок истории мы извлечем для себя.

Лихачев тоже приводит отрывки из «Евгения Онегина»: строфа II пятой главы начинается всем знакомыми с детства строками:

Зима!.. Крестьянин, торжествуя,

На дровнях обновляет путь;

Его лошадка, снег почуя,

Плетется рысью как-нибудь...

Почему крестьянин торжествует? Стало ли ему легче ездить? Почему «обновление пути» по свежевыпавшему снегу связано у крестьянина с каким-то особым торжеством? Пушкин знал крестьянскую жизнь, и все, что связано в его поэзии с деревней, очень точно и совсем не случайно. «Торжество» крестьянина относится не к «обновлению пути» по чистому белому снегу, а к выпавшему снегу вообще. В предшествующей первой строфе той же главы говорится:

В тот год осенняя погода

Стояла долго на дворе,

Зимы ждала, ждала природа.

Снег выпал только в январе

На третье в ночь...

Если бы осенняя погода простояла дольше, озимые погибли бы. Крестьянин торжествует и радуется снегу, т.к. выпавшим снегом на третье в ночь спасен урожай».

В наш быстротекущий ХХI век мы постоянно суетимся, торопимся куда-то, и у нас почти не остается времени, чтобы внимательно и не спеша прочесть классические произведения. А читать шедевры мировой литературы надо медленно, не пропуская ничего: ни одной детали, ни одного слова, ни одной запятой.

Умение в каждом слове, в каждом выражении, предложении и даже в знаках препинания видеть не находящийся на поверхности, скрытый поэтический смысл – это тонкое искусство, это сотворчество с писателем.

«Классика не агрессивна, она учит добру...», - считал Д.С.Лихачев. У читателей прошлых лет предполагалась высокая степень образованности, нам же теперь, следуя совету великого русского ученого, академика и просто интеллигентного человека, с которого нам следует брать пример, необходимо учиться читать вдумчиво, не пропуская незнакомых, непонятных слов. Насколько обогатится наш лексический запас, если мы будем говорить с писателем 19 века на одном языке. И прибавьте к этому современный прогресс, новые явления и слова, их называющие, заимствования, расширение лексического пласта. Но только в совокупности, только накладывая новое на основу уже имеющегося богатства русского языка, не замещая его заимствованиями, вытесняя тем самым из употребления, мы достигнем высочайшего уровня образованности. Ни в коем случае нельзя проходить мимо исчезновения, забвения хороших, добрых слов, нельзя подстраиваться целиком под современные тенденции в русском языке. «Учиться хорошей, спокойной, интеллигентной речи надо долго и внимательно – прислушиваясь, запоминая, замечая, читая и изучая. Наша речь – важнейшая часть не только нашего поведения, но и нашей личности, нашей способности не поддаваться влияниям среды, если она «затягивает».

Оксана Клибанова, учитель русского языка и литературы ГОУ Пушкинский лицей №1500