В. С. Люблинский.

Новое о русских связях Вольтера

Электронные публикации
Института русской литературы (Пушкинского Дома) РАН

Сериальные издания / XVIII век / Выпуск 3 / В. С. Люблинский. Новое о русских связях Вольтера

http://lib.pushkinskijdom.ru/Default. aspx?tabid=6180

Настоящая заметка имеет единственной целью информацию о нескольких документах, уточняющих сложную картину разносторонних русских связей Вольтера. Все они либо впервые увидели свет за последнее время, либо были вновь разысканы или же неожиданно обнаружены среди необъятной вольтеровской переписки, распыленной по сотням собраний, в том числе и в наших архивах.

Для воссоздания того неповторимо-многообразного комплексного источника по истории XVIII века вообще (а не только литературной истории Франции!), каким является переписка Вольтера, совершенно особое значение приобрело последнее пятилетие. В 1952 году вышла в свет многолетняя работа Андре Делаттра, 1 сумевшего дать весьма полную и точную сводку сведений о всех письмах Вольтера (а также к нему и о нем), появлявшихся в печати со времени последнего издания его сочинений и переписки, вышедшего под редакцией Луи Молана еще в 1880-х годах. Хотя это последнее уже включало десять с половиной тысяч писем, библиография Делаттра объединила еще свыше четырех тысяч элементов этой огромной корреспонденции. А в 1953 году началось издание, которое сразу отменило Молана и его предшественников и которому суждено будет на многие и многие десятилетия стать одним из основных источников по XVIII веку в руках любого литературоведа, историка и философа: образовав на базе собственного собрания автографов и главным образом фотокопий Институт и музей Вольтера (в некогда вольтеровском владении «Делис» под Женевой), неутомимый Теодор Бестерман предпринял выпуск в свет новой «Переписки Вольтера». 2 К октябрю 1956 года выпущено уже 20 томов, образцовых как по полиграфическому оформлению, так и по текстологической тщательности. Содержат эти тома около 4200 номеров (против 2300 у Молана за тот же период, т. е. прирост почти на 83%), а доведены только до 1751 года,— иными словами, іиздание в целом составит не менее 60 томов. Естественно, что историки русской литературы с особым интересом ожидают продолжения, поскольку русские связи Вольтера в основном развертывались с середины 1750-х годов. (В вышедших томах находим лишь оба письма к Антиоху Кантемиру 1739 года и письмо к Г. Ф. Миллеру 1746 года, т. е. тексты уже известные).

Однако и труду Делаттра и публикации Бестермана присущ один — хотя и традиционный, но оттого лишь более непростительный— недостаток: незнание русских изданий. За случайными исключениями, Делаттр вовсе обошел публикации в нашем отечестве, даже — на французском языке. 3 В первых 10 томах Бестермана игнорируется, а в следующих крайне недостаточно (а следовательно, неправильно) используется обширная сводка «Наследие Вольтера в СССР», напечатанная в 1937 году в I томе сборника «Русская культура и Франция». 4 Хотя в этом издании из-за войны не увидели свет публикации писем на языке подлинника, все же их переводы, а особенно обширный археографический и текстологический материал, сопровождающий эти переводы, вполне могли бы избавить редактора женевского издания от ошибочной реконструкции или некритического повторения совершенно искаженного прежними изданиями текста десятков писем (не к русским адресатам, но хранящихся в советских собраниях).

Та же публикация 1937 года содержала суммарный обзор состояния наших рукописных фондов с точки зрения изучения вольтеровских текстов и намечала некоторые пути розысков.

В настоящее время можно отметить дальнейшее расширение научной осведомленности о вольтеровских текстах, хранящихся в СССР, в том числе и о письмах, непосредственно освещающих сношения Вольтера с Россией.

В начале 1957 года вышел в Издательстве Академии наук СССР в свет первый выпуск «Новых текстов переписки Вольтера» — «Письма Вольтера». В этом выпуске удалось опубликовать на языке подлинника 94 вольтеровских письма, включая и ряд «уже изданных» (каковыми они числились, однако, лишь по явному недоразумению — настолько расщепленными или, напротив, амальгамированными они фигурировали в прежних изданиях).

В материалах этого тома появляется письмо Вольтера к А. Р. Воронцову — к четырнадцати известным в России (а заграничные издания знали их только тринадцать) добавляется пятнадцатое, отсутствовавшее в воронцовском архиве и потому не попавшее в прежние публикации; к тому же оно считалось адресованным другому лицу. Между тем в нем упоминается письмо адресата от 16/27 июня, которое, по нашему убеждению, не может быть не чем иным, как ответом (доныне не известным) Воронцова на письмо к нему Вольтера от 28 апреля 1767 года. Темой письма является беспокойство Вольтера о судьбе двух пакетов, посланных якобы «его друзьями» в Вольное экономическое общество: в них, как мы теперь знаем, содержалась работа самого Вольтера, присланная на конкурс сочинений о крестьянской собственности и доныне не обнаруженная, несмотря на непрекращающиеся поиски.

Для истории театра и для познания драматургических принципов Вольтера значение неосуществленного посвящения трагедии «Олимпия» столь велико, что после опубликования его в 1937 году в переводе оно уже дважды было -включаемо в хрестоматийные сборники. Ныне этот любопытный проект опубликован впервые на французском языке с передачей всех особенностей спешного черновика.

К историко-литературным сюжетам касательство имеет и воспроизводимый (в одном из приложений к тому) оригинал письма французского химика Элло, впервые нами же изданный в переводе в упомянутом выше томе «Литературного наследства». В духе авантюрных мемуаров середины века Вольтеру всерьез преподносится ряд анекдотических сведений о жизни особы, выдававшей себя за вдову царевича Алексея Петровича (умершую, как то отметил и Вольтер в своей «Истории Российской империи при Петре Великом», еще в 1718 году). Авантюристка эта не только представляла одну из граней сенсационного интереса к России в Париже в 1763 году, но и причинила некоторые заботы русскому двору, а для самого Вольтера оказалась вплетенной в крайне для него неудобный узел вопросов, связанных с казнью царевича.

Если, несмотря на розыски редакции «Литературного наследства», в 1930-х годах не удалось установить местонахождение" крупного комплекса русской переписки Вольтера — большинства его писем к Екатерине II, то серьезные успехи в упорядочении советских архивохранилищ за истекшие десятилетия привели к тому, что в нынешнем году эти письма предстали перед нами в ЦГАДА в исключительной полноте. При этом обнаружилось, что по не всегда понятным соображениям часть из них была упущена или отброшена при издании П. П. Пекарским «Бумаг императрицы Екатерины»; 5 в иных же из изданных документов этой переписки оказываются пропуски, подчас довольно значительные. Всего вновь учтено здесь 90 писем Вольтера к русской царице, в подавляющем большинстве — в копиях. Девять писем опубликованы теперь полностью, для большей части прочих приводятся текстологические уточнения (чаще всего — восстановление купюр).

Общий тон и содержание этой знаменитой с XVIII века переписки хорошо известны, и новые письма не заставляют пересмотреть установившуюся ее характеристику. Однако немало любопытных штрихов они все же добавляют.

Чрезвычайную свою озабоченность в успехах русского оружия в годы турецкой войны фернейский отшельник доводит до настойчивого навязывания своего изобретения — модернизированных боевых колесниц, которым «на равнинах Адрианополя» «по крайней мере в продолжение одной кампании» (т. е. благодаря эффекту неожиданности) суждено, по его мнению, «сослужить хорошую службу», обойдясь притом «в сущую безделицу». Хотя «Вольтер как изобретатель танков» 6 послужил предметом специальных статей и эта его выдумка -хорошо знакома его биографам, наиболее существенное ее описание лишь теперь увидело свет, доныне же составляло один из крупных пропусков в традиционном тексте письма от 26 февраля 1769 года. 7

В других письмах Вольтер усердно рекомендует вниманию Екатерины II своих соотечественников или соседей, едущих искать счастья в России, заступается то за женевских купцов, которым не возвращает долгов один петербургский дворянин, то за первого встречного ливонского авантюриста, затем спохватывается в своей опрометчивости, отрекается от собственных рекомендаций. Пропущенным прежним издателем оказалось также письмо, в котором (обычно подбитая философскими принципами и опушенная шуточно-фамильярным ворчанием на правах больного старца) лесть принимает переходящие границы исступленные формы. Вместе с вернувшимся из России «отлично сложенным» «юным полковником» (Монморанси-Ла-валь), «пьяным от радости, что целовал ваши прекрасные руки», хозяин Ферне опустился, как перед иконой, на колени перед портретом царицы. Правда, Вольтер тут же обзывает всё это смехотворными вольностями и просит за них прощения, но не требуется быть Валишевеким, чтобы допустить, что в момент восхвалений «одного из наших Монмвранси — тех, что некогда брали в жены вдов наших французских королей», пылкое воображение Вольтера нарисовало ему перспективу выдвижения нового фаворита. Если письмо Екатерины II, датированное в «Сборнике ИРИО» (XXVII, стр. 46) «после 23 июля 1775», прежде считалось адресованным принцу де Линю, то теперь полностью подтверждается догадка Пекарского о том, что оно обращено к Вольтеру (датируется всё же, однако, «не ранее середины сентября 1775 г.»), — оно бесспорно является ответом именно на этот приступ фернейского энтузиазма, и его подчеркнуто спокойный тон явно восстанавливает дистанцию и переводит переписку в плоскость обычной вежливости.

В письме от 25 июля 1776 года зафиксирован момент, известный каждому русскому по пушкинскому «Посланию к вельможе»: Ферне только что повторно посетил «один из саг мых любезных христиан сего полушария», «татарин, чей дед был язычник», — Н. Б. Юсупов. В том же письме (и в следующем, от 1 августа) Вольтер — словно со времени издания «Наказа» не утекло много воды и крови — пытается привлечь Екатерину II к поддержке конкурса на проект реформы германского уголовного законодательства и заверяет, что «Бернское общество» желает принятия законов Екатерины всем светом.

В том же собрании ЦГАДА нами взяты на учет три письма Вольтера к Д. М. Голицыну, подлинники же двух других, известных со времени Д. Ф. Кобеко, 8 писем к Голицыну нам разыскать не удалось.

Но если обнаружение почти полного комплекта копий вольтеровских писем к Екатерине II подтверждает научное ожидание и выдвигает в свою очередь лишь вопрос о том, куда же попали (или когда и кем могли быть уничтожены) их подлинники, то обнаружение писем самой Екатерины II к Вольтеру явилось вдвойне неожиданным. Были веские основания сомневаться в том, удалось ли Гримму после смерти Вольтера выполнить поручение царицы и скупить (подчас ее компрометирующие перед другими государями) письма, направлявшиеся ею а Ферне; нелегко было в публикации Пекарского, а тем более в перепечатке Молана различать все особенности работы над черновиками. Теперь же перед нами предстали сотни писем Екатерины II как в черновиках (с частыми следами публикаторских купюр), так и в подлинниках, поступивших в архив иным путем, но несомненно, стало быть, все же скупленных во Франции и впервые сопоставимых с изданным их текстом. Не говоря уже о том, какое значение будет иметь для нового издания «Переписки Вольтера» восстановление подлинного текста такого важного звена этой переписки, подчеркнем, что специально для русской истории очная ставка черновиков с окончательными редакциями дает немало интересного, почему им и посвящен особый раздел во втором, ожидающем выхода в свет, выпуске наших «Новых текстов переписки Вольтера» («Письма к Вольтеру»).

Внимания заслуживают, наконец, два письма, вероятно входившие в состав собрания Н. П. Лихачева, но, несомненно, выявленные в Ленинградском отделении Института истории АН СССР лишь в недавнее время. Оба они написаны женевским выходцем Франсуа-Пьером Пикте, которого мы отнюдь не склонны вслед за его соотечественниками величать «секретарем императрицы». В связи с письмом к нему Вольтера от 12 марта 1762 года мы в свое время восстановили этапы довольно бурной биографии этого авантюриста и определили ту роль, которую ему привелось сыграть в завязывании непосредственной перелиски между русской царицей и фернейским философом. 9 Мы констатировали тогда, что до нас не дошло письмо Пикте к Вольтеру, на которое последний отвечал 12 марта (явно — довольно сдержанно), и что в этом письме о Петре III Пикте, несомненно, отзывался не столь пренебрежительно, как в своих позднейших сообщениях, информировавших Вольтера (а через него и европейскую печать) о «счастливой перемене» 1762 года. Недоставало и писем Пикте после 1762 года, которые позволили бы уточнить истинное положение женевца в Петербурге и конкретизировать формы шедших через него сношений.

Теперь перед нами два новых письма, и, действительно, первое из них написано сразу после оглашения в Сенате указа о вольностях дворянства и полно восторгов по этому поводу самых неумеренных, а заодно и настойчивых домогательств воспевания Вольтером нового государя (воспел же он Генриха IV!) и дальнейшего покровительства автору со стороны Вольтера перед русскими вельможами. Письмо это воспроизведено в приложении к книге «Письма Вольтера», во второй же выпуск («Письма к Вольтеру») мы отнесли второе из вновь найденных писем Пикте, от августа 1763 года, не менее характерное. Корреспондент Вольтера — в зените своего благополучия, он купается в отблесках Вольтеровой славы, так как по милости Вольтера оказался при петербургском дворе тем каналом, по которому туда притекают новинки из Ферне; он философствует о тщете придворных интересов и с вежливейшей наглостью буквально заказывает Вольтеру новые знаки внимания, не исключая таких рукописей, которые не предназначены для печати; он рассуждает о торговом кризисе в результате политики Фридриха II и восхваляет финансовую прочность русских экспортеров. Письма эти пересыпаны русскими именами я безусловно ценны для восстановления ряда культурно-бытовых деталей.

Примером уточнений, в которых нуждаются письма, вошедшие в издание Молана, может служить письмо от «февраля 1757 г.», числящееся адресованным якобы М. Бестужеву-Рюмину. В Воронцовском собрании Ленинградского отделения Института истории АН СССР среди писем Ф. Д. Бехтеева к М. Л. Воронцову сохранилась официально препровожденная копия этого письма, важного потому, что в нем Вольтер отвечал согласием на переданное ему через Ф. П. Веселовского приглашение написать «Историю Петра Великого». Во-первых, устанавливается точная дата (19 февраля), во-вторых, адресатом оказывается вовсе не Бестужев, а Ф. П. Веселовский, а в-третьих, письмо снабжено весьма существенной припиской, в которой Вольтер обосновывает свое намерение не писать жизнь Петра, неотделимую, по его мнению, от многих неприглядных обстоятельств, но писать историю России его времени. Исправный текст письма был уже опубликован в России за десяток лет до издания Молана, в III томе «Архива кн. Воронцова».

Имеются основания предполагать, что в порядке откликов на новые публикации с мест поступят дополнительные данные о вольтеровской переписке, ускользавшие доныне от учета и изучения. 10

Примечания

1 André Delattre. Répertoire chronologique des lettres de Voltaire non recueillies dans les éditions de sa correspondance générale. Chapel Hill, 1952.

2 Voltaire"s Correspondence, edited by Theodore Besterman. Institut et Musée Voltaire. Les Délices—Genève, 1953 и ел. Английский язык заглавия, а также заголовков писем, комментариев и всего аппарата, крайне неожиданный при издании классика французской литературы, по-видимому, выражает то обстоятельство, что оно не только осуществляется (при консультационном совете из основных вольтероведов всех стран) единолично трудами Бестермана, но даже и в финансовом отношении не имеет французской правительственной поддержки.

3 Например: M. P. Alexeyeff. Voltaire et Schouvaloff. Fragments d"une correspondance franco-russe au XVIIIe siècle. Odessa, 1928.

4 «Литературное наследство», т. 29—30, 1937, стр. 1—200.

5 В «Сб. РИО», тт. X (1872), XIII (1874), XVII (1876), XXIII (1878).

6 Rob. von Nostiz-Reinecke, Voltaire und die Tanks. «Stimraen der Zeit», 1918, 96, стр. 258—260; J. Cazes. Voltaire inventeur des tanks. «Mercure de France», 1920, 137, 1 mars, стр. 405—514; Le chariot de guerre de Voltaire. Intermédiaire des chercheurs et curieux, 86, 1923, стр. 433, 566, 993. Первые две статьи нам были недоступны.

7 Любопытно, что в этот же день, кроме этого длинного письма, Вольтер направил в Россию еще два больших письма — к А. Р. Воронцову и А. П. Сумарокову. В «Хронологическом обзоре писем Вольтера, хранящихся в советских собраниях, кроме библиотеки Вольтера» (Письма Вольтера, стр. 375 ел.) мы приводим для обоих этих писем текстологические уточнения.

8.«Русский архив», 1885, кн. I, стр. 133—136.

9 В. С. Люблинский. Письмо Вольтера к Пикте («Вольтер», статьи и материалы под ред. М. П. Алексеева, Л., 1947, стр. 165—196); абзацы на стр. 186 должны следовать в таком порядке: 4, 1, 5, 2, 3, а обе сноски надо переставить.

10 К моменту издания настоящей заметки необходимы следующие дополнения. К стр. 433: весной 1958 г. число томов издания Т. Бестермана дошло уже до 34; за последние два года в нем советские публикации внимательно учитываются. — К стр. 437: нами установлено, что подлинники писем Екатерины II к Вольтеру были поднесены в 1857 г. Александру II одной француженкой, г-жей Гобе.

9 августа 1779 года в Петербурге с русского купеческого судна на берег выгрузили 12 заколоченных деревянных ящиков невероятно большого размера. Согласно сопровождающим документам, стоимость груза составляла 135 тыс. французских ливров, четыре су и шесть денье. Но его получатель, русская императрица Екатерина Великая, справедливо считала содержимое этих ящиков бесценным: чёрные доски скрывали 6902 тома — личную библиотеку Мари Франсуа Аруэ, которого мир знает под именем Вольтер. Мария Молчанова рассказывает о политике «просвещенного абсолютизма» Екатерины II и ее отношениях с французскими философами XVIII века.

Интерес самодержавной правительницы России к французскому Просвещению и его виднейшим представителям был вызван не только личными, но и государственными соображениями: протягивая руку дружбы тогдашним властителям дум европейского общества, императрица рассчитывала на их поддержку в реализации своих политических замыслов. И она не ошиблась в своих ожиданиях — Вольтер, д’Аламбер, Дидро и Гримм верно служили ее интересам, оправдывая в глазах общественного мнения Европы действия Северной Семирамиды, даже раздел независимой Польши. Безусловная принадлежность Екатерины II к европейской политической культуре никоим образом не сказывалась на ее резко негативном отношении к внешней политике Франции и лично к королю Людовику XV. Историк французской дипломатии Пьер Рэн отмечал, что с 15 лет Екатерина жила в России, овладела ее языком, восприняла православие, но духовной пищей ей служит французская литература. Целиком воспитанная на французской культуре, корреспондентка Вольтера, а позднее Гримма и Дидро, Екатерина не доверяет Франции, и это чувство взаимно.

Портрет Екатерины II в русском наряде кисти неизвестного художника

Переселившись в Россию из крошечного германского княжества Ангальт-Цербст, из-за скверных отношений с мужем она очень скоро оказалась предоставлена самой себе, и наряду с частыми романтическими увлечениями она усиленно занималась самообразованием. Одиночество располагает к чтению, и великая княгиня проглатывала один за другим французские романы, после которых настал черед Монтескье и Вольтера. Приступив в 1765 году к составлению знаменитого «Наказа» для Уложенной комиссии, императрица писала философу-просветителю Ж. Л. д’Аламберу: «Вы увидите, как в нем для пользы моего государства я ограбила президента Монтескье, не называя его; но, надеюсь, что если он с того света увидит мою работу, то простит мне этот плагиат во имя блага двадцати миллионов людей, которое должно от этого произойти. Он слишком любил человечество, чтобы обидеться на меня. Его книга для меня молитвенник». Речь в письме шла о «Духе законов» Монтескье, которым зачитывалась в то время вся образованная Европа.

Страстью Екатерины II была французская литература

Портрет Шарля де Монтескье

Следующим наиболее серьезным увлечением Екатерины стал Вольтер, «ученицей» которого она себя называла. Впоследствии самодержавная правительница России искренне оплакивала смерть французского философа-безбожника, скончавшегося в мае 1778 года. «Дайте мне сто полных экземпляров произведений моего учителя, — писала летом того же года Екатерина своему постоянному корреспонденту Мельхиору Гримму, — чтобы я могла их разместить повсюду. Хочу, чтобы они служили образцом, чтобы их изучали, чтобы выучивали наизусть, чтобы души питались ими; это образует граждан, гениев, героев и авторов; это разовьет сто тысяч талантов, которые без того потеряются во мраке невежества». А 1 октября в письме Гримму, вновь называя Вольтера своим учителем, она отмечала: «Именно он, вернее его труды, сформировали мой разум и мои убеждения. Я вам уже говорила не раз, что, будучи моложе, я желала ему нравиться».

Вольтер, не имевший ни малейших побуждений сожалеть о внезапной кончине Петра III, в письмах к Шувалову выражал свое удовольствие относительно переворота в Санкт-Петербурге 28 июня 1762 года, называя Екатерину Семирамидой. Сначала Екатерина и Вольтер обменивались комплиментами, а потом, неизвестно с точностью когда, начинается между ними и непосредственная переписка.

Екатерина II в письме: «Будучи моложе, я желала бы нравиться Вольтеру"

Портрет Вольтера. Художник М. К. Латур. Ок. 1736

Екатерина приобрела в патриархе философов самого ревностного приверженца, готового защищать ее против всех, против турок и поляков, готового указывать ей самые блестящие цели: Вольтер едва ли не первый стал говорить о том, что Екатерина должна взять Константинополь, освободить его и воссоздать отечество Софокла и Алкивиада.

Многие решения Екатерины II в области внутренней политики и администрации были подсказаны ей в той или иной степени французскими просветителями, и здесь русская императрица не была исключением. Дружить с философами было почетно даже для коронованных особ. «Престиж Екатерины в Европе, — отмечал биограф императрицы, — был почти всецело основан на восхищении, которое она внушала Вольтеру; а этого восхищения она сумела добиться и поддерживала его с необыкновенным искусством; при необходимости она даже платила Вольтеру за него. Но этот престиж ей не только помогал во внешней политике; он и внутри ее государства окружил ее имя таким блеском и обаянием, что дал ей возможность потребовать от своих подданных той гигантской работы, которая и создала истинное величие и славу ее царствования».

Памятник Вольтеру и его библиотека в Санкт-Петербурге

С самого начала своего правления Екатерина II обнаружила желание поддерживать постоянную переписку с французскими знаменитостями, которых она поочередно приглашала к себе в Россию. Французский поверенный в делах при русском дворе Беранже сообщал 13 августа 1762 года шифрованной депешей в Версаль: «Я должен предупредить, что императрица приказала написать г-ну д’Аламберу приглашение обосноваться в России. Она готова выплачивать ему 10 тыс. рублей пенсиона, что соответствует 50 тыс. ливров, дать ему возможность продолжать составление Энциклопедии и опубликовать ее в Петербурге. Взамен она просит лишь обучать математике великого князя (Павла Петровича.)». «Один из моих русских друзей, — продолжал Беранже, — уверяет меня, что г-н д’Аламбер ответил отказом и что аналогичное предложение сделано было г-ну Дидро».

Жан Лерон Д’Аламбер — французский учёный-энциклопедист

Дидро редактировал планы российских воспитательных учреждений

Тесные контакты завязала Екатерина и с Дидро. Желая поддержать издателя Энциклопедии и одновременно произвести впечатление, императрица купила у Дидро его библиотеку за очень высокую цену — 15 тыс. ливров, после чего оставила ее у него в пожизненное пользование и назначила философу еще 1 тыс. франков жалования как хранителю своих книг. Вольтер в очередной раз пришел в восторг от щедрости и благородства «Семирамиды»: «Кто бы мог вообразить 50 лет тому назад, что придет время, когда скифы будут так благородно вознаграждать в Париже добродетель, знание, философию, с которыми так недостойно поступают у нас». Кстати, после смерти патриарха философов в 1778 г. Екатерина II приобрела и его библиотеку, которая с тех пор находится в Санкт-Петербурге.

Дени Дидро — портрет работы Ж.-О. Фрагонара

Дидро даже гостил в Петербурге в 1773—1774 годы и редактировал здесь «планы и уставы» воспитательных учреждений. По просьбе императрицы Дидро занимался также составлением проекта организации в России народного образования. Заодно он осторожно пытался показать Екатерине опасность союза с королем Пруссии и склонить ее к сближению с Францией, в чем, правда, не преуспел. Зато ему удалось спасти более 20 французских офицеров-волонтеров, сражавшихся в рядах польских конфедератов против русских войск и оказавшихся в плену. Императрица милостиво снизошла к просьбе своего друга-философа и отпустила пленных французов на родину. «Ах, друзья, что за государыня, что за необыкновенная женщина: это душа Брута в образе Клеопатры!» — восторженно писал Дидро по возвращении из России.

Культ Вольтера достиг своего апогея во Франции в эпоху Великой революции, и в 1792 году, во время представления его трагедии «Смерть Цезаря», якобинцы украсили голову его бюста красным фригийским колпаком. Если в XIX веке в общем этот культ пошёл на убыль, то имя и слава Вольтера возрождались всегда в эпохи революций: на рубеже XIX века - в Италии, куда войска генерала Бонапарта принесли принцип декларации прав человека и гражданина, отчасти в Англии, где борец против Священного союза, Байрон, прославил Вольтера в октавах «Чайльд-Гарольда», потом - накануне мартовской революции в Германии, где Гейне воскрешал его образ. На рубеже XX века вольтеровская традиция в своеобразном преломлении ещё раз вспыхнула в «философских» романах Анатоля Франса.

Библиотека Вольтера

После смерти Вольтера (1778 год) русская императрица Екатерина II выразила желание приобрести библиотеку писателя и поручила своему агенту в Париже обсудить это предложение с наследниками Вольтера. Особо оговаривалось, что письма Екатерины к Вольтеру также должны быть включены в предмет сделки. Наследница (племянница Вольтера, вдова Дени) охотно согласилась, сумма сделки составила крупную по тем временам сумму в 50000 экю, или 30000 рублей золотом. Доставка библиотеки в Петербург была осуществлена на специальном корабле осенью 1779 года, она состояла из 6 тысяч 814 книг и 37 томов с рукописями. Своих писем императрица обратно не получила, они были куплены и вскоре опубликованы Бомарше, однако Екатерина заранее договорилась с ним, что перед публикацией ей предоставят возможность убрать отдельные фрагменты писем.

Первоначально библиотека Вольтера была размещена в Эрмитаже. При Николае I доступ к ней был закрыт; только А. С. Пушкин, по особому распоряжению царя, был туда допущен в ходе его работы над «Историей Петра». В 1861 году по распоряжению Александра II библиотека Вольтера была переведена в Императорскую публичную библиотеку (ныне Российская национальная библиотека в Санкт-Петербурге).

В книгах много пометок Вольтера, что составляет отдельный объект исследования. Работники Российской национальной библиотеки подготовили к изданию семитомный «Корпус читательских помет Вольтера», из которого опубликованы первые 5 томов.

Библиография

• Собрание сочинений в 50 тт. - Р. 1877-1882.
• Переписка Вольтера, там же, тт. 33-50.
• Языков Д. Вольтер в русской литературе. 1879.
• Романы и повести, перевод Н. Дмитриева. - СПб., 1870.
• Вольтер. Эстетика. М., 1974
• Вольтер М.-Ф. Кандид. - Пантеон, 1908 (сокращённо переиздан - «Огонёк», 1926).
• Вольтер М.-Ф. Принцесса Вавилонская. Издательство «Всемирная литература», 1919.
• Вольтер М.-Ф. Орлеанская дева, в 2 тт., с примечаниями и статьями, 1927.
• Вольтер. Эстетика. Статьи. Письма. - М.: Искусство, 1974.
• Иванов И. И. Политическая роль французского театра в XVIII веке. - М., 1895. на сайте Руниверс
• Вольтер. Философия. М., 1988
• Вольтер. Бог и люди. 2 тома, М., 1961
• Хал Хеллман. Великие противостояния в науке. Десяь самых захватывающих диспутов - Глава 4. Вольтер против Нидхема: Спор о зарождении = Great Feuds in Science: Ten of the Liveliest Disputes Ever. - М.: «Диалектика», 2007. - С. 320. - ISBN 0-471-35066-4.
• Desnoiresterres G. Voltaire et la socit du XVIII sicle, 8 vv. - P., 1867-1877.
• Morley J. Voltaire. - London, 1878 (русский перевод. - M., 1889).
• Bengesco G. Voltaire. Bibliographie de ses uvres. 4 vv. - P., 1889-1891.
• Champion G. Voltaire. - P., 1892.
• Strauss D. F. Voltaire. - Lpz., 1895 (русский перевод. - M., 1900).
• Crousle L. La vie et les uvres de Voltaire. 2 vv. - P., 1899.
• Lanson G. Voltaire. - P., 1906.
• Brandes. Voltaire. 2 vv. - P., 1923.
• Maugras G. Querelles des philosophes Voltaire et Rousseau. - P., 1886.
• Brunetire F. Les poques du thtre franais. - P., 1892.
• Lion H. Les tragdies et les thories dramatiques de Voltaire. - P., 1896.
• Griswald. Voltaire als Historiker. - 1898.
• Ducros L. Les encyclopdistes. - P., 1900 (есть русский перевод).
• Robert L. Voltaire et l’intolrance rligieuse. - P., 1904.
• Pellissier G. Voltaire philosophe. - P., 1908.

9 августа 1779 г., в Петербурге с русского купеческого судна на берег выгрузили 12 заколоченных деревянных ящиков невероятно большого размера.

Согласно сопровождающим документам, стоимость груза составляла 135 тыс. французских ливров, четыре су и шесть денье. Но его получатель, русская императрица Екатерина Великая , справедливо считала содержимое этих ящиков бесценным: чёрные доски скрывали 6902 тома - личную библиотеку Мари Франсуа Аруэ , которого больше знают под именем Вольтер .

Казалось бы, велико ли дело? Русская царица захотела купить библиотеку своего любимого автора. Вполне логичное желание, особенно если учесть, что Екатерина долгое время переписывалась с Вольтером. Но этот на первый взгляд безобидный поступок едва не поставил Россию на грань войны с Францией. А вокруг самих книг закрутилась настоящая детективная история.

Эпистолярный детектив

Впрочем, скандал во Франции полыхнул раньше. А именно - 30 мая 1778 г., когда умер «патриарх человечества», как называли Вольтера. Маразм властей дошёл до того, что «безбожника» преследовали даже после смерти. С молчаливого согласия «христианнейшего короля» Людовика XVI парижские священники отказались хоронить Вольтера, заявив, что тот достоин разве что быть выброшенным на пустырь. Друзьям пришлось посадить покойника в карету, сесть с боков и вывезти тело из Парижа в Труа под видом обычного, правда, неразговорчивого путешественника.

Едва получив известие о смерти и посмертных приключениях Вольтера, Екатерина пишет своему постоянному европейскому корреспонденту барону Гримму любопытное послание, причём с таким расчётом, что его содержание станет известно всей Европе: «После всенародного чествования через несколько недель лишать человека погребения, и какого человека! Первого в народе, его несомненную славу. Зачем вы не завладели его телом, и притом от моего имени? Вам бы следовало переслать его ко мне... Но если у меня нет его тела, то непременно будет ему памятник. Если возможно, купите его библиотеку и всё, что осталось из его бумаг, в том числе мои письма. Я охотно и щедро заплачу его наследникам, которые, вероятно, не знают этому цены...»

Конечно, такое заявление Екатерины, особенно в той части, где она сожалеет о том, что тело «безбожника» не удалось похитить, привело французский двор в бешенство. Но ещё больше их взбесил факт, что «русские варвары» намерены наложить лапу на наследие Вольтера. Французский посол в Петербурге заявил официальный протест, настаивая на том, что библиотека - законное достояние Франции и не может покинуть её пределов. Екатерина же весьма ядовито ему заметила: «Нет никакой необходимости сохранять книги великого человека в стране, которая ему самому отказала в могиле».

Так или иначе, но племянница Вольтера госпожа Дени , уступая просьбам русской царицы, согласилась отдать библиотеку своего дяди в дар, милостиво согласившись принять от Екатерины ответный подарок. При этом лицемерка заломила вовсе неподобную цену, так что барону Гримму и графу Шувалову пришлось поторговаться. Кроме денег Дени получила русских соболей, бриллианты и шкатулку с портретом императрицы.

Наконец секретарь писателя Ваньер довёз книги до Петербурга. За эти полгода он так извёлся, что, едва успев передать груз личному библиотекарю Екатерины надворному советнику Александру Лужкову , заболел и отправился домой. Лужков же, оправдывая фамилию, показал себя крепким хозяйственником и быстро обнаружил, что в библиотеке не хватает важных единиц хранения - личных писем самой Екатерины Вольтеру.

То ли госпожа Дени оказалась нечиста на руку, то ли воры сработали отменно, но письма, публикации которых императрица боялась как огня, исчезли. Но не бесследно. Как скоро выяснилось, похищение переписки возглавлял не кто иной, как господин Пьер Бомарше . Екатерина пишет, просит, заклинает не печатать её откровений, но автор «Женитьбы Фигаро» цинично и с удовольствием публикует всю переписку.

Минерва или Минотавр?

Обычно, когда всплывает тема «Екатерина Великая и европейские просветители», матушку-императрицу изображают как двуличную стерву.

Дружба императрицы с Вольтером делала ей значительный политический пиар - Европа говорила о «Северной Минерве» и «просвещённом монархе». Клеветники же не уставали твердить о том, что Екатерина от идей просвещения далека, а на деле является жестоким правителем, который алчно глядит на соседей в надежде урвать кусок полакомее. Обычно на свет Божий в таких случаях извлекают Греческий проект Екатерины, согласно которому Россия должна была изгнать Турцию с Балкан и перенести столицу в освобождённый Константинополь. Такой проект действительно существовал. Для «нововизантийского» престола Екатерина готовила внука Константина - даже имя было подобрано специально. Но вот в чём фокус. Есть мнение, что эту идею подсказал Екатерине не кто иной, как Вольтер. Он забрасывал императрицу письмами подобного характера: «Ежели они начнут с Вами войну, их постигнет участь, которую предначертал им Пётр Великий , имевший в виду сделать Константинополь столицей российской империи. Клянусь Вам, они будут разбиты. Я прошу у Вашего Величества дозволения приехать, чтоб припасть к Вашим стопам и провести несколько дней при Вашем дворе, когда он будет находиться в Константинополе, так как я глубоко убеждён, что конкретно русским предначертано прогнать турок из Европы».

К сожалению, до сих пор находятся люди, которые бездумно повторяют слова французского историка Жюля Мишле , который заметил портрет Екатерины в замке Вольтера: «Я видел в дикой природе монстров, огромных тропических пауков, чёрных, с длинными волосатыми лапами. Я видел ужасных осьминогов... видел их хоботцы и щупальца, что тянутся к вам, трепеща. Но я не видел ничего подобного гнусному русскому минотавру, чей образ находится в Ферне». Возможно, сама Екатерина, будучи женщиной мудрой, никак не отреагировала бы на подобный выпад. Но, думается, Вольтер поступил бы иначе - одна из книг его библиотеки имеет на полях тёмное пятно. Сам просветитель оставил около него пометку: «Это след плевка, который я посылаю любезному автору».

Если следовать краткой биографии Франсуа Мари Аруэ Вольтера (кстати, мало кто знает, что Вольтер – это псевдоним, а Франсуа Мари Аруэ – имя, данное при крещении), то родился он в 1694 году в Париже, в семье небогатого, но хорошо образованного чиновника. Отец позаботился о хорошем образовании для сына, но Иезуитский колледж будущего философа не впечатлил, как и перспектива юридической карьеры. Он решил заняться литературой.

Раннее творчество

Первые свои самостоятельные годы Вольтер провел при дворах французских аристократов, коих развлекал виршами сатирического содержания.

С 1726 по 1729 год Вольтер жил в Англии. Именно в этой стране он углубленно начал изучать политику, философию, историю Европы и мира, литературу.

Философские труды, преследования

Вернувшись из Англии, Вольтер пишет книгу под названием «Философские письма»: по форме – воспоминания и впечатления от поездки за границу, по сути – острая сатира на современную ему Францию. Книга была издана, но запрещена в 1734 году. Вольтер был вынужден бежать в Лотарингию, где был принят маркизой де Шатле. Через несколько лет философ написал поэму «Светский человек», за что его обвинили в «издевательстве» над религией. Он опять вынужден был вынужден бежать и укрывался в Нидерландах. Только к 1746 году он вернулся в Париж.

При дворе Людовика XV его приняли хорошо. Он был назначен на должность историографа и поэта, но фаворитка короля, маркиза де Помпадур, невзлюбила его, и философ опять предпочел уехать. На этот раз – в Пруссию по приглашению Фридриха II. При дворе прусского короля он тоже прожил недолго, вызвав гнев монарха торговыми спекуляциями и рассорившись со всеми «учеными мужами» берлинской Академии наук. Из Пруссии он перебрался в Швейцарию, где купил несколько поместий. Одно из них, Ферне, стало местом настоящего паломничества представителей «новой» интеллигенции, осуждавшей патриархальные устои старой Европы. В это время Вольтер уже не скиталец, а суровый критик, авторитет которого непререкаем. Дружбой с ним гордились многие «сильные мира», в том числе Фридрих II (сменивший «гнев на милость»), Екатерина II (русская императрица), Мария – Терезия (австрийская императрица), Густав III (шведский король) и Людовик XVI, французский король, который и уговорил Вольтера, уже старца, вернуться в Париж.

В 1778 году философ приехал в столицу Франции, где ему был устроен восторженный прием. Он был назначен директором Академии наук, продолжал писать пьесы и даже задумался о том, чтобы переработать французский академический словарь.

Умер Вольтер в Париже в 1778 году от рака. Захоронен в Пантеоне (останки философа туда перенесли во время революции).

Другие варианты биографии

• На заре своей творческой карьеры Вольтер за небольшой сатирический вирш о регенте и его дочери был отправлен в Бастилию, потом опять попал туда за драку и попытку дуэли (будущий философ хотел вызвать на дуэль своего обидчика). Был отпущен на свободу только после того, как клятвенно пообещал уехать за границу.
• Интересно, что несколько астрологов предсказали Вольтеру всего 33 года жизни. Возможно, философ обманул Смерть, угодив по навету в тюрьму и избежав дуэли.
• Перед смертью родные философа хотели, чтобы он примирился с Церковью и Богом, но философ отказался это делать.
• Некоторые исследователи полагали, что останки Вольтера были выкрадены из Пантеона во время Реставрации, но в XX веке было доказано, что это суждение неверно.