Ничто так не передает атмосферу войны, как живые и непосредственные свидетельства о ней тех, кто был на передовой.

Сегодня мы представляем вам выдержки из писем и дневников немецких солдат и офицеров, окруженных под Сталинградом. Полевая почта врага оказалась в руках Красной армии.

Войска Юго-Западного (генерал-лейтенант, с 17.12.1942 г. генерал-полковник Н.Ф. Ватутин) и Сталинградского (генерал-полковник А.И. Еременко) фронтов в районе Калача и Советского замкнули кольцо. В окружение попали 22 дивизии и более 160 отдельных частей немецкой 6-й армии (генерал-фельдмаршал Ф. Паулюс) и частично 4-й танковой армии общей численностью 330 тысяч человек.

Единственным средством самого минимального снабжения оставались военно-транспортные самолеты, которые в большинстве своем сбивались советскими истребителями и зенитчиками. В некоторых из этих самолетов находилась почта противника.

"...Подаю весточку о себе, положение у нас очень серьезно. Русские окружили армейский корпус, и мы сидим в мешке. В субботу нас атаковали, было много убитых и раненых. Кровь текла ручьями. Отступление было ужасным. Тяжело ранен наш командир, у нас теперь нет ни одного офицера. Мне пока везет, но сейчас мне все безразлично..."

Из письма унтер-офицера Георга Кригера, 631-й тяжелый артиллерийский дивизион 86-го артиллерийского полка 112-й пехотной дивизии, п/п 00704, невесте. 30.XI.1942 г.

"...Мы находимся в довольно сложном положении. Русский, оказывается, тоже умеет вести войну, это доказал великий шахматный ход, который он совершил в последние дни, причем сделал он это силами не полка и не дивизии, но значительно более крупными..."

Из письма ефрейтора Бернгарда Гебгардта, п/п 02488, жене. 30.XII.1942 г.

"...Каждый день мы задаем себе вопрос: где же наши спасители, когда наступит час избавления, когда же? Не погубит ли нас до того времени русский..."

Из письма гаупт-вахмистра Пауля Мюллера, п/п 22468, жене. 31.XII.1942 г.

"...Мы переживаем здесь большой кризис, и неизвестно, чем он закончится. Положение в общем и целом настолько критическое, что, по моему скромному разумению, дело похоже на то, что было год тому назад под Москвой".

Из письма генерал-лейтенанта фон Гамбленц жене. 21.XI.1942 г.

2 ноября. Ночью колоссальная деятельность авиации. Из головы не выходит мысль, что твой конец близок. Наши атаки безуспешны. Ротный старшина Лар убит.

Из дневника унтер-офицера Иозефа Шаффштейн, п/п 27547.

"15 января. Сколько времени будем мы еще влачить это жалкое существование и будет ли вообще когда-нибудь лучше? Нас все время подкарауливает враг. Один другому желает смерти. Так как мы в окружении и нам не хватает боеприпасов, то мы вынуждены сидеть смирно. Выхода из котла нет и не будет".

Из дневника офицера Ф.П. 8-го легкого ружейно-пулеметного парка 212-го полка.

"10 января. Ровно в 6 час. на западе начинается жуткий ураганный огонь. Такого грохота я еще никогда не слыхал. Целый день над нами летает бесчисленное количество самолетов, сбрасывающих бомбы под гул орудий. 13 января. ...У меня сегодня какие-то странные предчувствия. Выйдем мы отсюда или нет?"

Из дневника унтер-офицера Германа Треппман, 2-й батальон 670-го пехотного полка 371-й пехотной дивизии.

В этих письмах нет эйфории, как в начале войны, и есть признание в наших рядовых и командирах более чем достойных воинов, которые одержали в битве на Волге победу.

В дневнике уже цитированного унтер-офицера Иозефа Шиффштейна имеются и следующие записи:

"8 декабря. С едой становится все плачевней. Одна буханка хлеба на семь человек. Теперь придется перейти на лошадей.

12 декабря. Сегодня я нашел кусок старого заплесневевшего хлеба. Это было настоящее лакомство. Мы едим только один раз, когда нам раздают пищу, а затем 24 часа голодаем..."

"...У нас здесь дела неважные, еды очень мало: буханка хлеба на три человека на два дня и очень скудный обед. С какой охотой я поел бы сейчас болтушки, которой дома кормят свиней. Хоть бы разок наесться досыта, мы здесь все страшно возмущаемся... У нас опять очень много обморожений".

Из письма ефрейтора Рихарда Круга, п/п 21632, брату. 29.XII.1942 г.

"...Сегодня для меня было бы величайшей радостью получить кусок черствого хлеба. Но даже этого у нас нет."

Из письма обер-ефрейтора Вильгельма Бейссвенегер, п/п 28906, родителям. 31.XII.1942 г.

"...Три врага делают нашу жизнь очень тяжелой: русские, голод, холод. Русские снайперы держат нас под постоянной угрозой..."

Из дневника ефрейтора М. Зура. 8.XII.1942 г.

"...Вчера мы получили водку. В это время мы как раз резали собаку, и водка явилась очень кстати. Хетти, я в общей сложности зарезал уже четырех собак, а товарищи никак не могут наесться досыта. Однажды я подстрелил сороку и сварил ее..."

Из письма солдата Отто Зехтига, 1-я рота 1-го батальона 227-го пехотного полка 100-й легко-пехотной дивизии, п/п 10521 В, Хетти Каминской. 29.XII.1942 г.

"...У Иозефа Гросса была собака, ее песенка тоже уже спета, - я не шучу..."

Из письма унтер-офицера Хуго Куне, п/п 28906 Д, I.I.1943 г.

Из записной книжки Вернера Клей, п/п 18212.

"...Эльза, я не хочу наводить на тебя тоску и не стану много рассказывать, но одно я тебе могу сказать: скоро я погибну от голода..."

Из письма солдата Рефферта жене. 29.XII.1942 г.

"...Над многими, которые в прошлом году и не думали о смерти, стоит сегодня деревянный крест. За этот год множество народу у нас рассталось с жизнью. В 1943 г. будет еще хуже. Если положение не изменится и окружение не будет прорвано, то мы все погибнем от голода. Никакого просвета..."

Из письма обер-ефрейтора Георга Шнелля, п/п 16346 С, родителям. I.I.1943 г.

Многие солдаты и офицеры вермахта, осознавая безнадежность положения, сдавались в плен еще до решения Паулюса о капитуляции. Те, которые ждали решения командующего 6-й армии, понесли большие потери. Лишь за две недели окруженный противник потерял свыше 100 тысяч человек.

Паулюс сдался советским войскам 2 февраля 1943 года. Вместе с ним в плен попало около 113 тысяч солдат и офицеров 6-й армии - немцев и румын, в том числе

22 генерала. Солдаты и офицеры вермахта, мечтавшие побывать в Москве, прошли по ее улицам, но не как победители, а как военнопленные.

17 июля 1944 года через город были проконвоированы 57 600 военнопленных, захваченных войсками Красной армии 1-го, 2-го и 3-го Белорусских фронтов. А менее чем через год советские воины водрузили знамя над рейхстагом.
________________________
Из комментариев:

А мне не жалко немецких скотов. У нас в семье 3 человека полегло и мне этих СУК не жалко. Мне жалко тех кто - в Брестской Крепости, Сталинграде, на Курской Дуге - на смерть стоял и не отступил. ВЕЧНАЯ СЛАВА СОВЕТСКИМ СОЛДАТАМ! Пусть земля им будет пухом...

Письма солдат вермахта показывают всю эволюцию сознания «избранной расы» от восприятия Второй Мировой как «туристической прогулки по миру» до ужаса и отчаяния последних дней в окружении под Сталинградом. Эти письма никого не оставляют равнодушными. Хотя эмоции, вызванные ими, могут быть неоднозначны.

Письмо первое. Начало Сталинградской битвы. Немецкое наступление

«Дорогой дядя! Сначала я хочу сердечно поздравить тебя с повышением и пожелать тебе дальнейшей солдатской удачи. Может, ты уже знаешь о нашей теперешней судьбе; она не в розовых красках, но критическая отметка, наверное, уже пройдена. Каждый день русские устраивают тар - тарарам на каком-нибудь участке фронта, бросают в бой огромное количество танков, за ними идет вооруженная пехота, но успех по сравнению с затраченными силами невелик. Все их попытки разбиваются об упорную волю к борьбе и неутомимую силу в обороне на наших позициях. Это просто не описать, что совершает наша превосходная пехота каждый день. Это высокая песнь мужества, храбрости и выдержки. Скоро наступит перелом - и будет полный успех. С наилучшими пожеланиями, Альберт».

«Здравствуй дядя. Утром я был потрясен прекрасным зрелищем: впервые сквозь огонь и дым увидел я Волгу, спокойно и величаво текущую в своем русле… Почему русские уперлись на этом берегу, неужели они думают воевать на самой кромке? Это же безумие!».

«Мы надеялись, что до Рождества вернемся в Германию, что Сталинград в наших руках. Какое же великое заблуждение! Сталинград – это ад, дядя! Этот город превратил нас в толпу бесчувственных мертвецов.… Каждый день мы атакуем. Но даже если утром мы продвигаемся на двадцать метров, вечером нас отбрасывают назад.… Русские не похожи на людей, они сделаны из железа, они не знают усталости, не ведают страха. Матросы, на лютом морозе, идут в атаку в тельняшках. Физически и духовно один русский порой может быть сильнее целого отделения!».

Письмо четвертое. Январь 1943 года

«Дорогой дядя. Русские снайперы и бронебойщики, несомненно, – ученики Бога. Они подстерегают нас и днем и ночью, и не промахиваются. Пятьдесят восемь дней мы штурмовали один - единственный дом. Один единственный дом! Напрасно штурмовали… Никто из нас не вернется в Германию, если только не произойдет чуда… Время перешло на сторону русских».

Письмо пятое. Последнее

«Мы в полном окружении. И я должен признать. По здравому размышлению, поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников. Даже оказавшись в кольце окружения, русские оборонялись и не помышляли об отступлении. Теперь же, поменявшись местами, Сталинград для нас окончательно стал адом. Мне пришлось выкапывать товарищей, которые поодиночке были захоронены здесь восемь недель назад. Хотя мы дополнительно получаем вино и сигареты, я бы предпочел работать на рабской каменоломне. Сначала была бравада, потом сомнения, спустя несколько месяцев испуг, а теперь осталась лишь животная паника»...

Письма немецких солдат с Восточного фронта

«Нет, отец, боюсь что Бога более не существует, или он есть лишь у вас, в ваших молитвах и псалмах. В проповедях священников он вероятно тоже присутствует, может он быть и в звоне колоколов, запахе ладана, или пастырских словах, но в Сталинграде его нет и в помине. Пишу тебе сидя в подвале, растапливая огонь чьей-то мебелью. Мне только двадцать шесть, и еще недавно я радовался погонам и орал вместе с вами «Хайль Гитлер!». Теперь отец, у меня лишь два пути: либо сдохнуть прям здесь, либо попасть в лагеря Сибири»…

«Сталинград - хороший урок для всего немецкого народа, жаль только, что те, кто прошел это обучение Россией, вряд ли смогут использовать полученные знания во вне»…

«Русские не похожи на людей, они сделаны из железа. Порой кажется, что никто из них не знает усталости, и не ведает страха. Матросы, на лютом морозе, идут в атаку в одних нательных тельняшках. Физически и духовно один русский солдат порой сильнее целой роты немецкого форсирования»…

«Русские снайперы и бронебойщики - несомненно ученики Бога. Они подстерегают нас и днем и ночью. 58 дней мы штурмовали один – единственный дом. Один единственный! И напрасно штурмовали… Никто из нас не вернется в Германию, если только не произойдет чудо. А в чудеса я больше не верю. Успех перешел на сторону врага»…

«Я разговаривал утром с обер - вахмистром В. Он говорит, что борьба во Франции была более для нас сплоченной. Французы честно капитулировали сразу же, как только поняли, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Русские же, даже если это безрезультатно, продолжают бороться... Во Франции или Польше солдаты бы уже давно сдались, считает и вахмистр Г., но здесь русские продолжают фанатично бороться»...

«Любовь моя, Цилла. Это, право говоря странное письмо, которое никакая почта не пошлёт никуда. Посему я решил отправить его со своим раненым собратом. Ты его знаешь – это Фриц Заубер... Каждый день здесь приносит нам большие жертвы. Мы теряем наших людей, а конца этой войны так и не видно. Наверное, не увидеть и мне его, я не знаю. Что со мной будет завтра? Не ответит никто. Я уже потерял все надежды возвратиться домой и остаться целым. Думаю, что каждый немецкий солдат найдёт себе здесь мерзлую могилу. Эти снежные бури и необъятные поля, занесённые снегом, наводят на меня смертельный ужас. Русских просто невозможно победить…»

«Мы полагали, что война закончится к концу этого года, но, как видно, дело обстоит иначе, или и вовсе наоборот… Я думаю, что в отношении русских мы смертельно просчитались»...

«…Находимся в 90 км от Москвы, и это стоило нам невероятных усилий. Русские оказывают безумное сопротивление, обороняя Москву... Пока мы войдем в нее, будут ещё жесточайшие битвы. Многие, кто об этом ещё и не думает, должны будут погибнуть в этой войне... В этом походе многие жалели, что Россия – это не Польша и не Франция, и нет врага более сильного, чем русские. Если пройдёт ещё полгода в такой борьбе – то мы пропали...»

«Сейчас находимся у автострады Москва – Смоленск, неподалёку от чертовой столицы... Русские сражаются ожесточённо и яростно за каждый метр своей земли. Никогда ещё бои не были такими жестокими и тяжелыми. Многие из нас не увидят более своих родных...»

«Вот уже более трёх месяцев я нахожусь в России и многое пережил. Да, дорогой брат, иногда прямо душа уходит в пятки, когда находишься от проклятых русских в каких-нибудь ста шагах...»

Из дневника генерала Блюментрита:

«Многие из наших руководителей сильно недооценивали этого противника. Подобное произошло отчасти потому, что они не знали русского народа, и тем более русского характера. Некоторые наши военачальники в течение всей Первой мировой войны находились на Западном фронте и никогда не воевали на Восточном. Вероятно поэтому они не имели ни малейшего представления о географических условиях России и стойкости русских солдат. Они подписали нам смертный приговор, тем, что игнорировали неоднократные предостережения видных военных деятелей по России... Поведение русских войск, даже в этом первом сражении (за Минск) поразительно отличается от поведения поляков и войск западных союзников в условиях поражения. Даже будучи окруженными, истощенными, и лишенными шансов на борьбу, русские никогда не отступают. Мы не сможем быстро продвинутся вперед. Блицкриг потерян»..

Лейтенант К. Ф. Бранд:

- «Из борьбы против русской земли и против русской природы едва ли немцы смогут выйти победителями. Сколько детей, сколько женщин, и все вокруг приносит плоды, несмотря на войну и грабежи, несмотря на разрушение и смерть! Здесь мы боремся не против людей, а против самой природы. При этом я снова вынужден признаваться сам себе, что эта страна с каждым днём становится мне всё милее».

Пастор Г. Голлвицер:

- «Я знаю, как рискованно описывать нашумевшего «русского человека», это неясное видение философствующих и политиканствующих литераторов, которое очень пригодно для того, чтобы его, как платяную вешалку, обвешивать всеми сомнениями. Вот только здесь на фронте, мы в отличие от всех этих персонажей понимаем, что «русский человек» не только литературная выдумка, хотя и здесь, как и всюду, люди различны и к общему знаменателю неприводимы, но еще и реальность, от которой порой стынет в жилах кровь».

А. Орме:

- «Они так многосторонни, что почти каждый из них описывает полный круг человеческих качеств. Среди них можно найти всяких, от жестокого грубияна до Святого Франциска Ассизского. Вот почему их нельзя описать несколькими словами. Чтобы описать русских, надо использовать все существующие эпитеты. Я могу о них сказать, что они мне нравятся, они мне не нравятся, я перед ними преклоняюсь, я их ненавижу, они меня трогают, они меня пугают, я ими восхищаюсь, и откровенно боюсь! Ясно одно, нас ждет совершенно другой от ожидаемого, финал этой кампании»...

К. Маттис:

- «Германия и Россия буквально олицетворяют собою несоизмеримость двух величин. Немецкое наступление на Восточный фронт, порой видится мне соприкосновением ограниченного с безграничным. Сталин является властелином евро - азиатской безграничности - это враг, с которым силам, наступающим из ограниченных, расчленённых наших пространств, справиться не возможно. Мы вступили в бой с врагом, которого мы, находясь в плену европейских жизненных понятий, вообще не понимали. В этом рок нашей стратегии, она, строго говоря, совершенно случайна, и потому обречена»…

Офицер Малапарт:

- «Брат мой, от народа, официально не признающего духовных ценностей, как будто нельзя было бы ожидать ни благородства, ни силы характера. Но русские сломали даже эти стереотипы. Как только они входят в контакт с западными людьми, они их коротко определяют словами «сухой народ» или «бессердечный народ». И ведь верно, весь эгоизм и материализм Запада заключен в этом определении - «сухой народ». В первые месяцы войны их деревенские женщины... спешили с едой для своих военнопленных. «О, бедные!» - приговаривали они. И при этом также приносили пищу для немецких конвоиров, сидящих в центре небольших скверов на скамейках вокруг белых статуй Ленина и Сталина, сброшенных в грязь. Они ненавидели нас, как вторженцев, но в то же время жалели, как людей и жертв начатой сверху войны... Господи, как же все изменилось. К 1943 году, я насмотрелся от собственных соотечественников таких зверств, что не могу описать их тебе словами. Изнасилования, убийства русских девушек, ни за что, стариков, детей, эксперименты в лагерях и работы до самой смерти, верь мне брат, именно после этого в русских что – то переключилось. Ты не поверишь, но они будто бы стали совершенно другой нацией полностью лишенной былого сострадания. Осознав, что мы не заслуживаем их человеческого отношения, они в тот же год стали неистовыми людьми. Будто бы вся их нация поднялась в едином порыве, чтобы вымести всех нас с их собственной территории. Закопать здесь навечно...

Я видел ту девушку, брат... Которая в 41-ом, выносила нам еду из дома. Она в партизанском отряде. Недавно ее поймали, страшно пытали, но она ни сказала им ничего. Пыталась перегрызть горло своему конвоиру. Что мы здесь делаем, на этой земле? И откуда в нашем народе взялось столько ненависти? Я скажу крамолу, брат мой и вряд ли ты получить хоть строчку из этого письма, но русский народ, особенно больших просторов, степей, полей и сёл, является одним из наиболее здоровых, радостных и умудрённых на нашей Земле. Он способен сопротивляться власти страха даже с согнутой спиной. В нём столько веры и древности, что из него, вероятно, может изойти самый справедливый порядок в мире»...

Не так давно, в Германии прошла современная фотовыставка: «Немецкие солдаты и офицеры в период Второй Мировой войны». Там, на черно-белых фотографиях из семейных немецких архивов изображены улыбающиеся офицеры вермахта в обнимку с француженками, итальянками, мулатками из Африки, гречанками. Потом идут фото с радостно встречающими их украинками в расписных рубашках, а потом... тишина. То есть географически, дальше солдаты должны были войти непосредственно на территорию Россию… Хочется спросить: а где же Сталинград?!. Где надписи на белом листе бумаги: «Дальше был Сталинград, в котором нас – освободителей, встречали точно также». Где фото Ростова, Воронежа, и прочих городов нашей страны? Нет?

Наверное для современных немцев это удивительно...

Руслан Хубиев (RoSsi BaRBeRa), ВЕЖЛИВАЯ РОССИЯ

О чем писали домой красноармейцы и солдаты вермахта во время битвы на Волге

«Надеюсь, что скоро тут все кончится. Приходится терпеть, мы ничего не можем изменить...» «Идут упорные бои с противни­ком. Недалек тот час, когда мы погоним его назад!»

Эти строчки из солдатских писем написаны примерно в одно и то же время, в одном и том же месте - зимой 1942/43 годов в Сталинграде. Но какая разница в настроении авторов! Один пребывает в унынии, и воля его практически пода­влена, второй уверен в своей победе. Откуда такое отличие? Первое письмо из Сталинграда написано немецким солдатом, а второе - красноармейцем.

Письма, которые хранятся в фондах музея-заповедника «Сталинградская битва», сегод­ня могут рассказать многое. А ведь послания немцев из «кот­ла» могли быть утрачены на­всегда! Захваченную в качестве трофея переписку после окон­чания войны приказали сжечь, и работникам музея пришлось совершить своего рода про­фессиональный подвиг, чтобы спасти из огня часть писем вра­жеских солдат. Теперь по этим строчкам можно судить о бое­вом духе солдат в Сталинграде по обеим сторонам передовой.

«Благодарите бога за каждый дарованный день»

Застрявшие в Сталинграде немцы понимали, что конец близок, они тосковали по дому, родным и близким и жалова­лись на нечеловеческий быт среди промерзших развалин.

«Я думаю о доме, и у меня раз­рывается сердце. Так здесь все пло­хо и безнадежно... Голод, холод и к тому же вши и грязь. День и ночь нас бомбят советские летчики, и артиллерийский огонь почти

не прекращается... - писал домой ефрейтор Калига Бруно. - Все мне представляется бессмысленным и нелепым... Я уже растерял весь свой юмор и мужество. Если из-за этого письма я предстану перед военным судом и буду расстре­лян, это будет как избавление от страданий. Будьте добры и любите друг друга. Благодарите бога за каждый дарованный вам день...»

А вот еще один листок, ис­писанный мелким почерком на немецком:

«В начале недели я потерял твое обручальное кольцо, навер­ное, снимал перчатку и стянул кольцо. Оно всегда было немного велико, а за это время я еще сильно похудел. Лишь утром обнаружил потерю, я искал его, но в таком высоком снегу это бесполезно...» - писал солдат по имени Вилли.

«Наши ребята гоняют фрицев!»

Осенью 1942 года, когда про­тивник вышел к Волге, окружив Сталинград, положение Крас­ной армии было катастрофиче­ским. Казалось, еще несколько вражеских атак и город будет сдан, но красноармейцы были полны решимости отстоять твердыню.

«Я жив, здоров, чувствую себя замечательно. Дела на нашем участке фронта идут хорошо. Наши ребята гоняют фрицев, да и вообще, масло их мы уже ели, табак курили из их же трубок, са­поги их тоже носим и бьем их за­частую из их же автоматов. Так что дела у нас идут. У фрицев, правда, преобладает авиация. Вот этим они пока и держатся, а если бы не это, им здесь пришел бы давно уж конец. Ну, ничего, они и так скоро начнут смазы­вать пятки...» - писал родным разведчик 115-й отдельной стрелковой бригады 62-й ар­мии Евгений Лазуренко. Пись­мо датировано 7 сентября 1942 года - днем, когда о ноябрьском контрнаступлении под Сталин­градом в войсках еще никто и не думал, а войска вермахта, наступая, прорвали оборону частей 62-й армии в районе по­селка Гумрак.

А вот, что пишет домой на­чальник узла связи 8-й воздушной армии Евгений Инденбаум: «Здоров и невредим. А если когда-нибудь и придется голову сложить, то это не первая и не последняя жизнь, отданная на за­щиту свободы нашей Родины, за счастье наших жен и детей. Вой­на требует жертв и нужно всегда быть готовым к тому, чтобы и свою жизнь отдать...» Пись­мо написано 3 октября 1942 года. «Только за последний месяц в боях над городом сбито свыше 800 самолетов противника. Мы перемалываем живую силу и тех­нику врага...» - сообщает род­ным Евгений Петрович, вселяя в них уверенность в неизбежной победе.

«Деремся отчаянно, деремся так, чтобы завоевать гвардей­ское знамя. Как говорят, смелого пуля боится. Смелый умирает один раз, а трус несколько раз...» Это уже из письма Марионеллы (Гули) Королевой - 20-летнего санинструктора 780-го стрел­кового полка 214-й стрелковой дивизии 24-й армии - напи­санного 10 сентября 1942 года. Через два месяца она погибнет, поднимая товарищей в атаку у поселка Паньшино..,

Сталинградская битва ста­ла трагедией и для советского, и для немецкого народов. Ведь в ней полегло около 2 млн. че­ловек, и радость победы не мо­жет унять скорбь по погибшим воинам. Письма с фронта, кото­рые мы читаем сегодня, говорят о том, что даже во время самой кровавой и жестокой битвы солдаты обеих воюющих сторон хотят одного - мира.

Елена Бобылева, заведующая информационно­-издательским отделом музея-заповедника «Сталинградская битва»

Классный час был разработан к 70-й годовщине Победы в Сталинградской битве. Классный час содержит материалы писем советских солдат, воевавших под Сталинградом, и девочки, погибшей в фашистском плену. Рекомендуется проводить данный классный час в 10-11-х класс.

Скачать:

Предварительный просмотр:

Классный час «Сталинград. Письма с фронта».

Цели классного часа:

1. воспитание патриотизма на примере героического подвига героев Сталинградской битвы;
2. привитие бережного отношения к историческому наследию народа;
3. повышение интереса к изучению истории Сталинградской битвы и истории России в целом;
4. повышение интереса к изучению истории родной семьи через пример писем героев-фронтовиков.

Оборудование для классного часа : компьютер с аудиоколонками, мультимедийный проектор, мультимедийный экран.

Краткие рекомендации: классный час рассчитан на обучающихся старших классов, так как содержит выдержки из писем с фронта, имеющие сильную эмоциональную составляющую. Одним из главных методов является воздействие на эмоциональную сторону личности подростка. Классный час проводится самим классным руководителем или обучающимися, способными ярко и эмоционально донести информацию и дух писем фронтовиков.

Ход классного часа

Добрый день! Сегодня мы с вами собрались, чтобы окунуться в страшное время Сталинградской битвы, наполненной сколь героическими моментами, столь и ужасными и трагическим человеческими потерями. Но я вам предлагаю сегодня не просто послушать информацию или посмотреть фильм о Сталинградской битве, а выслушать самих участников битвы, понять их эмоции и нарисовать образ происходящего в те страшные месяцы. Именно поэтому наш классный час называется «Сталинград. Письма с фронта» [Слайд № 1] .

22 июня 1941 года вероломно, без объявления войны, фашистская Германия напала на Советский Союз. В первые дни войны, принявшая на себя атаки немцев Белоруссия потеряла огромное количество людей, военной техники. И только в конце первого дня войны советские войска начали продвижение к сложившемуся фронту, когда стратегическая инициатива была полностью на стороне фашистов. Огромные человеческие потери, человеческие трагедии сопровождали продвижение гитлеровцев на восток. Каждый город, каждая деревня стали оплотом сопротивления. Каждая семья на себе почувствовала боль утраты близких. Каждый советский гражданин встал грудью на защиту Родины.

К концу 1941 года немцы вышли к Москве. Ценой жесточайших и невосполнимых потерь советским солдатам удалось отбить атаки фашистов на столицу. И уже в декабре перейти в контрнаступления, отбросив врага на дальние подступы. Поражение под Москвой стало первым серьезным поражением фашистской армии. [включается произведение А. Александрова и В. Лебедева-Кумача «Священная война», которая может сопровождаться фотографиями военных лет].

Гитлер, между тем, не отказался от цели захвата сердца Советского государства. Но, завязнув, в позиционных боях, решил идти на Москву в обход, пополнив запасы продовольствия и топлива на Кавказе. Главным форпостом на этом направлении стал Сталинград. Падение Сталинграда открывало бы дорогу на Кавказ.

В этих условиях к Сталинграду стягивались все новые советские войска [Слайд № 2] .

«Мои дорогие! Завтра выступаем в поход к фронту. Что бы ни случилось, помни, Таня, что наших детей ты должна воспитать в свирепой ненависти к фашизму, разрушившему тысячи семейств, в том числе и нашу, ограбившему тысячи людей, в том числе и нас, убивающему и калечащему тысячи людей, в том числе и их папу, издевающемуся над нашей Родиной и народом. Это мое непреклонное последнее желание и завещание – на тот случай, если я не вернусь. Но я хочу победить и вернуться…»

Многие солдатами становились сразу после окончания школы или до ее окончания. Многие оказались под Сталинградом, впервые надев военную форму [Слайд № 3] .

«Дорогая Танюша и детки! Я служу в полковой артиллерии при стрелковом полку. Живется хорошо. Мы получаем 800 граммов хлеба, ежедневно сахар к чаю и часто селедку, которой я прямо объедаюсь, ведь с начала войны не приходилось ее покушать. Служба нетрудная, но требует большой внимательности. Я нахожусь в огневом расчете при орудии, подучиваюсь, чтобы в будущем стать наводчиком…
Читая газеты, интересуйся боевыми делами наших славных артиллеристов. У нас в батарее есть трое награжденных медалями За боевые заслуги и отвагу, а наш комиссар награжден орденом Красной Звезды. Начальство хорошее – все культурные и умные люди, помогающие мне втянуться в военное русло. А командир нашей батареи простой в общении, доступный каждому бойцу, но требовательный и строгий в делах службы и, говорят, отчаянный в бою. Я еще в бою не был, но под обстрелом уже был, и должен тебе сказать, мне нисколько не было страшно.
У меня накопилось столько злобы и ненависти к врагам, разрушившим наш край, дом и семью, заставившим потерять имущество и расстаться с родными, что во мне выросло могучее желание мстить врагам, мстить хладнокровно и обдуманно.
Мне не страшны раны, боль, труд и смерть, но я обдумываю, как побольше уничтожить врагов раньше, чем они меня выведут из строя. Я старательно изучаю артиллерийское дело – надо бить фрицев умело, овладевши военной квалификацией.
Видел я села, где зимовали фрицы, видел сожженные хаты, испорченные дома и сараи, изрытые окопами огороды, наслушался рассказов жителей о делах подлых фашистов, бывал в их блиндажах, видел танки, оружие и другое вооружение, отбитое как трофеи. Все, что пишут о фашистских зверствах – правда.
У вас в тылу, я знаю, часто считают газетными преувеличениями описания оккупации, но уверяю, жить при немцах нельзя. Старайтесь в колхозах побольше вырастить хлеба и других продуктов, помогайте крепить оборону, а мы на фронте не подведем.
Обнимаю и крепко целую вас, мои дорогие, передайте привет всем родным. Жду с нетерпением ваших писем. Твой Шура». (Письмо с фронта А.И.Шапошникова жене Татьяне) [Слайд № 4]

17 июля 1942 года немецкие войска вторглись в пределы Сталинградской области. Начались бои на дальних подступах к городу. Они продолжались до 10 августа. За три недели наступления противник продвинулся на 60-70 км. Темп продвижения был 3-4 км в сутки. Советские 21-я и 63-я Армии перешли в контрнаступление, форсировали Дон и захватили плацдарм, но сил для развития успеха не хватило.

В такой тяжелой ситуации советские солдаты не забывали о семье. Наверное, только это и согревало, заставляло идти в бой, отбивать все новые и новые атаки. Защитить родных – вот главная задача! [Слайд № 5]

«Дорогая моя Масенька! Милые детки Неля и Алик! Поздравляю вас с праздником 25-летия Октябрьской революции! Вспоминал, как мы проводили этот день в прошлом году на хуторе в эвакуации. Как нас заносил снег ночью при подъезде к этому хутору. Трудное было время, но мы были все вместе. Да, печальный год мы пережили, но я твердо убежден, что 26-ю годовщину мы будем встречать при иных, лучших обстоятельствах. Масенька моя славная, не убивайся и не горюй напрасно – я твердо знаю, что ты выдержишь все трудности и убережешь наших малышей для будущей счастливой жизни. Я надеюсь на тебя. Мое же дело – отомстить подлым негодяям за все злодейства… Я буду писать хоть коротенькие письма, чтобы ты знала, что я жив и здоров и помню о вас, мои дорогие…». [видеоролик «Руины», рассказывающий о самой массированной бомбежке Сталинграда 23 августа 1942 года].

В сентябре 1942 года фашисты прорвали оборону советских армий и ворвались в Сталинград. Начались длительные позиционные бои. Сражения шли за каждый дом и улицу. Напряжение сил защитников было нечеловеческим. Многие сталинградцы не успели эвакуироваться и сами стали защитниками города. Но и тем, кто эвакуировался, приходилось тяжело. Многих мирных жителей угнали в рабский плен. Но даже там, в плену, они не забывали о родных, о Родине, внутренне противостояли фашистской напасти. Вот письмо 15-летней девочки, попавшей в плен [Слайд № 6] :

«Дорогой, добрый папенька!
Пишу я тебе письмо из немецкой неволи. Когда ты, папенька, будешь читать это письмо, меня в живых не будет. И моя просьба к тебе, отец: покарай немецких кровопийц. Это завещание твоей умирающей дочери.
Несколько слов о матери. Когда вернешься, маму не ищи. Ее расстреляли немцы. Когда допытывались о тебе, офицер бил ее плеткой по лицу. Мама не стерпела и гордо сказала, вот ее последние слова: «Вы, не запугаете меня битьем. Я уверена, что муж вернется назад и вышвырнет вас, подлых захватчиков, отсюда вон». И офицер выстрелил маме в рот...
Папенька, мне сегодня исполнилось 15 лет, и если бы сейчас ты встретил меня, то не узнал бы свою дочь. Я стала очень худенькая, мои глаза ввалились, косички мне остригли наголо, руки высохли, похожи на грабли. Когда я кашляю, изо рта идет кровь - у меня отбили легкие.
А помнишь, папа, два года тому назад, когда мне исполнилось 13 лет? Какие хорошие были мои именины! Ты мне, папа, тогда сказал: «Расти, доченька, на радость большой!» Играл патефон, подруги поздравляли меня с днем рождения, и мы пели нашу любимую пионерскую песню.
А теперь, папа, как взгляну на себя в зеркало - платье рваное, в лоскутках, номер на шее, как у преступницы, сама худая, как скелет,- и соленые слезы текут из глаз. Что толку, что мне исполнилось 15 лет. Я никому не нужна. Здесь многие люди никому не нужны. Бродят голодные, затравленные овчарками. Каждый день их уводят и убивают.
Да, папа, и я рабыня немецкого барона, работаю у немца Шарлэна прачкой, стираю белье, мою полы. Работаю очень много, а кушаю два раза в день в корыте с «Розой» и «Кларой» - так зовут хозяйских свиней. Так приказал барон. «Русс была и будет свинья»,- сказал он. Я очень боюсь «Клары». Это большая и жадная свинья. Она мне один раз чуть не откусила палец, когда я из корыта доставала картошку.
Живу я в дровяном сарае: в комнату мне входить нельзя. Один раз горничная полька Юзефа дала мне кусочек хлеба, а хозяйка увидела и долго била Юзефу плеткой по голове и спине.
Два раза я убегала от хозяев, но меня находил ихний дворник. Тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Я теряла сознание. Потом на меня выливали ведро воды и бросали в подвал.
Сегодня я узнала новость: Юзефа сказала, что господа уезжают в Германию с большой партией невольников и невольниц с Витебщины. Теперь они берут и меня с собою. Нет, я не поеду в эту трижды всеми проклятую Германию! Я решила лучше умереть на родной сторонушке, чем быть втоптанной в проклятую немецкую землю. Только смерть спасет меня от жестокого битья.
Не хочу больше мучиться рабыней у проклятых, жестоких немцев, не давших мне жить!..
Завещаю, папа: отомсти за маму и за меня. Прощай, добрый папенька, ухожу умирать. Твоя дочь Катя Сусанина.
Мое сердце верит: письмо дойдет».

Именно такие письма еще больше раздували в сердцах и душах праведный огонь борьбы и стремление избавить Родину от фашистского нашествия [Слайд № 7] .

«Тяжелый камень лег на сердце и не могу плакать, а так хочется. Ужасно, когда теряешь в бою товарища, но неизмеримо, когда теряешь ребенка, за жизнь которого столько ты перемучилась. Я еще не могу освоиться с мыслью, что Олежонка нет. Вся наша эвакуация – и он в центре всех забот… Ты права, надо не убиваться и горевать, а ненавидеть и бороться. Они, проклятые, лишили нас крова и заставили покинуть родные места. Ты с двухнедельным малышом на руках пешком пошла из села. Незабываемо это и не прощаемо.
Мы не одни. Тысячи семей в это же самое время оплакивают близких, погибших от коричневой чумы. За все отплачу и отплачиваю уже, дорогая. Славно достается фрицам и их румынским прихвостням от нашей артиллерии. И приближается час расплаты. Ты не смотри на карту, что они много заняли, тем дольше им будет удирать, только навряд ли их много удерет.
Уже недалеко до разгрома врага. Уже переломный момент, кризис подошел. Дальше будет нелегко воевать, но более успешно. Сейчас армия не та, что была 3 месяца назад – и мы не те. У нас такая злость и ненависть, что это нас ведет на подвиги, а военное уменье помогает нам крепче держаться за оружие.
Сейчас у нас успех за успехом на нашем участке фронта. Но я это все опишу тебе в другой раз, сейчас у меня несвязно получится. Да к тому же немцы контратакуют, хотят отбить то, что мы у них заняли. Это значит, что отобьем их контратаки и еще продвинемся вперед – еще освободим кусок родной земли…
Целую деток. Пусть Неля напишет мне письмо. Твой Шура». (Письмо с фронта А.И.Шапошникова жене Татьяне).

https://www.сайт/2015-06-22/pisma_nemeckih_soldat_i_oficerov_s_vostochnogo_fronta_kak_lekarstvo_ot_fyurerov

«Солдаты Красной армии стреляли, даже сгорая заживо»

Письма немецких солдат и офицеров с Восточного фронта как лекарство от фюреров

22 июня в нашей стране – сакральный, священный день. Начало Великой войны – это начало пути к великой Победе. Более массового подвига история не знает. Но и более кровавого, дорогого по своей цене – возможно, тоже (мы уже публиковали жуткие страницы из Алеся Адамовича и Даниила Гранина, потрясающие откровенностью фронтовика Николая Никулина, отрывки из Виктора Астафьева «Прокляты и убиты»). Вместе с тем, рядом с бесчеловечностью торжествовали воинская выучка, отвага и самопожертвование, благодаря которым исход битвы народов был предрешен в самые первые ее часы. Об этом говорят фрагменты писем и донесений солдат и офицеров германских вооруженных сил с Восточного фронта.

«Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть»

«Мой командир был в два раза старше меня, и ему уже приходилось сражаться с русскими под Нарвой в 1917 году, когда он был в звании лейтенанта. "Здесь, на этих бескрайних просторах, мы найдем свою смерть, как Наполеон", - не скрывал он пессимизма... – Менде, запомните этот час, он знаменует конец прежней Германии"» (Эрих Менде, обер-лейтенант 8-й силезской пехотной дивизии о разговоре, состоявшемся в последние мирные минуты 22 июня 1941 года).

«Когда мы вступили в первый бой с русскими, они нас явно не ожидали, но и неподготовленными их никак нельзя было назвать» (Альфред Дюрвангер, лейтенант, командир противотанковой роты 28-й пехотной дивизии).

«Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого… Ожесточенное сопротивление, его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям» (дневник Гофмана фон Вальдау, генерал-майора, начальника штаба командования Люфтваффе, 31 июня 1941 года).

«На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой"

«В самый первый день, едва только мы пошли в атаку, как один из наших застрелился из своего же оружия. Зажав винтовку между колен, он вставил ствол в рот и надавил на спуск. Так для него окончилась война и все связанные с ней ужасы» (артиллерист противотанкового орудия Иоганн Данцер, Брест, 22 июня 1941 года).

«На Восточном фронте мне повстречались люди, которых можно назвать особой расой. Уже первая атака обернулась сражением не на жизнь, а на смерть» (Ганс Беккер, танкист 12-й танковой дивизии).

«Потери жуткие, не сравнить с теми, что были во Франции… Сегодня дорога наша, завтра ее забирают русские, потом снова мы и так далее… Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы! Никогда не знаешь, что от них ожидать» (дневник солдата группы армий «Центр», 20 августа 1941 года).

«Никогда нельзя заранее сказать, что предпримет русский: как правило, он мечется из одной крайности в другую. Его натура так же необычна и сложна, как и сама эта огромная и непонятная страна... Иногда пехотные батальоны русских приходили в замешательство после первых же выстрелов, а на другой день те же подразделения дрались с фанатичной стойкостью… Русский в целом, безусловно, отличный солдат и при искусном руководстве является опасным противником» (Меллентин Фридрих фон Вильгельм, генерал-майор танковых войск, начальник штаба 48-го танкового корпуса, впоследствии начальник штаба 4-й танковой армии).

"Никого еще не видел злее этих русских. Настоящие цепные псы!"

«Во время атаки мы наткнулись на легкий русский танк Т-26, мы тут же его щелкнули прямо из 37-миллиметровки. Когда мы стали приближаться, из люка башни высунулся по пояс русский и открыл по нам стрельбу из пистолета. Вскоре выяснилось, что он был без ног, их ему оторвало, когда танк был подбит. И, невзирая на это, он палил по нам из пистолета!» (воспоминания артиллериста противотанкового орудия о первых часах войны).

«В такое просто не поверишь, пока своими глазами не увидишь. Солдаты Красной армии, даже заживо сгорая, продолжали стрелять из полыхавших домов» (из письма пехотного офицера 7-й танковой дивизии о боях в деревне у реки Лама, середина ноября 1941-го года).

«…Внутри танка лежали тела отважного экипажа, которые до этого получили лишь ранения. Глубоко потрясенные этим героизмом, мы похоронили их со всеми воинскими почестями. Они сражались до последнего дыхания, но это была лишь одна маленькая драма великой войны» (Эрхард Раус, полковник, командир кампфгруппы «Раус» о танке КВ-1, расстрелявшем и раздавившем колонну грузовиков и танков и артиллерийскую батарею немцев; в общей сложности 4 советских танкиста сдерживали продвижение боевой группы «Раус», примерно полдивизии, двое суток, 24 и 25 июня).

«17 июля 1941 года… Вечером хоронили неизвестного русского солдата [речь идет о 19-летнем старшем сержанте-артиллеристе Николае Сиротинине]. Он один стоял у пушки, долго расстреливал колонну танков и пехоту, так и погиб. Все удивлялись его храбрости... Оберст перед могилой говорил, что если бы все солдаты фюрера дрались, как этот русский, мы завоевали бы весь мир. Три раза стреляли залпами из винтовок. Все-таки он русский, нужно ли такое преклонение?» (дневник обер-лейтенанта 4-й танковой дивизии Хенфельда).

"Если бы все солдаты фюрера дрались, как этот русский, мы завоевали бы весь мир"

«Мы почти не брали пленных, потому что русские всегда дрались до последнего солдата. Они не сдавались. Их закалку с нашей не сравнить…» (интервью военному корреспонденту Курицио Малапарте (Зуккерту) офицера танкового подразделения группы армий «Центр»).

«Русские всегда славились своим презрением к смерти; коммунистический режим еще больше развил это качество, и сейчас массированные атаки русских эффективнее, чем когда-либо раньше. Дважды предпринятая атака будет повторена в третий и четвёртый раз, невзирая на понесенные потери, причем и третья, и четвертая атаки будут проведены с прежним упрямством и хладнокровием... Они не отступали, а неудержимо устремлялись вперед» (Меллентин Фридрих фон Вильгельм, генерал-майор танковых войск, начальник штаба 48-го танкового корпуса, впоследствии начальник штаба 4-й танковой армии, участник Сталинградской и Курской битв).

«Я в такой ярости, но никогда еще не был столь беспомощен»

В свою очередь, Красная Армия и жители оккупированных территорий столкнулись в начале войны с хорошо подготовленным – и психологически тоже – захватчиком.

«25 августа. Мы бросаем ручные гранаты в жилые дома. Дома очень быстро горят. Огонь перебрасывается на другие избы. Красивое зрелище! Люди плачут, а мы смеемся над слезами. Мы сожгли уже таким образом деревень десять (дневник обер-ефрейтора Иоганнеса Гердера). «29 сентября 1941. ...Фельдфебель стрелял каждой в голову. Одна женщина умоляла, чтобы ей сохранили жизнь, но и ее убили. Я удивляюсь самому себе – я могу совершенно спокойно смотреть на эти вещи... Не изменяя выражения лица, я глядел, как фельдфебель расстреливал русских женщин. Я даже испытывал при этом некоторое удовольствие...» (дневник унтер-офицера 35-го стрелкового полка Гейнца Клина).

«Я, Генрих Тивель, поставил себе целью истребить за эту войну 250 русских, евреев, украинцев, всех без разбора. Если каждый солдат убьет столько же, мы истребим Россию в один месяц, все достанется нам, немцам. Я, следуя призыву фюрера, призываю к этой цели всех немцев...» (блокнот солдата, 29 октября 1941 года).

"Я могу совершенно спокойно смотреть на эти вещи. Даже испытываю при этом некоторое удовольствие"

Настроение немецкого солдата, как хребет зверю, переломила Сталинградская битва: общие потери врага убитыми, ранеными, пленными и пропавшими без вести составили около 1,5 млн человек. Самоуверенное вероломство сменилось отчаянием, схожим с тем, что сопровождали Красную Армию в первые месяцы боев. Когда в Берлине вздумали в пропагандистских целях напечатать письма со сталинградского фронта, выяснилось, что из семи мешков корреспонденции только 2% содержат одобрительные высказывания о войне, в 60% писем солдаты, призванные воевать, бойню отвергали. В окопах Сталинграда немецкий солдат, очень часто ненадолго, незадолго до смерти, возвращался из состояния зомби в сознательное, человеческое. Можно сказать, война как противостояние равновеликих войск была закончена здесь, в Сталинграде – прежде всего потому, что здесь, на Волге, рухнули столпы солдатской веры в непогрешимость и всемогущество фюрера. Так – в этом справедливость истории – случается практически с каждым фюрером.

«С сегодняшнего утра я знаю, что нас ждет, и мне стало легче, поэтому и тебя я хочу освободить от мук неизвестности. Когда я увидел карту, я пришел в ужас. Мы совершенно покинуты без всякой помощи извне. Гитлер нас бросил в окружении. И письмо это будет отправлено в том случае, если наш аэродром еще не захвачен».

«На родине кое-кто станет потирать руки – удалось сохранить свои теплые местечки, да в газетах появятся патетические слова, обведенные черной рамкой: вечная память героям. Но ты не дай себя этим одурачить. Я в такой ярости, что, кажется, все бы уничтожил вокруг, но никогда я еще не был столь беспомощен».

«Люди подыхают от голода, лютого холода, смерть здесь просто биологический факт, как еда и питье. Они мрут, как мухи, и никто не заботится о них, и никто их не хоронит. Без рук, без ног, без глаз, с развороченными животами они валяются повсюду. Об этом надо сделать фильм, чтобы навсегда уничтожить легенду «о прекрасной смерти». Это просто скотское издыхание, но когда-нибудь оно будет поднято на гранитные пьедесталы и облагорожено в виде «умирающих воинов» с перевязанными бинтом головами и руками.

"Напишут романы, зазвучат гимны и песнопения. В церквах отслужат мессу. Но с меня довольно"

Напишут романы, зазвучат гимны и песнопения. В церквах отслужат мессу. Но с меня довольно, я не хочу, чтобы мои кости гнили в братской могиле. Не удивляйтесь, если некоторое время от меня не будет никаких известий, потому что я твердо решил стать хозяином собственной судьбы».

«Ну вот, теперь ты знаешь, что я не вернусь. Пожалуйста, сообщи об этом нашим родителям как можно осторожнее. Я в тяжелом смятении. Прежде я верил и поэтому был сильным, а теперь я ни во что не верю и очень слаб. Я многого не знаю из того, что здесь происходит, но и то малое, в чем я должен участвовать, – это уже так много, что мне не справиться. Нет, меня никто не убедит, что здесь погибают со словами «Германия» или «Хайль Гитлер». Да, здесь умирают, этого никто не станет отрицать, но свои последние слова умирающие обращают к матери или к тому, кого любят больше всего, или это просто крик о помощи. Я видел сотни умирающих, многие из них, как я, состояли в гитлерюгенд, но, если они еще могли кричать, это были крики о помощи, или они звали кого-то, кто не мог им помочь».

«Я искал Бога в каждой воронке, в каждом разрушенном доме, в каждом углу, у каждого товарища, когда я лежал в своем окопе, искал и на небе. Но Бог не показывался, хотя сердце мое взывало к нему. Дома были разрушены, товарищи храбры или трусливы, как я, на земле голод и смерть, а с неба бомбы и огонь, только Бога не было нигде. Нет, отец, Бога не существует, или он есть лишь у вас, в ваших псалмах и молитвах, в проповедях священников и пасторов, в звоне колоколов, в запахе ладана, но в Сталинграде его нет… Я не верю больше в доброту Бога, иначе он никогда не допустил бы такой страшной несправедливости. Я больше не верю в это, ибо Бог прояснил бы головы людей, которые начали эту войну, а сами на трех языках твердили о мире. Я больше не верю в Бога, он предал нас, и теперь сама смотри, как тебе быть с твоей верой».

"Десять лет назад речь шла о бюллетенях для голосования, теперь за это надо расплачиваться такой «мелочью», как жизнь"

«Для каждого разумного человека в Германии придет время, когда он проклянет безумие этой войны, и ты поймешь, какими пустыми были твои слова о знамени, с которым я должен победить. Нет никакой победы, господин генерал, существуют только знамена и люди, которые гибнут, а в конце уже не будет ни знамен, ни людей. Сталинград – не военная необходимость, а политическое безумие. И в этом эксперименте ваш сын, господин генерал, участвовать не будет! Вы преграждаете ему путь в жизнь, но он выберет себе другой путь – в противоположном направлении, который тоже ведет в жизнь, но по другую сторону фронта. Думайте о ваших словах, я надеюсь, что, когда все рухнет, вы вспомните о знамени и постоите за него».

«Освобождение народов, что за ерунда! Народы останутся теми же, меняться будет только власть, а те, кто стоит в стороне, снова и снова будут утверждать, что народ надо от нее освободить. В 32-м еще можно было что-то сделать, вы это прекрасно знаете. И то, что момент был упущен, тоже знаете. Десять лет назад речь шла о бюллетенях для голосования, а теперь за это надо расплачиваться такой «мелочью», как жизнь».