О чем писали домой красноармейцы и солдаты вермахта во время битвы на Волге

«Надеюсь, что скоро тут все кончится. Приходится терпеть, мы ничего не можем изменить...» «Идут упорные бои с противни­ком. Недалек тот час, когда мы погоним его назад!»

Эти строчки из солдатских писем написаны примерно в одно и то же время, в одном и том же месте - зимой 1942/43 годов в Сталинграде. Но какая разница в настроении авторов! Один пребывает в унынии, и воля его практически пода­влена, второй уверен в своей победе. Откуда такое отличие? Первое письмо из Сталинграда написано немецким солдатом, а второе - красноармейцем.

Письма, которые хранятся в фондах музея-заповедника «Сталинградская битва», сегод­ня могут рассказать многое. А ведь послания немцев из «кот­ла» могли быть утрачены на­всегда! Захваченную в качестве трофея переписку после окон­чания войны приказали сжечь, и работникам музея пришлось совершить своего рода про­фессиональный подвиг, чтобы спасти из огня часть писем вра­жеских солдат. Теперь по этим строчкам можно судить о бое­вом духе солдат в Сталинграде по обеим сторонам передовой.

«Благодарите бога за каждый дарованный день»

Застрявшие в Сталинграде немцы понимали, что конец близок, они тосковали по дому, родным и близким и жалова­лись на нечеловеческий быт среди промерзших развалин.

«Я думаю о доме, и у меня раз­рывается сердце. Так здесь все пло­хо и безнадежно... Голод, холод и к тому же вши и грязь. День и ночь нас бомбят советские летчики, и артиллерийский огонь почти

не прекращается... - писал домой ефрейтор Калига Бруно. - Все мне представляется бессмысленным и нелепым... Я уже растерял весь свой юмор и мужество. Если из-за этого письма я предстану перед военным судом и буду расстре­лян, это будет как избавление от страданий. Будьте добры и любите друг друга. Благодарите бога за каждый дарованный вам день...»

А вот еще один листок, ис­писанный мелким почерком на немецком:

«В начале недели я потерял твое обручальное кольцо, навер­ное, снимал перчатку и стянул кольцо. Оно всегда было немного велико, а за это время я еще сильно похудел. Лишь утром обнаружил потерю, я искал его, но в таком высоком снегу это бесполезно...» - писал солдат по имени Вилли.

«Наши ребята гоняют фрицев!»

Осенью 1942 года, когда про­тивник вышел к Волге, окружив Сталинград, положение Крас­ной армии было катастрофиче­ским. Казалось, еще несколько вражеских атак и город будет сдан, но красноармейцы были полны решимости отстоять твердыню.

«Я жив, здоров, чувствую себя замечательно. Дела на нашем участке фронта идут хорошо. Наши ребята гоняют фрицев, да и вообще, масло их мы уже ели, табак курили из их же трубок, са­поги их тоже носим и бьем их за­частую из их же автоматов. Так что дела у нас идут. У фрицев, правда, преобладает авиация. Вот этим они пока и держатся, а если бы не это, им здесь пришел бы давно уж конец. Ну, ничего, они и так скоро начнут смазы­вать пятки...» - писал родным разведчик 115-й отдельной стрелковой бригады 62-й ар­мии Евгений Лазуренко. Пись­мо датировано 7 сентября 1942 года - днем, когда о ноябрьском контрнаступлении под Сталин­градом в войсках еще никто и не думал, а войска вермахта, наступая, прорвали оборону частей 62-й армии в районе по­селка Гумрак.

А вот, что пишет домой на­чальник узла связи 8-й воздушной армии Евгений Инденбаум: «Здоров и невредим. А если когда-нибудь и придется голову сложить, то это не первая и не последняя жизнь, отданная на за­щиту свободы нашей Родины, за счастье наших жен и детей. Вой­на требует жертв и нужно всегда быть готовым к тому, чтобы и свою жизнь отдать...» Пись­мо написано 3 октября 1942 года. «Только за последний месяц в боях над городом сбито свыше 800 самолетов противника. Мы перемалываем живую силу и тех­нику врага...» - сообщает род­ным Евгений Петрович, вселяя в них уверенность в неизбежной победе.

«Деремся отчаянно, деремся так, чтобы завоевать гвардей­ское знамя. Как говорят, смелого пуля боится. Смелый умирает один раз, а трус несколько раз...» Это уже из письма Марионеллы (Гули) Королевой - 20-летнего санинструктора 780-го стрел­кового полка 214-й стрелковой дивизии 24-й армии - напи­санного 10 сентября 1942 года. Через два месяца она погибнет, поднимая товарищей в атаку у поселка Паньшино..,

Сталинградская битва ста­ла трагедией и для советского, и для немецкого народов. Ведь в ней полегло около 2 млн. че­ловек, и радость победы не мо­жет унять скорбь по погибшим воинам. Письма с фронта, кото­рые мы читаем сегодня, говорят о том, что даже во время самой кровавой и жестокой битвы солдаты обеих воюющих сторон хотят одного - мира.

Елена Бобылева, заведующая информационно­-издательским отделом музея-заповедника «Сталинградская битва»

Письмо участника Сталинградской битвы комиссара Н.Ф. Стафеева своей жене: "Ты пишешь, что бы я берег свою жизнь. Что тебе на это ответить? Я считаю, что каждый из нас, кто до сих пор остался в живых и находится на полях битв Отечественной войны, хочет жить и спасти жизнь для будущего. Да, каждый из нас хочет жить, дышать, ходить по земле, видеть небо над головой, каждый хочет увидеть победу, прижать к шершавой шинели кудрявую головку дочурки, встретить горячий поцелуй своей жены. Но наша жизнь срослась с жизнью родины. Её судьба - наша судьба, её гибель - наша гибель, её победа - наша победа. Я тоже очень люблю жизнь и потому борюсь за неё. Но за настоящую, а не за рабскую, моя дорогая... За счастье моей дочурки, за счастье моей Родины, за наше с тобой счастье. Я люблю жизнь, но щадить её не буду, смерти не испугаюсь. Буду жить как воин и умирать как воин. За такую жизнь как наша и умереть не страшно. Это не смерть, а бессмертие. И я тебе клянусь, дорогая, я не дрогну в бою! Раненый не покину строй. Окружённый врагом живым не сдамся. Нет в моём сердце сейчас ни страха, ни паники, ни жалости к врагу, только ненависть и месть. Вот так я понимаю жизнь".

В дни, когда завершался разгром окруженной 6-й немецкой армии Паулюса, завершалась Сталинградская битва, одним из последних немецких самолетов была вывезена почта. Самолет благополучно приземлился в Новочеркасске, почты было семь мешков, и все они были конфискованы немецким командованием. Одному из функционеров фашистского пропагандистского аппарата было поручено на основе этих писем написать документальное повествование о битве на Волге, и книга была написана и запрещена министром пропаганды как вредная для немецкого народа.
Оппозиционно относящихся к войне, не верящих, отвергающих войну оказалось свыше 60 процентов. Были сомневающиеся, индифферентные, одобряли войну в этих письмах 2,1 процента.

Нам говорят, что мы тут сражаемся за Германию, но очень немногие здесь верят, что нашей Родине нужны бессмысленные жертвы.

Курт Ханке восемь дней назад на маленькой улочке играл на рояле «Аппассионату». Да, не каждый день случается такое, чтобы рояль оказался прямо на улице. Дом взорвали, но инструмент, вероятно, пожалели, вытащили на улицу. <...> Я никогда не забуду этих минут. Одни его слушатели чего стоили! Жалко, что я не писатель, чтобы передать словами, как около сотни солдат сидели в шинелях, завернувшись в одеяла, стоял грохот разрывов, но никто не обращал внимания, — слушали Бетховена в Сталинграде, может быть, и не понимая его.

Освобождение народов, что за ерунда! Народы останутся теми же, меняться будет только власть, а те, кто стоит в стороне, снова и снова будут утверждать, что народ надо от нее освободить. В 32-м еще можно было что-то сделать, Вы это прекрасно знаете. И то, что момент был упущен, тоже знаете. Десять лет назад речь шла о бюллетенях для голосования, а теперь за это надо расплачиваться такой «мелочью», как жизнь.

В газетах появятся патетические слова, обведенные черной рамкой: вечная память героям. Но ты не дай себя этим одурачить.

Во мне нет страха, только сожаление о том, что доказать свое мужество я могу лишь гибелью за это бессмысленное, чтобы не сказать преступное, дело. Помнишь, как говорил X.: признать вину — значит искупить ее. Постарайся не слишком быстро забыть меня.

Мы статисты воплощенного безумия. Что нам от этой геройской смерти? Я раз двадцать на сцене изображал смерть, а вы сидели в плюшевых креслах, и моя игра казалась вам правдивой. И теперь очень страшно осознавать, как мало общего имела эта игра с реальной смертью. Смерть всегда изображалась героической, восхищающей, захватывающей, совершающейся во имя убеждения или великого дела. А как же выглядит реальность? Люди подыхают от голода, лютого холода, смерть здесь просто биологический факт, как еда и питье. Они мрут, как мухи, и никто не заботится о них, и никто их не хоронит. Без рук, без ног, без глаз, с развороченными животами они валяются повсюду. Об этом надо сделать фильм, чтобы навсегда уничтожить легенду «о прекрасной смерти». Это просто скотское издыхание, но когда-нибудь оно будет поднято на гранитные пьедесталы и облагорожено в виде «умирающих воинов» с перевязанными бинтом головами и руками.

Нет, меня никто не убедит, что здесь погибают со словами «Германия» или «Хайль Гитлер». Да, здесь умирают, этого никто не станет отрицать, но свои последние слова умирающие обращают к матери или к тому, кого любят больше всего, или это просто крик о помощи. Я видел сотни умирающих, многие из них, как я, состояли в гитлерюгенд, но, если они еще могли кричать, это были крики о помощи, или они звали кого-то, кто не мог им помочь. Фюрер твердо обещал вызволить нас отсюда, его слова нам зачитывали, и мы им твердо верим. Я и сегодня еще верю в это, потому что надо хоть во что-нибудь верить. Если это окажется неправдой, то во что же мне верить? Тогда я не хочу ждать ни весны, ни лета, ничего, что приносит радость. Оставь мне эту веру, дорогая Грета, я всю свою жизнь или по крайней мере восемь лет верил в фюрера и в его слово... Это ужасно, с какими сомнениями здесь относятся к его словам, и стыдно, что нечего возразить. Если то, что нам обещают, не будет выполнено, значит, Германия погибла, потому что в таком случае никто не будет верен своему слову. О, эти сомнения, эти ужасные сомнения, если бы можно было поскорее от них избавиться!

Я не верю больше в доброту Бога, иначе он никогда не допустил бы такой страшной несправедливости. Я больше не верю в это, ибо Бог прояснил бы головы людей, которые начали эту войну, а сами на трех языках твердили о мире.

И вот сидишь ты в подвале, топишь чьей-то мебелью, тебе только двадцать шесть, и вроде голова на плечах, еще недавно радовался погонам и орал вместе с вами «Хайль Гитлер!», а теперь вот два пути: либо сдохнуть, либо в Сибирь. Но самое скверное даже не это, а то, что понимаешь: все это совершенно бессмысленно — вот от чего кровь в голову бросается.

Идиотская ситуация. Можно сказать, дьявольски трудная. И совершенно неясно, как из нее выбраться. Да это и не мое дело. Мы же по приказу наступали, по приказу стреляли, по приказу пухнем с голодухи, по приказу подыхаем и выберемся отсюда тоже только по приказу. Мы б уже давно могли выбраться, да наши стратеги никак между собой не договорятся. И очень скоро будет поздно, если уже не поздно. Но скорее всего нам еще раз придется выступить по приказу. И почти наверняка в том же направлении, что намечалось первоначально, только без оружия и под другим командованием.

...Какое несчастье, что началась эта война! Сколько прекрасных деревень она разорила, разрушила. И поля всюду не вспаханы. Но страшнее всего, что столько людей погибло. И теперь все они лежат во вражеской земле. Какое это огромное горе! Но радуйтесь, что война идет в далекой стране, а не на нашей любимой немецкой Родине. Туда она не должна прийти, чтобы горе не стало еще большим. Вы должны быть благодарны, должны на коленях благодарить за это Господа Бога. Мы тут стоим стражей па берегу Волги. Ради вас и нашей Родины. Если мы уйдем отсюда, русские прорвутся и все уничтожат. Они очень жестоки и их много миллионов. Русскому мороз нипочем. А мы страшно мёрзнем.

Вспомни слова, сказанные тобою 26 декабря: «Ты добровольно стал солдатом и помни, что в мирной жизни легко было стоять под знаменем, но очень трудно высоко нести его в войну. Ты должен быть верен этому знамени и с ним победить». В этих словах вся твоя позиция последних лет. Ты будешь потом вспоминать о них, потому что для каждого разумного человека в Германии придет время, когда он проклянет безумие этой войны, и ты поймешь, какими пустыми были твои слова о знамени, с которым я должен победить. Нет никакой победы, господин генерал, существуют только знамена и люди, которые гибнут, а в конце уже не будет ни знамен, ни людей. Сталинград — не военная необходимость, а политическое безумие. И в этом эксперименте ваш сын, господин генерал, участвовать не будет! Вы преграждаете ему путь в жизнь, но он выберет себе другой путь — в противоположном направлении, который тоже ведет в жизнь, но по другую сторону фронта.

И зачем я в сентябре, когда осколок попал в руку, не дал отправить себя на Родину? Хотел обязательно здесь быть, когда возьмут Сталинград. Потом я очень часто жалел об этом безумном шаге. <...> Фрейлейн Ханна, считайте, что это мое последнее письмо. Будьте счастливы, а наша надежда на встречу погибнет в этой бессмысленной бойне.

Сталинград — хороший урок для немецкого народа, жаль только, что те, кто прошел обучение, вряд ли смогут использовать полученные ими знания в дальнейшей жизни. А результаты надо бы законсервировать. Я — фаталист, и личные мои потребности настолько скромны, что я в любой момент, когда первый русский появится здесь, смогу взять рюкзак и выйти ему навстречу. Я не буду стрелять. К чему? Чтобы убить одного или двух людей, которых я не знаю? И сам я не застрелюсь. Зачем? Что, я этим принесу какую-нибудь пользу, может быть, господину Гитлеру? Я за те четыре месяца, что нахожусь на фронте, прошел такую школу, которую, наверняка, не получил бы, даже прожив сто лет.

Я проехал мимо дымящегося железа. Из люка висело тело, головой вниз, ноги заклинило и они горели. Но тело жило, доносились стоны. Вероятно, боли были чудовищные. И не было никакой возможности его освободить. А даже если бы такая возможность была, он все равно через несколько часов умер бы в ужасных мучениях. Я застрелил его, и при этом по щекам у меня текли слезы. И вот уже три ночи подряд я плачу над погибшим русским танкистом, которого я убил.

...Я хотел написать тебе длинное письмо, но мысли мои рассыпаются, как дома под артиллерийским обстрелом. У меня еще десять часов впереди, а потом я должен отправить это письмо. Десять часов — это много, когда приходится ждать, но очень мало, когда любишь. С нервами у меня все в порядке. Вообще-то я тут, на Востоке, совершенно вылечился — ни простуд, ни насморков, — это единственное добро, которое принесла мне война. Нет, пожалуй, она подарила мне еще одну вещь: я понял, что люблю тебя. <...> Пока есть берега, всегда будут существовать мосты, и мы должны иметь мужество вступать на эти мосты. Один такой мост ведет к тебе, другой в вечность, и это для меня в конечном итоге одно и то же. На этот последний мост я вступлю завтра, это литературное выражение должно обозначать смерть, но ты знаешь, что я любил называть вещи описательно, просто из любви к слову и к звуку. Протяни мне свою руку, чтобы дорога не была так трудна.

Классный час был разработан к 70-й годовщине Победы в Сталинградской битве. Классный час содержит материалы писем советских солдат, воевавших под Сталинградом, и девочки, погибшей в фашистском плену. Рекомендуется проводить данный классный час в 10-11-х класс.

Скачать:

Предварительный просмотр:

Классный час «Сталинград. Письма с фронта».

Цели классного часа:

1. воспитание патриотизма на примере героического подвига героев Сталинградской битвы;
2. привитие бережного отношения к историческому наследию народа;
3. повышение интереса к изучению истории Сталинградской битвы и истории России в целом;
4. повышение интереса к изучению истории родной семьи через пример писем героев-фронтовиков.

Оборудование для классного часа : компьютер с аудиоколонками, мультимедийный проектор, мультимедийный экран.

Краткие рекомендации: классный час рассчитан на обучающихся старших классов, так как содержит выдержки из писем с фронта, имеющие сильную эмоциональную составляющую. Одним из главных методов является воздействие на эмоциональную сторону личности подростка. Классный час проводится самим классным руководителем или обучающимися, способными ярко и эмоционально донести информацию и дух писем фронтовиков.

Ход классного часа

Добрый день! Сегодня мы с вами собрались, чтобы окунуться в страшное время Сталинградской битвы, наполненной сколь героическими моментами, столь и ужасными и трагическим человеческими потерями. Но я вам предлагаю сегодня не просто послушать информацию или посмотреть фильм о Сталинградской битве, а выслушать самих участников битвы, понять их эмоции и нарисовать образ происходящего в те страшные месяцы. Именно поэтому наш классный час называется «Сталинград. Письма с фронта» [Слайд № 1] .

22 июня 1941 года вероломно, без объявления войны, фашистская Германия напала на Советский Союз. В первые дни войны, принявшая на себя атаки немцев Белоруссия потеряла огромное количество людей, военной техники. И только в конце первого дня войны советские войска начали продвижение к сложившемуся фронту, когда стратегическая инициатива была полностью на стороне фашистов. Огромные человеческие потери, человеческие трагедии сопровождали продвижение гитлеровцев на восток. Каждый город, каждая деревня стали оплотом сопротивления. Каждая семья на себе почувствовала боль утраты близких. Каждый советский гражданин встал грудью на защиту Родины.

К концу 1941 года немцы вышли к Москве. Ценой жесточайших и невосполнимых потерь советским солдатам удалось отбить атаки фашистов на столицу. И уже в декабре перейти в контрнаступления, отбросив врага на дальние подступы. Поражение под Москвой стало первым серьезным поражением фашистской армии. [включается произведение А. Александрова и В. Лебедева-Кумача «Священная война», которая может сопровождаться фотографиями военных лет].

Гитлер, между тем, не отказался от цели захвата сердца Советского государства. Но, завязнув, в позиционных боях, решил идти на Москву в обход, пополнив запасы продовольствия и топлива на Кавказе. Главным форпостом на этом направлении стал Сталинград. Падение Сталинграда открывало бы дорогу на Кавказ.

В этих условиях к Сталинграду стягивались все новые советские войска [Слайд № 2] .

«Мои дорогие! Завтра выступаем в поход к фронту. Что бы ни случилось, помни, Таня, что наших детей ты должна воспитать в свирепой ненависти к фашизму, разрушившему тысячи семейств, в том числе и нашу, ограбившему тысячи людей, в том числе и нас, убивающему и калечащему тысячи людей, в том числе и их папу, издевающемуся над нашей Родиной и народом. Это мое непреклонное последнее желание и завещание – на тот случай, если я не вернусь. Но я хочу победить и вернуться…»

Многие солдатами становились сразу после окончания школы или до ее окончания. Многие оказались под Сталинградом, впервые надев военную форму [Слайд № 3] .

«Дорогая Танюша и детки! Я служу в полковой артиллерии при стрелковом полку. Живется хорошо. Мы получаем 800 граммов хлеба, ежедневно сахар к чаю и часто селедку, которой я прямо объедаюсь, ведь с начала войны не приходилось ее покушать. Служба нетрудная, но требует большой внимательности. Я нахожусь в огневом расчете при орудии, подучиваюсь, чтобы в будущем стать наводчиком…
Читая газеты, интересуйся боевыми делами наших славных артиллеристов. У нас в батарее есть трое награжденных медалями За боевые заслуги и отвагу, а наш комиссар награжден орденом Красной Звезды. Начальство хорошее – все культурные и умные люди, помогающие мне втянуться в военное русло. А командир нашей батареи простой в общении, доступный каждому бойцу, но требовательный и строгий в делах службы и, говорят, отчаянный в бою. Я еще в бою не был, но под обстрелом уже был, и должен тебе сказать, мне нисколько не было страшно.
У меня накопилось столько злобы и ненависти к врагам, разрушившим наш край, дом и семью, заставившим потерять имущество и расстаться с родными, что во мне выросло могучее желание мстить врагам, мстить хладнокровно и обдуманно.
Мне не страшны раны, боль, труд и смерть, но я обдумываю, как побольше уничтожить врагов раньше, чем они меня выведут из строя. Я старательно изучаю артиллерийское дело – надо бить фрицев умело, овладевши военной квалификацией.
Видел я села, где зимовали фрицы, видел сожженные хаты, испорченные дома и сараи, изрытые окопами огороды, наслушался рассказов жителей о делах подлых фашистов, бывал в их блиндажах, видел танки, оружие и другое вооружение, отбитое как трофеи. Все, что пишут о фашистских зверствах – правда.
У вас в тылу, я знаю, часто считают газетными преувеличениями описания оккупации, но уверяю, жить при немцах нельзя. Старайтесь в колхозах побольше вырастить хлеба и других продуктов, помогайте крепить оборону, а мы на фронте не подведем.
Обнимаю и крепко целую вас, мои дорогие, передайте привет всем родным. Жду с нетерпением ваших писем. Твой Шура». (Письмо с фронта А.И.Шапошникова жене Татьяне) [Слайд № 4]

17 июля 1942 года немецкие войска вторглись в пределы Сталинградской области. Начались бои на дальних подступах к городу. Они продолжались до 10 августа. За три недели наступления противник продвинулся на 60-70 км. Темп продвижения был 3-4 км в сутки. Советские 21-я и 63-я Армии перешли в контрнаступление, форсировали Дон и захватили плацдарм, но сил для развития успеха не хватило.

В такой тяжелой ситуации советские солдаты не забывали о семье. Наверное, только это и согревало, заставляло идти в бой, отбивать все новые и новые атаки. Защитить родных – вот главная задача! [Слайд № 5]

«Дорогая моя Масенька! Милые детки Неля и Алик! Поздравляю вас с праздником 25-летия Октябрьской революции! Вспоминал, как мы проводили этот день в прошлом году на хуторе в эвакуации. Как нас заносил снег ночью при подъезде к этому хутору. Трудное было время, но мы были все вместе. Да, печальный год мы пережили, но я твердо убежден, что 26-ю годовщину мы будем встречать при иных, лучших обстоятельствах. Масенька моя славная, не убивайся и не горюй напрасно – я твердо знаю, что ты выдержишь все трудности и убережешь наших малышей для будущей счастливой жизни. Я надеюсь на тебя. Мое же дело – отомстить подлым негодяям за все злодейства… Я буду писать хоть коротенькие письма, чтобы ты знала, что я жив и здоров и помню о вас, мои дорогие…». [видеоролик «Руины», рассказывающий о самой массированной бомбежке Сталинграда 23 августа 1942 года].

В сентябре 1942 года фашисты прорвали оборону советских армий и ворвались в Сталинград. Начались длительные позиционные бои. Сражения шли за каждый дом и улицу. Напряжение сил защитников было нечеловеческим. Многие сталинградцы не успели эвакуироваться и сами стали защитниками города. Но и тем, кто эвакуировался, приходилось тяжело. Многих мирных жителей угнали в рабский плен. Но даже там, в плену, они не забывали о родных, о Родине, внутренне противостояли фашистской напасти. Вот письмо 15-летней девочки, попавшей в плен [Слайд № 6] :

«Дорогой, добрый папенька!
Пишу я тебе письмо из немецкой неволи. Когда ты, папенька, будешь читать это письмо, меня в живых не будет. И моя просьба к тебе, отец: покарай немецких кровопийц. Это завещание твоей умирающей дочери.
Несколько слов о матери. Когда вернешься, маму не ищи. Ее расстреляли немцы. Когда допытывались о тебе, офицер бил ее плеткой по лицу. Мама не стерпела и гордо сказала, вот ее последние слова: «Вы, не запугаете меня битьем. Я уверена, что муж вернется назад и вышвырнет вас, подлых захватчиков, отсюда вон». И офицер выстрелил маме в рот...
Папенька, мне сегодня исполнилось 15 лет, и если бы сейчас ты встретил меня, то не узнал бы свою дочь. Я стала очень худенькая, мои глаза ввалились, косички мне остригли наголо, руки высохли, похожи на грабли. Когда я кашляю, изо рта идет кровь - у меня отбили легкие.
А помнишь, папа, два года тому назад, когда мне исполнилось 13 лет? Какие хорошие были мои именины! Ты мне, папа, тогда сказал: «Расти, доченька, на радость большой!» Играл патефон, подруги поздравляли меня с днем рождения, и мы пели нашу любимую пионерскую песню.
А теперь, папа, как взгляну на себя в зеркало - платье рваное, в лоскутках, номер на шее, как у преступницы, сама худая, как скелет,- и соленые слезы текут из глаз. Что толку, что мне исполнилось 15 лет. Я никому не нужна. Здесь многие люди никому не нужны. Бродят голодные, затравленные овчарками. Каждый день их уводят и убивают.
Да, папа, и я рабыня немецкого барона, работаю у немца Шарлэна прачкой, стираю белье, мою полы. Работаю очень много, а кушаю два раза в день в корыте с «Розой» и «Кларой» - так зовут хозяйских свиней. Так приказал барон. «Русс была и будет свинья»,- сказал он. Я очень боюсь «Клары». Это большая и жадная свинья. Она мне один раз чуть не откусила палец, когда я из корыта доставала картошку.
Живу я в дровяном сарае: в комнату мне входить нельзя. Один раз горничная полька Юзефа дала мне кусочек хлеба, а хозяйка увидела и долго била Юзефу плеткой по голове и спине.
Два раза я убегала от хозяев, но меня находил ихний дворник. Тогда сам барон срывал с меня платье и бил ногами. Я теряла сознание. Потом на меня выливали ведро воды и бросали в подвал.
Сегодня я узнала новость: Юзефа сказала, что господа уезжают в Германию с большой партией невольников и невольниц с Витебщины. Теперь они берут и меня с собою. Нет, я не поеду в эту трижды всеми проклятую Германию! Я решила лучше умереть на родной сторонушке, чем быть втоптанной в проклятую немецкую землю. Только смерть спасет меня от жестокого битья.
Не хочу больше мучиться рабыней у проклятых, жестоких немцев, не давших мне жить!..
Завещаю, папа: отомсти за маму и за меня. Прощай, добрый папенька, ухожу умирать. Твоя дочь Катя Сусанина.
Мое сердце верит: письмо дойдет».

Именно такие письма еще больше раздували в сердцах и душах праведный огонь борьбы и стремление избавить Родину от фашистского нашествия [Слайд № 7] .

«Тяжелый камень лег на сердце и не могу плакать, а так хочется. Ужасно, когда теряешь в бою товарища, но неизмеримо, когда теряешь ребенка, за жизнь которого столько ты перемучилась. Я еще не могу освоиться с мыслью, что Олежонка нет. Вся наша эвакуация – и он в центре всех забот… Ты права, надо не убиваться и горевать, а ненавидеть и бороться. Они, проклятые, лишили нас крова и заставили покинуть родные места. Ты с двухнедельным малышом на руках пешком пошла из села. Незабываемо это и не прощаемо.
Мы не одни. Тысячи семей в это же самое время оплакивают близких, погибших от коричневой чумы. За все отплачу и отплачиваю уже, дорогая. Славно достается фрицам и их румынским прихвостням от нашей артиллерии. И приближается час расплаты. Ты не смотри на карту, что они много заняли, тем дольше им будет удирать, только навряд ли их много удерет.
Уже недалеко до разгрома врага. Уже переломный момент, кризис подошел. Дальше будет нелегко воевать, но более успешно. Сейчас армия не та, что была 3 месяца назад – и мы не те. У нас такая злость и ненависть, что это нас ведет на подвиги, а военное уменье помогает нам крепче держаться за оружие.
Сейчас у нас успех за успехом на нашем участке фронта. Но я это все опишу тебе в другой раз, сейчас у меня несвязно получится. Да к тому же немцы контратакуют, хотят отбить то, что мы у них заняли. Это значит, что отобьем их контратаки и еще продвинемся вперед – еще освободим кусок родной земли…
Целую деток. Пусть Неля напишет мне письмо. Твой Шура». (Письмо с фронта А.И.Шапошникова жене Татьяне).

Письма солдат вермахта показывают всю эволюцию сознания «избранной расы» от восприятия Второй Мировой как «туристической прогулки по миру» до ужаса и отчаяния последних дней в окружении под Сталинградом. Эти письма никого не оставляют равнодушными. Хотя эмоции, вызванные ими, могут быть неоднозначны.

Письмо первое. Начало Сталинградской битвы. Немецкое наступление

«Дорогой дядя! Сначала я хочу сердечно поздравить тебя с повышением и пожелать тебе дальнейшей солдатской удачи. Может, ты уже знаешь о нашей теперешней судьбе; она не в розовых красках, но критическая отметка, наверное, уже пройдена. Каждый день русские устраивают тар - тарарам на каком-нибудь участке фронта, бросают в бой огромное количество танков, за ними идет вооруженная пехота, но успех по сравнению с затраченными силами невелик. Все их попытки разбиваются об упорную волю к борьбе и неутомимую силу в обороне на наших позициях. Это просто не описать, что совершает наша превосходная пехота каждый день. Это высокая песнь мужества, храбрости и выдержки. Скоро наступит перелом - и будет полный успех. С наилучшими пожеланиями, Альберт».

«Здравствуй дядя. Утром я был потрясен прекрасным зрелищем: впервые сквозь огонь и дым увидел я Волгу, спокойно и величаво текущую в своем русле… Почему русские уперлись на этом берегу, неужели они думают воевать на самой кромке? Это же безумие!».

«Мы надеялись, что до Рождества вернемся в Германию, что Сталинград в наших руках. Какое же великое заблуждение! Сталинград – это ад, дядя! Этот город превратил нас в толпу бесчувственных мертвецов.… Каждый день мы атакуем. Но даже если утром мы продвигаемся на двадцать метров, вечером нас отбрасывают назад.… Русские не похожи на людей, они сделаны из железа, они не знают усталости, не ведают страха. Матросы, на лютом морозе, идут в атаку в тельняшках. Физически и духовно один русский порой может быть сильнее целого отделения!».

Письмо четвертое. Январь 1943 года

«Дорогой дядя. Русские снайперы и бронебойщики, несомненно, – ученики Бога. Они подстерегают нас и днем и ночью, и не промахиваются. Пятьдесят восемь дней мы штурмовали один - единственный дом. Один единственный дом! Напрасно штурмовали… Никто из нас не вернется в Германию, если только не произойдет чуда… Время перешло на сторону русских».

Письмо пятое. Последнее

«Мы в полном окружении. И я должен признать. По здравому размышлению, поведение русских даже в первом бою разительно отличалось от поведения поляков и союзников. Даже оказавшись в кольце окружения, русские оборонялись и не помышляли об отступлении. Теперь же, поменявшись местами, Сталинград для нас окончательно стал адом. Мне пришлось выкапывать товарищей, которые поодиночке были захоронены здесь восемь недель назад. Хотя мы дополнительно получаем вино и сигареты, я бы предпочел работать на рабской каменоломне. Сначала была бравада, потом сомнения, спустя несколько месяцев испуг, а теперь осталась лишь животная паника»...

Письма немецких солдат с Восточного фронта

«Нет, отец, боюсь что Бога более не существует, или он есть лишь у вас, в ваших молитвах и псалмах. В проповедях священников он вероятно тоже присутствует, может он быть и в звоне колоколов, запахе ладана, или пастырских словах, но в Сталинграде его нет и в помине. Пишу тебе сидя в подвале, растапливая огонь чьей-то мебелью. Мне только двадцать шесть, и еще недавно я радовался погонам и орал вместе с вами «Хайль Гитлер!». Теперь отец, у меня лишь два пути: либо сдохнуть прям здесь, либо попасть в лагеря Сибири»…

«Сталинград - хороший урок для всего немецкого народа, жаль только, что те, кто прошел это обучение Россией, вряд ли смогут использовать полученные знания во вне»…

«Русские не похожи на людей, они сделаны из железа. Порой кажется, что никто из них не знает усталости, и не ведает страха. Матросы, на лютом морозе, идут в атаку в одних нательных тельняшках. Физически и духовно один русский солдат порой сильнее целой роты немецкого форсирования»…

«Русские снайперы и бронебойщики - несомненно ученики Бога. Они подстерегают нас и днем и ночью. 58 дней мы штурмовали один – единственный дом. Один единственный! И напрасно штурмовали… Никто из нас не вернется в Германию, если только не произойдет чудо. А в чудеса я больше не верю. Успех перешел на сторону врага»…

«Я разговаривал утром с обер - вахмистром В. Он говорит, что борьба во Франции была более для нас сплоченной. Французы честно капитулировали сразу же, как только поняли, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Русские же, даже если это безрезультатно, продолжают бороться... Во Франции или Польше солдаты бы уже давно сдались, считает и вахмистр Г., но здесь русские продолжают фанатично бороться»...

«Любовь моя, Цилла. Это, право говоря странное письмо, которое никакая почта не пошлёт никуда. Посему я решил отправить его со своим раненым собратом. Ты его знаешь – это Фриц Заубер... Каждый день здесь приносит нам большие жертвы. Мы теряем наших людей, а конца этой войны так и не видно. Наверное, не увидеть и мне его, я не знаю. Что со мной будет завтра? Не ответит никто. Я уже потерял все надежды возвратиться домой и остаться целым. Думаю, что каждый немецкий солдат найдёт себе здесь мерзлую могилу. Эти снежные бури и необъятные поля, занесённые снегом, наводят на меня смертельный ужас. Русских просто невозможно победить…»

«Мы полагали, что война закончится к концу этого года, но, как видно, дело обстоит иначе, или и вовсе наоборот… Я думаю, что в отношении русских мы смертельно просчитались»...

«…Находимся в 90 км от Москвы, и это стоило нам невероятных усилий. Русские оказывают безумное сопротивление, обороняя Москву... Пока мы войдем в нее, будут ещё жесточайшие битвы. Многие, кто об этом ещё и не думает, должны будут погибнуть в этой войне... В этом походе многие жалели, что Россия – это не Польша и не Франция, и нет врага более сильного, чем русские. Если пройдёт ещё полгода в такой борьбе – то мы пропали...»

«Сейчас находимся у автострады Москва – Смоленск, неподалёку от чертовой столицы... Русские сражаются ожесточённо и яростно за каждый метр своей земли. Никогда ещё бои не были такими жестокими и тяжелыми. Многие из нас не увидят более своих родных...»

«Вот уже более трёх месяцев я нахожусь в России и многое пережил. Да, дорогой брат, иногда прямо душа уходит в пятки, когда находишься от проклятых русских в каких-нибудь ста шагах...»

Из дневника генерала Блюментрита:

«Многие из наших руководителей сильно недооценивали этого противника. Подобное произошло отчасти потому, что они не знали русского народа, и тем более русского характера. Некоторые наши военачальники в течение всей Первой мировой войны находились на Западном фронте и никогда не воевали на Восточном. Вероятно поэтому они не имели ни малейшего представления о географических условиях России и стойкости русских солдат. Они подписали нам смертный приговор, тем, что игнорировали неоднократные предостережения видных военных деятелей по России... Поведение русских войск, даже в этом первом сражении (за Минск) поразительно отличается от поведения поляков и войск западных союзников в условиях поражения. Даже будучи окруженными, истощенными, и лишенными шансов на борьбу, русские никогда не отступают. Мы не сможем быстро продвинутся вперед. Блицкриг потерян»..

Лейтенант К. Ф. Бранд:

- «Из борьбы против русской земли и против русской природы едва ли немцы смогут выйти победителями. Сколько детей, сколько женщин, и все вокруг приносит плоды, несмотря на войну и грабежи, несмотря на разрушение и смерть! Здесь мы боремся не против людей, а против самой природы. При этом я снова вынужден признаваться сам себе, что эта страна с каждым днём становится мне всё милее».

Пастор Г. Голлвицер:

- «Я знаю, как рискованно описывать нашумевшего «русского человека», это неясное видение философствующих и политиканствующих литераторов, которое очень пригодно для того, чтобы его, как платяную вешалку, обвешивать всеми сомнениями. Вот только здесь на фронте, мы в отличие от всех этих персонажей понимаем, что «русский человек» не только литературная выдумка, хотя и здесь, как и всюду, люди различны и к общему знаменателю неприводимы, но еще и реальность, от которой порой стынет в жилах кровь».

А. Орме:

- «Они так многосторонни, что почти каждый из них описывает полный круг человеческих качеств. Среди них можно найти всяких, от жестокого грубияна до Святого Франциска Ассизского. Вот почему их нельзя описать несколькими словами. Чтобы описать русских, надо использовать все существующие эпитеты. Я могу о них сказать, что они мне нравятся, они мне не нравятся, я перед ними преклоняюсь, я их ненавижу, они меня трогают, они меня пугают, я ими восхищаюсь, и откровенно боюсь! Ясно одно, нас ждет совершенно другой от ожидаемого, финал этой кампании»...

К. Маттис:

- «Германия и Россия буквально олицетворяют собою несоизмеримость двух величин. Немецкое наступление на Восточный фронт, порой видится мне соприкосновением ограниченного с безграничным. Сталин является властелином евро - азиатской безграничности - это враг, с которым силам, наступающим из ограниченных, расчленённых наших пространств, справиться не возможно. Мы вступили в бой с врагом, которого мы, находясь в плену европейских жизненных понятий, вообще не понимали. В этом рок нашей стратегии, она, строго говоря, совершенно случайна, и потому обречена»…

Офицер Малапарт:

- «Брат мой, от народа, официально не признающего духовных ценностей, как будто нельзя было бы ожидать ни благородства, ни силы характера. Но русские сломали даже эти стереотипы. Как только они входят в контакт с западными людьми, они их коротко определяют словами «сухой народ» или «бессердечный народ». И ведь верно, весь эгоизм и материализм Запада заключен в этом определении - «сухой народ». В первые месяцы войны их деревенские женщины... спешили с едой для своих военнопленных. «О, бедные!» - приговаривали они. И при этом также приносили пищу для немецких конвоиров, сидящих в центре небольших скверов на скамейках вокруг белых статуй Ленина и Сталина, сброшенных в грязь. Они ненавидели нас, как вторженцев, но в то же время жалели, как людей и жертв начатой сверху войны... Господи, как же все изменилось. К 1943 году, я насмотрелся от собственных соотечественников таких зверств, что не могу описать их тебе словами. Изнасилования, убийства русских девушек, ни за что, стариков, детей, эксперименты в лагерях и работы до самой смерти, верь мне брат, именно после этого в русских что – то переключилось. Ты не поверишь, но они будто бы стали совершенно другой нацией полностью лишенной былого сострадания. Осознав, что мы не заслуживаем их человеческого отношения, они в тот же год стали неистовыми людьми. Будто бы вся их нация поднялась в едином порыве, чтобы вымести всех нас с их собственной территории. Закопать здесь навечно...

Я видел ту девушку, брат... Которая в 41-ом, выносила нам еду из дома. Она в партизанском отряде. Недавно ее поймали, страшно пытали, но она ни сказала им ничего. Пыталась перегрызть горло своему конвоиру. Что мы здесь делаем, на этой земле? И откуда в нашем народе взялось столько ненависти? Я скажу крамолу, брат мой и вряд ли ты получить хоть строчку из этого письма, но русский народ, особенно больших просторов, степей, полей и сёл, является одним из наиболее здоровых, радостных и умудрённых на нашей Земле. Он способен сопротивляться власти страха даже с согнутой спиной. В нём столько веры и древности, что из него, вероятно, может изойти самый справедливый порядок в мире»...

Не так давно, в Германии прошла современная фотовыставка: «Немецкие солдаты и офицеры в период Второй Мировой войны». Там, на черно-белых фотографиях из семейных немецких архивов изображены улыбающиеся офицеры вермахта в обнимку с француженками, итальянками, мулатками из Африки, гречанками. Потом идут фото с радостно встречающими их украинками в расписных рубашках, а потом... тишина. То есть географически, дальше солдаты должны были войти непосредственно на территорию Россию… Хочется спросить: а где же Сталинград?!. Где надписи на белом листе бумаги: «Дальше был Сталинград, в котором нас – освободителей, встречали точно также». Где фото Ростова, Воронежа, и прочих городов нашей страны? Нет?

Наверное для современных немцев это удивительно...

Руслан Хубиев (RoSsi BaRBeRa), ВЕЖЛИВАЯ РОССИЯ