Моё место под солнцем в черно-белых тонах
Оберегает в жизни тот кто на небесах
Определять своих среди загнанного стада
Чтоб прежде ты слышал взятая из жизни правда
Сугубо мои рифмы пустят с самого дна
Они о многом скажут, в них ты видишь себя.
кому не прет по жизни, кто не опускает глаз
Вы мне ближе по духу, так что строки для вас.
Кто то дорожит качеством, а я и реально кладу
Цени труд содержания, оберегай мечту.
Найдется много дерьма с палками в колеса
Ты будь верен себе, а достойный дождется.
Мы все не без греха, не стоит зарекаться
Надо раз серьезно рухнуть, чтоб высоко подняться.
Нет веры ни кому, по сути это так
Ведь среди близких нам так же водится брак
Нет в жизни того, от чего бы стоит зарекаться
Клади на пафос людей, но не вздумай равняться.
И в расписную в любовь не прыгай с головой
Помни, может зарасти однажды дорога домой.
Стоит им ценность оберегать близких людей
Судьба ни раз качнет, так что ты будь умнее
Господь может простить, но далеко не всех
Так быстро грусть души сменяет лютый смех
И пусть одна дана жизнь и не у всех шикарна
И роскошь прошлых лет ты не вернешь обратно.
И по среди мусора и взгляда с негативом
Этот трэк пропитан очень глубоким смыслом.

Вера умрет последней, дойди до конца.

Чем дальше жизнь, тем меньше близких остается
Отношения меркнут, тухнут с закатом солнца
Смеется тот кто смеется только за спиной
Перестал я отличать, кто свой, а кто чужой.
Попробуй приоткрой глаза, расширь сознание
Кто на верх залез, рукою машет, на свидание
Быть может паримся зря и зря упрямимся
Сжигая, через голову людей, мы богу кланяемся
Спасаемся, нами придуманною верой в бога
Пальцами тыкаем на тех кому и так жить плохо
Закончив снова, набираем ход в обратку
Вроде бы верим в бога, но говорим не правду.
Досадно, правда, да, и жизнь азартна
Кому то бонус в руки, кому в земле прохладно.
Нищая правда, что кому она нужна
На шее украшение носим в виде креста.
Потеряв брата из виду, приобретаешь врага
Топим друг друга без задней, наастрив врага
Родео, схватка, погас с красным флагом
За которым, клинок стальной, тореадор краток

И по-любому лишь один увидит восход солнца
Но на Кариде кровавой больше благородства

Не теряйся в мыслях, дорожи тем что есть
Пусть собьет с пути неприятная весть
В жизни больше суток, целиком твоя
Вера умрет последней, дойди до конца. My place in the sun in black and white
It protects life the one who is in heaven
Identify hunted among his flock
To you first heard the truth taken from life
Purely my rhymes will start up from the bottom
They say a lot in them you see yourself.
who are not rushing through life, who do not lower their eyes
You are closer to me in spirit, so that the line for you.
Someone appreciates quality and I actually put
Appreciate the work content, protects dream.
There will be a lot of shit with sticks in the wheels
You be true to himself, and a decent wait.
We are all not without sin, we should not renounce
It is necessary to seriously fail again, so high up.
No faith or anyone, in fact it is so
Indeed, among the closest to us as usual marriage
Not in life that from what would it cost to renounce
Put on the pathos of the people, but do not try to be.
And painted in love do not jump to the head
Remember, one can overgrown road home.
It is necessary to protect the value of their loved ones
Fate or just swing, so that you be smarter
God can forgive, but not all
So quickly replaced by sadness soul bitter laughter
And let the one given life and not everyone is smart
And the luxury of the past years, you will not return back.
And among the debris and look to the negative
This track is impregnated with a very deep meaning.

Let go astray unpleasant news

Faith dies last, before reaching the end.

The longer the life, the less close remains
Relationship pale, faded out with the sunset
He laughs best who laughs just behind
I ceased to distinguish who is his own, and who is a stranger.
Try to open his eyes, expand consciousness
Someone climbed on top, waving his hand, on a date
Perhaps parimsya vain and stubborn in vain
Burning through people"s minds, we worship God
He saved us come up with a belief in God
Use your fingers to poke at those who live and so bad
Finished again, gaining momentum in the return line
It seems to believe in God, but do not speak the truth.
It"s a shame, really, yes, and the life of chance
This is a bonus in the hands of who in the ground cool.
Beggar"s true that those who need it
On the neck wear jewelry in the form of a cross.
Losing sight of his brother, to acquire the enemy
Drown each other without back, naastriv enemy
Rodeo, fight, went with a red flag
For that, a steel blade, the bullfighter brief


And in any but one sees the sunrise
But the bloody Carida more nobility

Do not get lost in thought, the more expensive it is,
Let go astray unpleasant news
In the life of more than a day, your whole
Faith dies last, before reaching the end.

Когда-то Иосиф Джугашвили учился в духовной семинарии. Многие места псалтыри он знал наизусть. Многие главы из Нового Завета тоже знал наизусть, множество молитв. Но Ветхий Завет никогда более полно не читал, а когда прочитал – ушёл из семинарии. Бога он представлял мудрым, но не злым и коварным. Когда он прочитал завещание якобы бога израильскому народу, он впал в психологический шок и ужаснулся этому бесчеловечному цинизму (Книга Второзакония говорит: «И будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы [и будешь господствовать над многими народами, а они над тобою господствовать не будут]» – Библия, Второзаконие 28:12). Иосиф Джугашвили понял, что христианская религия не имеет ничего общего с Богом и с его сыном Иисусом Христом.

Молодой Джугашвили всё-таки продолжал верить в то, что Бог существует. Но людям он перестал верить. Он пересмотрел человеческие ценности для себя после разговора с одним из помощников настоятеля монастыря.

Джугашвили был не грузин, в нём текла кровь одного маленького горского народа. В семинарии он познакомился с иеромонахом, который принадлежал этому народу. Они оказалась одной национальности и очень быстро подружились. Иеромонах этот любил размышлять, он писал стихи. Они вдвоём уходили в горы и там говорили о смысле жизни, о Боге.

Но вот уже несколько дней не показывается семинарист Джугашвили. Забеспокоился иеромонах и пошёл к нему в келью. Тот лежал на кровати и смотрел в потолок. На следующий день он пришёл к нему снова и спросил: «Что случилось?» Иосиф молчал. Тогда иеромонах позвал его в горы.

На следующий день они пошли. Вышли на обычное своё место, и молодой друг стал читать Иосифу стихи. Стихи были чистые и светлые. Но после психологического срыва они вызвали в Джугашвили раздражение и даже агрессию. Они долго молчали каждый о своём. И вот заговорил Иосиф:

– Не хочу познавать Бога, ибо не познать. Не хочу познавать людей, ибо не познать. Все мои планы и мечты рухнули.
Слёзы текли по щекам Джугашвили – он плакал. Внутри немного полегчало, и он заговорил:
– Я ухожу из семинарии, только не спрашивай почему.

Тогда иеромонах решил познакомить Иосифа со своим духовником – помощником настоятеля монастыря – отцом Нафанаилом (Наилом).
Отец Наил согласился на встречу с семинаристом, когда узнал, что тот хочет покинуть семинарию. И вот однажды вечером на скамейке под деревом у них произошла встреча.

Отец Наил очень внимательно посмотрел в глаза Джугашвили. Он понял, что с этим молодым человеком произошёл сильнейший психологический срыв. Иосифу понравился этот святой отец. Это был русский человек с открытыми очень добрыми синими глазами, седые волосы, седая борода. Он говорил мягко нараспев. Искренняя доброта и глубокая честность этого человека открыли душу Иосифа, ему захотелось начистоту всё рассказать. И он рассказал всё и заплакал. Рядом никого не было, а старца он больше не стеснялся. Они говорили долго, и на следующий день вечером они опять встретились. Отец Наил понял душу этого человека: перед ним сидел опустошённый сломанный маленький человек. Он знал, как помочь: нужно до конца сломать старые привязанности и показать новый путь.

Рассказал Джугашвили про Ветхий Завет, и отец Наил заговорил:

– Книги написаны людьми, а сердца написаны Богом. Ты не знал об этом. Сердце твоё не приняло слова и мысли людей, что же в этом плохого? Не печалиться тебе нужно, а радоваться, ибо Бог не в книгах, а в человеках. Смотрят люди на что-то и говорят: «Вот это добро», смотрят на другое и говорят: «Вот это зло», а на деле может быть всё наоборот. Не осознают сегодня люди, где добро, а где зло. То, что для тебя зло, для других добро. Лишь душа может показать человеку Бога. Но кто слышит свою душу? В святом писании ты узрел демона. А я тебе больше скажу, и удивишься ты словам моим, и если тебе от них будет больно, то не верь им, а верь себе.

И продолжил отец Наил:

– Сказано: «Просите и дадут». А дальше не сказано. «Стучите и откроют». А дальше не сказано. На самом деле изначально было так: «Просите и дадут, а если не дадут – возьми сам». «Стучите и откроют, а если не откроют – сломай запоры и открой сам». Слова эти каждый поймёт ровно настолько, насколько понять сможет. Живущий во зле слова эти воспримет как разрешение на грабёж. Живущий в доброте слова эти воспримет как призыв: «Только в усердии великом сам человек до всего дойти может. И нет надобности попрошайничать, коли сам отдать можешь. И нет надобности стучаться в чужие двери, если свои открытыми держать будешь». И ещё сказано: «Если ударили по левой щеке, подставь правую». А дальше не сказано. На самом деле изначально было так: «Если ударили по левой щеке, подставь правую, но будет проклят тот, кто позволит себя ударить, ибо позволяющий творить злое сам его творит». И ещё сказано: «Не убий». А дальше не сказано. А изначально было так: «Не убий, но будет проклят тот, кто позволит убивать».

/Проклят. В данном случае это слово обозначает, что человек продал или потерял божественное и перешёл в демонический мир, а это самое страшное, что может произойти с человеком. Проклят – продавший клятву, то есть забывший истину и потерявший гармонию./

– А разве у тебя, отец Наил, не открыты глаза? – спросил Иосиф.

– Я встречаю по утрам солнце, а вечером провожаю его. Солнце – это любовь людей, и Бог для меня – любовь. И мне не важно, кем я являюсь для людей – мне дорога радостная песня моего сердца. Ты знаешь, почему летают птицы?

– Как почему? Потому что у них есть крылья.

– Но это только видимая часть, физическая. Птицы летают потому, что их никогда не привлекает бренное, заземлённое. Ей не взлететь никогда, как только она привяжется к какой-то материальной вещи, ибо тяжесть материального не позволит птице взлететь в небо. А если она не взлетит, то она уже не птица. ДОРОЖИ ТЕМ, ЧТО НАХОДИТСЯ В ТЕБЕ И ПРЕЗРЕЙ ТО, ЧТО ВАЛЯЕТСЯ ВОКРУГ.

Глубоко запали в душу Иосифа эти слова отца Наила. И в будущем материальные ценности в действительности не радовали Сталина. После смерти Сталина у него нашли из личных вещей только пару костюмов неновых, какую-то обувь, трубку, табак (он называется «Герцеговина Флор») и много исписанных бумаг. Всю жизнь Сталин был наполнен огромным желанием поднять из руин эту страну и этот великий народ. И на это у него были серьёзные основания. В удивительных свойствах народа у него была возможность убедиться.

—
из книги «БЕЛОВОДЬЕ — Белые Веды», А.Саврасов,
книга пятая из серии «Знания Первоистоков»,

Высылаем книги почтой по всей Руси! Оставляйте заказы здесь: vk.com/topic-43869608_27927395

Девушка едва дышала, её легкие с жадностью поглощали воздух. Но, похоже, было уже слишком поздно. Она чувствовала невероятное жжение в области живота. Хоть боль постепенно и начинала отходить на задний план, воительница осознавала – рана смертельна. «Чертовы маги, - рычала про себя Лидия. – Чертовы маги! Чертова магия разрушения, поглоти их Обливион!». Она хотела закричать, закричать настолько громко, чтобы эти подонки услышали её. Но те давно не обращали на раненую внимания. Девушка тихо выругалась, и попробовала подняться. В голове мелькнула надежда на то, что у нее есть хоть маленькая порция лечебного зелья. Целая рука начала шарить в области пояса, но наткнулась лишь на пустые ножны, клинок из которых тоже забрали злосчастные маги. «Они обворовали меня?! Обворовали?! – этот крик звучал в голове весьма отчетливо. – Я не труп, чтобы меня обворовывать! Пусть скоро им и стану…» Лидия оставила всякие попытки сопротивляться тому, что скоро её настигнет, и растянулась по траве. « А этот оборванец где? – усмехнулась она про себя, - Довакин! О, да, Довакин, спаситель миров, где же ты!? Где же та сволочь, которую мне приходилось звать на «мой тан» уже месяц эдак второй? Где та сволочь, которая, забыв обо мне, лежать меня оставила тут?» Девушка неожиданно вздрогнула, почувствовав некогда пропавшую боль с новой силой. С уст сорвался сдавленный стон. Все же, она серьезно собралась умирать. Ей стало грустно – умирать так низко, от рук презренных магов-отступников. Но она старалась во всем видеть хорошее – ее душа оставит этот мир близко к своему дому, Вайтрану. И вообще, она не боялась отправляться в Совнгард. Ибо ей работа хускарлом стала в тягость. Все это из-за Довакина, «героя» со своими понятиями о чести. Как вообще весь Скайрим мог положиться на такого бесчестного норда? На человека, который ворует, убивает? Как его можно после этого прощать, и отпускать за горсть монет? Раньше мир казался ей не таким… будто он изменился после его появления. Она плохо знала этого норда, но он ей сразу же не понравился. Лидии приходилось скрывать большое количество злости за своей улыбкой. После того, как Довакин заявился в ее родном городе, где она живет уже много лет, все поменялось. За Довакином пришли и драконы. Тут же этот с виду серьезный мужчина «показал себя». В итоге он заработал чистейшую репутацию, должность тана и кучу денег. К сожалению, в Скайриме все достается самым сильным. А не самым честным. Будто Балгруф не знал, что этот человек – глава Гильдии Воров! Девушке пришлось жить с ним два месяца в одном доме. Слава Девяти, он показывался в Доме Теплых Ветров только раз в неделю. Такой распущенный тип! Лидии постоянно казалось, что он так и норовит залезть под юбку её повседневного платья. Он был грубым как на поступки, так и на внешний вид. Хотя, она никогда не видела его лица – Довакин скрывал его за капюшоном и маской, из-за которого были видны только черные, как ночь, глаза норда. Но голос у него был, мягко говоря, противный. По крайней мере, ей так казалось. Остальные находили его спокойным, холодным, и очень, очень красивым. Какая мерзость! «Герой» Скайрима так же любил выпить. Очень любил выпить. Её раздражало, когда весь дом охватывал дурманящий запах черноверескового мёда, но стоило ей что-то сказать, как на неё уже был нацелен острейший клинок Довакина. Иногда тот брал её с собой в свои «приключения». Ей было стыдно находится рядом, особенно, когда он буквально выбивал деньги из мирных граждан. Он мог с ледяным выражением лица убить невинного человека не за что. А мог заставить её это делать. Но ему хватало совести для того, чтобы не втягивать в свои личные дела хускарла. Вот и теперешняя ситуация являлась окончанием очередного «приключения». Которое станет для неё последним. Девушка мучилась из-за раны не первый час. Наконец-то из её груди вырвался последний вздох. Всё кончено. Совнгард ждет. … На холмистой долине, как и всегда, было холодно. Отчаянно выл жестокий ветер. Деревья сильно накренились из-за него, готовые припасть своими большими лиственными главами к сырой земле, покрытой лишь редким мхом и некоторыми морозоустойчивыми травами. Грива могучего коня тоже развивалась на ветру, но это не мешало животному двигаться вперед резвым галопом, бесшумно, ничего не оставляя за собой. Тенегрив. Могучий конь. Бессмертный демон из глубин Обливиона, что подчинился простому норду Скайрима. Или не простому? Всадником Тенегрива был человек, с ног до головы облаченный в эбонитовые доспехи. Редкий случай позволяет простаку увидеть такого «рыцаря», и выжить после этой встречи. Из-под черного, как ночь шлема, на мир смотрели отрешенным взглядом такие же черные глаза. Руки в перчатках железной хваткой взялись за поводья. Мужчина держался ровно, гордо. Словно ему некого боятся в этом мире. Может, оно так и было. «Герой он бесстрашный, он непобедим…» - И песни поются во славу его… - усмехнулся норд тихим басом. Да. Он – Довакин. Настоящий герой, драконоборец, о подвигах которого знают все, но которого никто не знает в лицо. Ибо настоящий герой его никогда не покажет. Ему не нужно славы. Довакину нужна свобода. Как и всякому живому существу. Он всегда жаждал этого. Еще когда мальчиком был, в небольшом поселении на границе с Морровиндом. Юный норд, не познавший в жизни ни капли, видел беженцев-данмеров, спасающихся от катастрофы, поглощающей их родину. Еще тогда он насмотрелся на существ отчаянных, потерявших всё, что они некогда имели. На существ, запертых в пространстве своего почти безнадежного положения. На тех, у кого не было той самой Свободы. И еще тогда Он её возжелал. Теперь же, став не таким как все, он её получил. Это ежедневно. Ежечасно. Это – когда ветер дует в лицо, когда ты делаешь абсолютно всё, что хочешь. Законы владения нипочем ему – он был главой Гильдии Воров. Он делал, что хотел, и безнаказанно почти – разве что нужен был мешочек звенящих септимов, дабы усмирить стражника. Он не видел ничего плохого в том, что делал. В том, что воровал, в том, что убивал людей. Это было частью Свободы, дарованной Ему. Он был уверен, что Её заслужил. Жил Довакин роскошно, за подвиги свои, что делал он с легкостью, присущей такому герою, он стал таном не в одном владении. И дом был у него не один. Но по правде, он не любил возвращаться домой – разве что для того, чтобы разложить свои трофеи по полкам, да хранить накраденное так, чтобы никто не нашел, пока он его не перепродаст. Но, все же был один пункт, из-за которого он подстегивал коня, когда приближался к Вайтрану. Ох, эта милая девушка с ее добрыми карими глазами, которые, как янтарь блестят на холодном скайримском солнце… Даже сейчас мысли о ней заставляли вдохновенно вздохнуть. И где же она сейчас? Он заставлял Тенегрива скакать быстрей, лишь бы скорее вернуться в Дом Теплых Ветров, чтобы его на пороге встретила она, снова, такая добрая и безмятежная… Лидия – его хускарл. Она – его. Довакин готов был сделать всё, чтобы закрепить это странное чувство, которое зародилось в его сердце совсем недавно. Даже если она его терпеть не может, теперь эта красавица точно не отвяжется. Всадник крепко сжимал амулет Мары в своих руках. Неожиданно, от этих чудесных мыслей его отвлекло странно поведение Тенегрива. Конь остановился на полном ходу, едва не скинув всадника. Тот же сразу спрятал драгоценный амулет в карман походного рюкзака, который висел на седле, и спрыгнул на землю. - Ты что-то видишь? – спросил Довакин у зверя. Из ноздрей того лишь неистово повалил пар. Всадник в эбонитовых доспехах сделал шаг вперед, его рука потянулась туда, где висел большой двуручный меч, как бы это ни было предсказуемо, из того же металла, что и доспехи. Но он не был готов к такой атаке. В него полетел огненный шар. Удар не нанес ему какого-либо урона, спасибо Девяти и доспехам, его только откинуло назад, туда, где раньше стоял Тенегрив. Конь же, игнорируя приказы хозяина, рванул в сторону обидчика. «Маги? Какого даэдра тут происходит? – очухиваясь, думал Довакин. – Неужели я ушел с нужного маршрута?» Рыцарь резко поднялся и последовал за своим верным конем, попутно доставая оружие, готовясь к смертоносной атаке. Он видел, как еще один огненный шар, сверкая, теперь летел в сторону Тенегрива. А маг-то оказался опытным, судя по одеждам. И оказался-то… не один. Неужели Довакин со своим верным конем напоролись на еще одну крепость? К сожалению, у воина времени на раздумья не было. Настала пора убивать. Удар. Мертвец. Еще удар. И еще один. Лишать жизни других – так просто… А главное – безболезненно… - За Скайрим! – рьяно и гордо произнес свой клич Довакин, снимая голову с плеч последнему магу. Теперь, опьяненный жаждой крови, он буквально упал на землю. Несколько минут он так и лежал на подмерзшей траве. Ему самому холодно не было – он норд, он привык. Довакин тихим голосом подозвал своего коня. - Привал, Тенегрив, – сказал он, снимая с седла походный рюкзак. - Я уверен, больше тут никого нет. Я отдохнуть хочу. Конь разве только фыркнул, и ушел в сторону самой крепости. «Мне кажется, или он ищет что-то?» - взволнованно подумал рыцарь. Ему не понравилось такое поведение зверя. Мужчина, порывшись в рюкзаке, нашел заветную бутылочку. Вот это – то, что ему нужно, чтобы прогнать столь неприятное волнение. Скума. Он резко проглотил содержимое и, пока все было в порядке, притащил к рюкзаку лежанку, которая ранее принадлежала кому-то из убитых. Довакин свалился на ткань, и быстро заснул. В его руках был крепко сжат амулет Мары. Все его мысли были погружены в одну мечту. Скоро ему придется жестоко разочароваться. … Этот сон, скорее всего, был самым болезненным в его жизни. Даже учитывая то, что Довакин нормально не спал ровно с тех пор, как узнал о своей особенности от Седобородых. Когда он очнулся, по его телу продолжали бежать мурашки. В груди закололо, и эта боль была гораздо сильнее любой боли, которую может причинить простое оружие. Главное – эта боль не убивала. Он посмотрел на свою руку, и осознал, что во сне сжимал заветное украшение столь сильно, что теперь амулет был омыт его кровью. Герой, пока что, не чувствовал боли. Но он уверен, это ненадолго. Еще здоровой рукой он пытался нащупать в рюкзаке еще скумы. Похоже, с собой он взял только одну бутылочку. Это плохо. Он лег и попробовал отдышаться. Постепенно Довакин начинал забывать свой сон. Не считая пронзительного крика, который застыл в его голове. Этот крик звал его по имени. По имени, которое он сам чуть ли не забыл, ибо упорно скрывал. Мужчина поднялся с лежанки. Скоро настанет утро, но солнце встанет поздно. Даже огоньки глаз Тенегрива не освещают путь. Интересно, куда же он запропастился? Почему-то Довакин не решался Закричать, чтобы осветить всё вокруг огненным ту’умом. В его сердце закрался настоящий страх. Он не был готов Кричать. Приходилось идти сквозь ночную тень, на ощупь, надеясь лишь на шестое чувство. Которое все упорнее твердило ему об опасности. В его голове вперемешку с голосами из сна отзывались молитвы всем девяти Богам. Неожиданно во взрослом мужчине проснулась неестественная религиозность. Он продолжал держать амулет в руках и чувствовал, как доспехи продолжают впиваться в кожу. Больно. Вдалеке послышалось ржание Тенегрива. - Ситис, Ноктюрнал… Что происходит? Ржание повторялось неоднократно, до тех пор, как он, преодолевая страх и тяжесть доспехов, Довакин подошел к месту, которое так заинтересовало коня. От него веяло смертью. Но это была особенная смерть, не смерть тех злосчастных магов. Едва ли рыцарь увидел это, резким движением руки он сорвал маску с лица. Нет, не из-за внезапного желания устроить стриптиз. У легенды Скайрима просто перехватило дыхание. Тело норда онемело, не желая слушаться хозяина. Теперь-то он и смог разжать руку, державшую амулет. Богиня Любви не поможет с тем, что покинуло мир живых.